Виктория Холт - Дочь обмана

• Название: Дочь обмана
• Автор: Виктория Холт
• Издательство: Панорама
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1994
• ISBN: 5-7024-0127-1

Сильные чувства и страсть, горькие разочарования и счастливые обретения пришлось пережить юной героине романа, дочери знаменитой театральной актрисы, прежде чем обрести счастье с любимым человеком. Лишь случай открывает девушке тайну ее рождения и помогает вернуть, казалось, навсегда потерянную любовь.

Тонкое и причудливое, как всегда у Виктории Холт, плетение сюжетной нити, держит читателя романа в напряжении от первой и до последней страницы.

Для широкого круга читателей.

---

Странно было видеть собственное лицо, заключенное в массивную позолоченную раму, смотревшее на меня сверху вниз со стены. Да, в нем было что-то, не оставлявшее равнодушным. Какой-то едва различимый трагический оттенок, который Жерар смог уловить. Он сделал это с большим мастерством. Неужели я действительно так выгляжу, думала я.

Это были необыкновенные дни. Я часто приходила на выставку, просто не могла не приходить туда. Жерар был в восторге от моего энтузиазма.

О моем портрете много говорили и писали в рецензиях, появившихся в газетах.

«Ноэль — украшение выставки», «Ноэль получает пальму первенства». «Юная девушка с тайной в душе. Покинутая возлюбленным?», «О чем пытается поведать нам Ноэль? От этого портрета невозможно оторвать глаз».

О портрете мадам Гарнье тоже упоминали. «Прекрасный этюд», «Ярко очерченный характер», «Жерар дю Каррон многого достиг за последние годы, и это не предел».

Я была польщена, когда кто-то захотел купить мой портрет, но Жерар отказался продать его.

— Он принадлежит мне, — сказал он. — И я сохраню его навсегда.

После закрытия выставки мы вернулись в Серый дом. Мари-Кристин держалась со мной отчужденно, но я скоро поняла, что причиной этому было мое долгое отсутствие.

Однажды, когда мы вместе отправились на прогулку верхом и ехали рядом по узкой аллее, она сказала:

— По-моему, вам больше понравилось в Париже, чем здесь, со мной.

— В Париже было замечательно, — ответила я, — но и здесь мне тоже очень нравится.

— Но вы ведь не будете жить здесь всегда. Когда-нибудь вы уедете?

— Вы все здесь так добры ко мне, но ведь я только гостья. Это не мой дом.

— А мне так не кажется.

— Что ты имеешь в виду?

— Мне кажется, что вы родной мне человек, член семьи, больше, чем кто-либо.

— О, Мари-Кристин! — Я была глубоко тронута.

— Я никогда не встречала кого-либо, похожего на вас. Вы мне как сестра. Мне всегда хотелось иметь сестру.

— То, что ты сказала, очень приятно мне.

— Это правда. Бабушка добрая, но она старая, и никогда по-настоящему не любила мою маму, а когда она смотрит на меня, то думает о ней. Моя мама иногда занималась мной, но потом, казалось, забывала обо мне. Мой отец тоже почти никогда не обращал на меня внимания. Мама всегда хотела жить в Париже. И отец тоже. Дядя Робер очень милый, но он тоже старый. Я для него просто «малышка». Они заботятся обо мне, потому что должны это делать, а не потому, что действительно хотят этого. Это их обязанность. А мне нужна семья, люди, с которыми я могла бы и посмеяться, и поссориться. Которым можно все рассказать… И ты всегда знаешь, что они рядом, что бы ты ни сделал — они никогда не бросят тебя, потому что они — твоя семья.

— Я не знала, что тебя тревожат такие мысли, Мари-Кристин.

— Вот и вы тоже. Вы уедете. Я знаю.

— Послушай, почему бы тебе не поехать со мной в Париж? В доме достаточно места.

— А как же мадемуазель Дюпон?

— Пусть и она поедет с нами. Ты сможешь там заниматься и изучать историю города прямо на месте.

— Отец не захочет видеть меня там.

— Ты ошибаешься.

Она покачала головой.

— Я напоминаю ему маму, а он не хочет вспоминать о ней.

Некоторое время мы ехали молча. Когда мы доехали до конца аллеи, она пустила лошадь галопом. Я была несколько обескуражена этим разговором, поняв, как глубока была ее привязанность ко мне.

Она крикнула мне через плечо:

— Я хочу вам что-то показать.

Мы подъехали к церковному кладбищу. Она спрыгнула с седла и привязала лошадь к столбу ворот. Я тоже спешилась. Она открыла калитку, и мы вошли. Она повела меня по дорожке через кладбище. Справа и слева от нас были могилы с красивыми скульптурными надгробиями и массой цветов. Она остановилась перед одной из них, над которой высилась плита с искусно вырезанным изображением Мадонны с младенцем.

Я прочитала надпись на камне:

МАРИАННА ДЮ КАРРОН

27 лет

Ушла из жизни 3 января 1866 г.

— Вот, — сказала Мари-Кристин, — здесь похоронена моя мама.

— Могила так хорошо ухожена.

— Мы никогда не приходим сюда.

— А кто же за ней присматривает?

— В основном Нуну. Или тетушка Кандис. Нуну приходит сюда каждую неделю, по воскресеньям. Я часто ее видела здесь. Она опускается на колени и молит Бога позаботиться о своей девочке, так она называет мою маму. Я стояла недалеко от нее и слышала. Но она ни разу меня не видела.

Я почувствовала огромную нежность к Мари-Кристин. Мне захотелось защитить ее, помочь ей стать чуточку счастливее.

Вскоре после моего возвращения в Серый дом приехал Жерар. Он рассказал, что был очень занят. Сразу после выставки он получил несколько заказов.

— Это все благодаря вашему портрету, — сказал он. — Портрет привлек большое внимание, и я вам очень благодарен.

— Но это ваша работа, а я только позировала.

— Я не смог бы написать портрет без модели. — Он продолжал: — Я буду очень занят, я привез с собой работу. Здесь ее можно делать с таким же успехом, как в Париже, а смена обстановки всегда полезна.

Большую часть времени он проводил в северной башне. Анжель была в восторге от того, что он вернулся домой. Я знала, что она волнуется за него. Она доверительно сказала мне, что, по ее мнению, беспорядочный образ жизни может принести ее сыну большой вред. Она была уверена, что он нерегулярно питается или вообще недоедает.

— А кроме того, — добавила она, — он так и не смог преодолеть шок после смерти Марианны. Я уверена, что это одна из причин, почему он предпочитает жить в Париже. Здесь воспоминания слишком живы.

Мы часто разговаривали с ним о его работе и друзьях, со многими из которых я была знакома. Иногда после обеда мы брали с собой Мари-Кристин и катались верхом. Я обратила внимание на то, что он всегда избегал ехать дорогой, ведущей к мельнице.

Робер был доволен, что Жерар вернулся. Обычно за обеденным столом они обсуждали политические проблемы, и я тоже начала разбираться в некоторых вопросах, о которых раньше и представления не имела.

Оказалось, что Робер обожает императора Наполеона III, племянника великого Наполеона, который женился на ослепительной красавице Евгении. Однако Жерар не испытывал к нему таких восторженных чувств.

— Император понимает, что нужно народу, — утверждал Робер.

— Он одержим идеей превращения Франции в великую державу, — возражал Жерар. — Ему нужна власть. Он — точная копия своего дядюшки.

— Его дядя сделал Францию великой державой, — продолжал настаивать Робер.

— И все закончилось Эльбой и островом Святой Елены…

Впрочем, жаркие споры не мешали им сохранять добрые отношения.

Однажды за обедом Жерар сказал:

— Скоро мне придется вернуться в Париж. Между прочим, Ноэль, Петерсен хотел бы написать ваш портрет.

— Почему бы тебе не согласиться? — спросила Анжель. — Тебе же понравилось позировать для Жерара. Было бы интересно посмотреть, что у него выйдет.

— Он не может пережить, что ваш портрет принес мне некоторый успех, — сказал Жерар. — Он хочет доказать, что у него получится лучше.

— Дай ему возможность доказать, что он ошибается, — сказала Анжель.

Я согласилась.

— А не могла бы и Мари-Кристин поехать со мной в Париж? Мадемуазель Дюпон пусть тоже поедет, и тогда Мари-Кристин сможет продолжать учебу. Она очень обиделась, что ее не взяли в прошлый раз.

— Она очень привязалась к вам, — сказала Анжель. — Я рада этому. Конечно, она может поехать с вами, почему бы и нет?

— Я буду с нетерпением ждать этой поездки, — сказала я.

— Тогда решено, — сказала Анжель. — Когда ты собираешься уезжать, Жерар?

— В начале следующей недели, я думаю. Это вас устраивает?

Меня это, конечно, устраивало.

Когда я увидела Мари-Кристин и сказала, что собираюсь на следующей неделе ехать в Париж, лицо у нее вытянулось. Я быстро добавила:

— Хочешь поехать с нами? Мадемуазель, конечно, будет нас сопровождать, уверена, ты узнаешь там много нового.

Она бросилась мне на шею и крепко обняла.

Ларс Петерсен был счастлив, что я согласилась позировать для него.

— В самый же первый день, когда я вас увидел, мне захотелось написать ваш портрет, — сказал он. — Я понял это сразу.

— Что ж, полагаю, я должна быть польщена.

— Вы знаете, что у вас очень интересное лицо?

— Я этого не знала, но мне кажется, что вы заметили это только после успеха портрета, написанного Жераром.

Он лукаво взглянул на меня.

— Я не могу позволить ему обойти меня. Он написал хорошую картину. Я должен написать лучше.

Я наблюдала за процессом работы над портретом. Картина была хороша, но в ней недоставало того тонкого подтекста, который привнес в свою работу Жерар. Возможно, это произошло потому, что я не открыла Ларсу своего сердца. Между нами не было взаимопонимания.