Эфраим Севела - Сиамские кошечки

• Название: Сиамские кошечки
• Автор: Эфраим Севела
• Жанр: Современная проза

В киноповести «Сиамские кошечки» рассказывается история о бедном турке Кемале и его куда более обеспеченном хозяине Петере, непримиримых врагах, попадающих из Мюнхена в Таиланд — райскую юдоль несовершеннолетних жриц любви, «сиамских кошечек», — переживающих там массу приключений и чудом возвращающихся обратно в Мюнхен, уже закадычными друзьями.

---

Кампонг. Здравствуйте. Это — моя сестра.

Японец. О, какие чудесные крошки! Сиамские кошечки! Какой сюрприз! Какое гостеприимство! Нет на свете лучшего уголка, чем Таиланд!

Кемаль в гневе захлопнул дверь перед девочками.

Кемаль (японцу). Вы знаете, сколько им лет? Уверен, ваша внучка старше.

Японец. Я вижу, вы — пуританин. В таком случае, могу я полюбопытствовать: что привело вас в Таиланд? Сюда приезжают чаще всего для того, чтобы хорошо провести время… с такими вот… сиамскими кошечками. И право же, это не самое худшее времяпрепровождение в наш индустриальный век.

16. Экстерьер. Улицы Бангкока. (День)

Перед фронтоном отельного небоскреба толпятся туристы, слушая пояснения гида.

Гид. Таиланд — быстро развивающаяся страна, и каждый ее день отмечен новым шагом на пути прогресса. Например, в одной лишь нашей древней столице

— Бангкоке число автомобилей давно перевалило за миллион. Но при этом, как элемент нашего экзотического прошлого, мы сохранили… конечно же, в первую очередь, для туристов, и наши, уходящие в века, виды транспорта. Вы можете сесть вот в такой экипаж на двух колесах, но движимый не мотором и не лошадью, а человеком, только его силой. Это может создать вам иллюзию возвращения в далекую древность.

Одним за другим рикши подкатывают свои легкие коляски к тротуару и, усадив туриста на мягкое сиденье, уносятся в бурлящий поток улицы.

Петер сел к рикше, Кемаль, смущенно оглядываясь, — к другому. Грузный турок, опустившись на сиденье, придавил его так низко к оси коляски, что немолодой возница еле стронул ее с места. Догнав рикшу с Петером, в плетеном тропическом шлеме, они понеслись рядом, прижатые бесконечными потоками автомобилей к самой кромке тротуара.

Увидев, что Кемаль оказался рядом, Петер гневно прикрикнул на своего рикшу, и тот, прибавив ходу, оставил вторую коляску позади. Это раззадорило Кемаля, и он тоже велел своему рикше не отставать. Тот прибавил скорость.

Оба рикши несутся рядом, колесо — к колесу. Сами они напрягаются изо всех сил, тяжело дыша и истекая потом.

Обгоняют бесчисленные мотоциклы, пешеходов, чьи лица размытыми очертаниями проносятся на предельной скорости. Коляски вынеслись на берег Меконга — полноводной могучей реки, со множеством пароходиков, преодолевающих бурное течение, с конусными башнями буддийских храмов на другом берегу.

Повозка Петера оторвалась от Кемалевой. Рикша последнего, нездорового вида старик, рухнул, в оглоблях, на асфальт и растянулся на нем, с трудом хватая пересохшим ртом густой и влажный, сильно загазованный воздух.

Кемаль выскочил из коляски и, опустившись на колени, склонился над ним. Толпа зевак окружила их. Люди что-то лопочут, кричат. Турок беспомощно озирается вокруг, не зная, что предпринять. И тут он увидел того еврея-туриста, с которым рядышком летел сюда из Франкфурта. Тот быстро протолкался сквозь толпу и, тоже опустившись на колени, взял руку рикши и стал прощупывать пульс.

Кемаль. Вы — доктор?

Еврей. Пожалуйста, не отвлекайте меня. У него очень слабый пульс. Да, я доктор. Чему вы удивляетесь? Каждый третий еврей-врач. А каждый второй — фармацевт. Так вот, мой дорогой, помогите мне поднять его и уложить в коляску. У него очень плохое сердце.

Вдвоем они перенесли неподвижное тело рикши и осторожно уложили его на мягкое сиденье коляски.

Кемаль. Чем еще я могу помочь, доктор?

Еврей. Пожалуй, вот чем. Тут недалеко есть аптека. Я выпишу рецепт, а вы уж сбегайте — принесите лекарство. Да, подождите… Так как у несчастного, я уверен, нет при себе денег, я вам вместе с рецептом дам несколько монет. Полагаю, этого хватит. Но, но, не беспокойтесь. Все мы — люди. И у нас только по одному сердцу. И очень мало запасных частей к нему. Этого человека надо доставить домой. Ему, нужен покой и уход.

Кемаль. Как разыскать его дом?

Кемаль обежал глазами толпу и, к счастью, обнаружил в ней Сомкит, фокусницу, которой он бесстыже загнал в промежность очищенный банан. Турок смутился и покраснел.

Кемаль. Я узнал вас.

Сомкит. Я не удивляюсь. Многие в этом городе узнают меня. И особенно туристы. Я могу вам помочь? Я спрошу у него адрес.

Кемаль. Садитесь в коляску. Мы доставим его домой.

Сомкит села в коляску рядом с больным рикшей и заговорила с ним на их родном языке. Кемаль впрягся в оглобли и потянул коляску.

Удивительное зрелище предстало взорам прохожих: пара таиландцев сидит в коляске рикши, а запряжен в нее — огромный европеец, с большими черными усами, и мчится во весь дух по запруженным улицам Бангкока.

17. Экстерьер. Улицы Бангкока. (Вечер)

Вечер опустился на Бангкок. Как обычно в тропиках, быстро, без перехода стемнело. Город погрузился в густой, тяжелый мрак. И как по команде, тысячи, десятки тысяч огней вспыхнули вдоль улиц, яркими гирляндами протянувшись в бесконечность.

Многокрасочные линии неона, как радуги, озарили витрины роскошных магазинов, заиграли у гостеприимно распахнутых входов в рестораны; засветились фары автомобилей: красные — в одном направлении и белые — в обратном, потекли нескончаемым потоком светлячков над жирным асфальтом. Пучки света озарили макушки пальм в черном небе и длинные, словно лакированные, листья банановых деревьев.

Сомкит и Кемаль бродят в толпе, заполнившей тротуар, крепко держа друг друга за руки, словно боясь потеряться, быть разлученными в этом чудовищном людском муравейнике. Вспышки неоновых огней играют на их лицах, окрашивая их то в зеленый, то в оранжевый, то в золотой цвета и превращая людские потоки в карнавальную процессию с ее удивительным разнообразием костюмов, платьев, головных уборов, от индийских тюрбанов и женских сари до тропических одежд типа сафари, в которые облачились тут, в Бангкоке, тяжеловесные европейцы, прогуливаясь в обнимку со своими узкоглазыми восточными красотками.

Они минуют шумный немецкий Бирхаус — огромную пивную под открытым небом, вернее, под кронами высоких деревьев. Пивные бочки, дубовые столы с литровыми фаянсовыми кружками. Все так же, как в Мюнхене. И эта гигантская пивная так и называется — «Мюнхен», готическими буквами оповещающая об этом Бангкок.

И уж совсем как в Германии, все столы оккупированы немцами-туристами, в зеленых тирольских шляпах, с игривым пером на тулье. И чтоб ни у кого не возникло сомнения в их баварском происхождении, почти все немцы натянули на свои раздобревшие тела белые рубашки, пересеченные шлейками коротких кожаных штанов из зеленой замши. Оркестр, в такой же униформе, играет марши и тирольские польки, а посетители, натягивая шлейки на мускулистых плечах, раскачиваются в ритм этой музыке с высоко поднятыми в руках массивными кружками, покрытыми пенными шапками пива. Их таиландские подружки, стиснутые широкими боками мужчин, выглядят маленькими детишками, которых родители забыли вовремя уложить спать.

Внимание Кемаля и Сомкит привлекла забавная картинка. Перепивший немец, с переполненным пивом пузом, зажатым в кожаные короткие штанишки, явно ищет глазами туалет, неуверенно покачиваясь на толстых волосатых ногах. Выручает его странный официант — специально обученный большой шимпанзе, в красной каскетке набекрень и укрытый красной раздувающейся пелериной от шеи до колен.

Шимпанзе, обнаружив пребывающего на грани детского греха клиента, подает ему серую лапу и ведет, раскачиваясь с ним в такт и для устойчивости опираясь о землю свободной лапой. Так они и бредут, держась за руки и в одном ритме покачиваясь. Пока не дошли до туалета. Человек ввалился в помещение, а обезьяна осталась дожидаться его снаружи.

Стоило немцу вывалиться оттуда, неловко застегивая короткие замшевые штаны, как шимпанзе возник перед ним и протянул ему из-под красной пелерины лапу, собранную в горсть — без всяких слов понятный жест, требующий вознаграждения за труд. Получив деньги, животное беспечно удалилось в предвкушении очередного клиента, налитого до ушей пивом, а брошенный им огромный немец, одетый как мальчик, недоуменно озирается, пытаясь сообразить, где же его стол и вся компания, гремящая тяжелыми кружками.

Кемаль и Сомкит развеселились.

Сомкит. Хотите посидеть?

Кемаль. Нет.

Сомкит. Понимаю. Вам и так надоели ваши приятели?

Кемаль. Какие у меня тут приятели, моя девочка? Я им — чужой, а они мне — и подавно. Я в их стране — иностранный рабочий. Тебе это о чем-нибудь говорит? Мой народ, Сомкит, как и твой, продает своих детей на сторону от бедности, нищеты. Одна лишь разница: турки избавляются от своих сыновей, отправляя их в чужие края на фабрики и заводы. А Таиланд торгует своими дочерьми прямо здесь, дома.