Исроэл Рабон - Улица

• Название: Улица
• Автор: Исроэл Рабон
• Издательство: Текст, Книжники
• Жанр: Современная проза
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-9953-0307-7, 978-5-7516-1220-7

Роман «Улица» — самое значительное произведение яркого и необычного еврейского писателя Исроэла Рабона (1900–1941). Главный герой книги, его скитания и одиночество символизируют «потерянное поколение». Для усиления метафоричности романа писатель экспериментирует, смешивая жанры и стили — низкий и высокий: так из характеров рождаются образы. Завершает издание статья литературоведа Хоне Шмерука о творчестве Исроэла Рабона.

---

И, снова поклонившись, он быстро ушел.

Опять вспыхнули рефлекторы, и вышли шестнадцать полунагих великанов с гороподобными мышцами на груди, руках и ногах, среди которых был один негр. Они под приветственную музыку расхаживали по арене, демонстрировали под звуки марша свои великанские тела. Над залом поплыл запах тяжеловозов, запах пота мускулистых жеребцов. Бледная дама в маленькой бархатной шляпке, как у французского священника, которая до этого швырнула свой носовой платочек Долли, втянула воздух ноздрями, и ее грудь начала вздыматься. Все взгляды были устремлены на нагие тела шестнадцати огромных «мировых чемпионов Европы, Азии и Африки».

«Судья» или ведущий, маленький коренастый еврей на коротких ножках и во фраке, представлял каждого великана публике:

— Герхард Карш, германский Геркулес, чемпион Гарца, вес двести сорок килограммов, рост метр девяносто три сантиметра.

На фоне великанов судья выглядел мухой.

Германский Геркулес, услышав, что называют его имя, выступил из шеренги великанов, широко улыбнулся и тряхнул своими огромными бицепсами.

— Хаджи Вейнура, Манчжурия, чемпион Монголии, вес двести тридцать килограммов, рост метр восемьдесят…

…………………………

Негр вышел, выпятив грудную клетку, твердо ступая своими медными ногами, будто хотел проломить пол. Он несколько минут гордо, без улыбки, почти враждебно смотрел на публику…

…………………………

— Юзеф Гавличек, Чехословакия, вес сто девяносто килограммов… Густав Аф Нестрем, Финляндия… Стефан Пинецкий, Польша… Иван Вашминков, Сибирь…

Дамы в партере втягивали воздух носом, как плотоядные звери, почуявшие запах крови. Шестнадцать нагих тел, сильные гороподобные торсы, будили жажду битвы, борьбы, криков боли и победы. На галерке блестели глаза измученных забастовкой ткачей. В ложах и в партере дамы жались к своим кавалерам. И бледные лица торговцев, бухгалтеров и письмоводителей покрыл влажный, потный румянец полуночной нервозности и страсти, как у измученных бессонницей заключенных.

— Сейчас будут бороться Сальватор Бамбула и Герхард Карш, — выкликнул «судья».

Германский Геркулес Карш выпятил грудь и выступил вперед. А навстречу ему — негр Бамбула. Немец хватил негра кулаком по загривку так, что на теле негра сразу расплылось шоколадно-коричневое пятно крови, которая потекла по его черной коже, и тут началась борьба. Огромное тело рослого немца было невероятно толстым. Он закусил нижнюю губу и, как будто меся тесто, стал длинными мускулистыми руками хватать негра за шею и за живот.

Толстый негр тяжело дышал. Он сопел, и все его тело обливалось потом. Он стоял, как стена, и не двигался с места. Своими здоровенными кулаками он не подпускал к себе немца, силой и ловкостью отражая его наскоки. Немец опять ударил негра.

— Хаджа — ха! — заворчал черный на своем таинственном языке.

Одним махом он обхватил немца снизу, швырнул его на пол и всей тяжестью своей плоти навалился ему на плечи. Немец засопел так, будто ему не хватало воздуха, и начал задыхаться.

— Голову! Голову пусти, черт черный!

— Э-хе! — победно пробормотал негр и вмазал немцу кулаком по красному загривку.

— Кхи-кхи! — засопел немец и, задыхаясь, замахал руками и ногами, как пойманная рыба бьет хвостом. Он собрал все свои силы, оставаясь несколько секунд неподвижным, и разом взметнулся, как вихрь; негр оказался под ним и остался лежать на лопатках.

Немец победил. Шквал аплодисментов. Все улыбались и слали воздушные поцелуи победителю, который раскланивался во все стороны, скрестив руки на груди.

12

Представление закончилось. Люди разошлись. Я остался один в большом здании цирка. Я слышал, как запирают двери. Стало темно, очень темно. Я послонялся по всем трем этажам. Поискал себе удобное место для ночлега. Кости у меня все еще болели после предыдущей ночи, проведенной на улице, мне хотелось броситься на пол и заснуть. Я забрался в ложу первого яруса, составил в ряд несколько мягких, обитых тканью стульев и растянулся на них.

— Слава Богу, нашел ночлег! — подумал я, лежа.

Темнота в большом здании была тяжелая и гнетущая. Я не мог заснуть, голова полнилась странными мыслями, да к тому же было холодно. Я натянул шинель на голову и принялся глубоко и часто дышать, чтобы согреться. Это помогло. Мне стало чуть теплей. На меня напала дремота, тяжелая дремота, но все равно это нельзя было назвать сном. Я закрыл глаза, чтобы не смотреть в темноту, и молил о сне. Так прошел час: я лежал, дремал, думал, но все равно никак не мог заснуть. Мои чувства наполовину уснули, а в голове одна за другой возникали картины пережитого.

— Неужели я так и не засну? — сказал я со злобой и очнулся от дремоты.

Ложи выглядели как черные дыры могил. Они неприветливо, пугающе глядели на меня. Я снова закрыл глаза и снова впал в прежнюю тупую дремоту. Вдруг…

Что я слышу?

Шаги, да, шаги, почти прыжки.

Неужели в этом темном зале есть еще кто-то? Кто это? Может, это мне снится? Я ослаб, я устал, так что шаги могли мне просто присниться.

Шаги повторились. Кто-то дикий, безумный прыгал через стулья. Я окончательно проснулся и огляделся. Быстрая черная тень изогнулась и, отскочив в темноту, убежала.

Боже мой, кто это мог быть? Человек! Человек? Что же он прыгает так, что едва удается увидеть его тень?

Темно. Страшно и темно. Часы на городской башне пробили два: «бим-бом» эхом разнеслось по темному трехъярусному залу. Черная тощая тень исчезла в правом углу. Задремать снова теперь не получалось. Страх совсем разбудил меня. Голова разламывалась, дыхание участилось.

Кто бы это мог быть? Кто? Человек? Что же он прыгает так безумно, так дико? Что он тут делает за полночь?

Стало тихо, ужасно тихо. Ни шороха, ни шуршания. Плотная тьма растеклась во все стороны и окутала меня. Страх объял меня. Я пригнул голову и стал вслушиваться в тишину. Да, я слышал, я отчетливо слышал.

Гук-гак — это стучит человеческое сердце.

Мой страх рос. Чье сердце стучит? Может, это мое собственное сердце? Как я могу слышать стук чужого сердца, если ни вблизи, ни вдали я не чувствую присутствия чужака? Нет, это не мое сердце! Это голос чужого сердца. Я резко вскочил с моей постели на стульях.

Я убегу!

Но тут я вспомнил — двери закрыты, и, сломленный, остался лежать. В висках у меня застучало сильней, и страх проник во все закоулки души. Вдруг — не знаю от чего — меня охватило предчувствие…

Ночью начнется пожар!

Беги! Спасайся! Сам дьявол дурачит тебя в запертом цирке, чтобы ты погиб среди языков пламени, превратился в угли! Спасайся! Цирк загорится!

В голове оглушительно шумело. Я слышал звоны, вопли и крики ужаса. Я слышал, как заламывают руки, как трубят трубы. Перед глазами колыхались красные огненные языки. Пожар! Цирк горит.

Вдруг все исчезло. Снова стало тихо, тихо как прежде.

Ха-ха-ха! — я вдруг расхохотался.

Кошмары исчезли. Я вздохнул с облегчением и снова растянулся во весь рост на моей постели из трех стульев. Сам себя дурачу! Боже мой, как по-детски я себя вел! Суеверно и пугливо! Что за глупость с чужаком я выдумал? Какой пожар? Глупости! Безумие! Воображение! Я был зол на самого себя.

Спи, спи, одинокий человек! Тебе мало того, что у тебя есть постель! Будь доволен тем, что ты не лежишь на улице.

Я постарался заснуть. Но не мог. Я сострадал сам себе из-за того, что сам себя разбранил. Почему же я сам себя так часто браню? У меня на глазах выступили слезы, слезы сочувствия к самому себе. За что я себя браню?

— Эх, брат, — мысленно сказал я себе, — не век же так будет! Стыдно, честное слово, стыдно проливать слезы! Ты не хуже других, ни на волос не хуже! Разве ты не готов взяться за любую работу? За что же тебе себя ругать? Прошу прощения, брат, прошу прощения! Будь благословен за свои страдания!

Мне становится легче. Я начинаю засыпать. Часы на городской башне бьют половину третьего. Я думаю: я сплю или нет? Нет, только дремлю. Глаза закрыты. По всему телу тяжело разливается свинцовая усталость. Мне уже не холодно. Старая верная шинель хорошо греет. Я ею доволен и, думая о ней, начинаю разводить странную философию: представим себе, что у меня есть деньги, много денег. Я в состоянии купить новое пальто с двумя рядами пуговиц из слоновой кости. Очевидно, тогда бы я выкинул драную солдатскую шинель на свалку — кому бы она еще могла пригодиться. Тут нет сомнений. Я бы ее выбросил. Ту самую шинель, которая сейчас нежит меня, согревает мои кости. Так верно она мне еще никогда не служила. Боже, как хорошо и справедливо ты сотворил свой мир! Нет ничего, что было бы сотворено зазря.

Голова у меня разламывалась. Тело горело. У меня был жар. Мысли летали в голове, как тлеющие искры. Быстро проносились краткие воспоминания обо всех опасностях, пережитых мной на поле боя. Кровавые картины колыхались, сплетались и в конце концов всплыли из моей памяти.