Карин Эссекс - Похищение Афины

• Название: Похищение Афины
• Автор: Карин Эссекс
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Любовно-фантастические романы
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-43846-4

Ослепительная красота, незаурядный ум и недюжинная сила характера объединяют подругу вождя афинян Перикла и жену английского посла начала XIX века... Этих женщин разделяет огромный временной промежуток — более двух тысячелетий, — но обе они оказываются причастны к истории античных скульптур, в древности украшавших Парфенон, а впоследствии вывезенных в Англию британским дипломатом лордом Элджином.

---

— О, мы же об этом говорили, — вздохнул Элджин. — Пожалуйста, не теряй из виду основное. Один ошибочный шаг с вакциной — и все предприятие окажется под угрозой. На карту поставлены постройки времен Перикла.

В тот вечер муж не пил много, и Мэри решила воспользоваться его благодушием.

— Я вижу, что, несмотря на твою любовь к делам Перикла, его слова ты не очень-то высоко ценишь.

— О чем ты говоришь, Мэри?

Он бросил на жену опасливый взгляд.

— Я дочитала книгу Плутарха «Жизнь Перикла». Помнишь, как он выразился в своей знаменитой траурной речи? Перикл сказал, что лучшая из женщин — та, о которой меньше всего говорят. Неважно, дурные это разговоры или хорошие. Весь Константинополь столько сплетничает о твоей жене, что слухи докатились даже до госпожи валиде, а ты и внимания не обращаешь.

— Зато о жене самого Перикла, можешь назвать ее как хочешь — любовница, наложница, куртизанка, так вот, о ней сплетничали не только в Афинах, но и по всему Пелопоннесу. Очевидно, Перикл имел в виду что-то совсем иное.

— Но известность, которую приобрела Аспасия, доставила много проблем Периклу. Его даже обвиняли в том, что из-за нее он начал войну с Самосом. Интересно, может быть, и вправду для женщины небезопасна известность любого рода? Не об этом ли и говорил он?

Она припомнила Эмму Гамильтон. О королеве, супруге Георга III, в лондонском свете говорили меньше, чем об этой женщине. Но при всем том, что сплетни были нескончаемы, о добрых делах «этой особы», тех, которые сэр Уильям так расхваливал перед Элджином, не упоминал ровным счетом никто. Как видно, эти дела никого не интересовали, в то время как сплетни о ее частной жизни, которую надлежало бы держать в секрете, регулярно обсуждались и на страницах журналов, и в салонах по всему континенту. Парадокс, да и только.

— Мне иногда кажется, что о женщинах отзываются лишь уничижительно. О респектабельных же дамах просто никто и не удосуживается вспомнить.

— Боже, да вы, женщины, сегодня — во всяком случае, европейские женщины — связали нас, мужчин, по рукам и ногам. Разве ты не согласна? Полагаю, что Перикл, например, был главой в собственном доме, если уж он являлся главой афинского правительства. К этому стремлюсь и я, хоть главой правительства не являюсь.

— Ты мне, право, льстишь, — промурлыкала Мэри. — Я уж точно не глава посольства, как и нашего хозяйства, по сути.

— И мы постараемся сохранить это положение как можно более долго, не так ли? Несмотря на любые посторонние помехи.

— Думаю, мы его сохраним.

— Но не забудь, пожалуйста, моя милая Полл, что, хоть Перикл и был отчаянно влюблен в Аспасию, афинские поэты называли ее не иначе как бесстыжей шлюхой. Так что давай позаботимся о том, чтоб о тебе не говорили уж слишком долго.

— Хорошо, — рассмеялась Мэри. — Отличная мысль.

Ей хотелось спросить у мужа, какой стратегии им придерживаться и какую часть своих планов он намерен претворить в жизнь, пока не начнет оберегать ее репутацию, но Элджин вдруг зевнул. Поэтому вместо продолжения беседы она коснулась губами его щеки и повернулась на другой бок.

Но сон не приходил, и Мэри прекрасно знала тому причину. Она не спала вот уже три ночи, ровно с тех пор, как начала подозревать, что вновь беременна. Ее обычные недомогания запаздывали на десять дней, и если тело еще не дало ей почувствовать своей тягости, душой она уже приняла этот сигнал. Мэри понимала, что крошечное семя брошено и готово дать всходы, но откуда ей это известно, она не могла бы сказать. У нее пока не было отчетливого предчувствия, но неопределенное женское чутье, сопровождающее самые важные моменты в жизни — рождения, смерти, зачатия — подсказывало ей, что произошло.

Всем сердцем Мэри надеялась, что недавний ночной кошмар был навеян всего лишь материнскими страхами, основанными на слухах о болезнях и соображениями о необходимой осторожности, а не страшным предчувствием.

Но как знать? Предугадать Божью волю не дано никому. Неважно, насколько счастливой она себя чувствовала, неважно, насколько усердно она молилась, с чего Господь станет защищать ее от того, что Он посылает тысячам другим матерей? По Его воле она испытала такие мучения во время родов, вполне возможно, они были предупреждением о том, что им с Элджином не следует мечтать о большой семье. Но муж ее не хотел об этом и думать. Относя ее переживания к области обычных суеверных страхов, он превыше всего ставил логику и разум, которые ценил так же высоко, как любой мужчина их века. Мэри пыталась подбодрить себя мыслями о появлении в их семье еще одного здоровенького краснощекого младенца, но пережитое страдание не оставляло ее, как будто тело в себе самом хранило память о прошлых болях.

Она ведь чуть не умерла тогда. Неужели Элджин не любит ее? Или же для него она всего лишь сосуд, машина, вынашивающая его детей? Допускать даже тень подобной мысли ужасно. Она уверена, что это не так. Он любит ее, конечно любит. Но в чем же тогда причина испытываемой ею тревоги?

Нужно спросить об этом его самого. Что, если малыш Брюс осиротеет из-за того, что она погибнет следующими родами? Эти закончились и впрямь прекрасно, но все могло пойти по-другому.

«Неужели ты хочешь остаться один? — хотелось ей спросить у мужа. — Проводить в одиночестве дни, одному принимать гостей, одному делать визиты? Присматривать за хозяйством и беспокоиться о шестидесяти сотрудниках?»

Мысли о собственной огромной ответственности переполнили ее ум, она закрыла глаза и погрузилась в сон.

Писано в Афинах, июнь 1801 года

Милая наша дочь, мы счастливы сообщить тебе, что архиепископ Афинский осчастливил нас необыкновенной ценности подарком. Как нам сказали, преподнесли нам его, чтоб почтить твою известность и влияние. Возможно, что такой поступок архиепископу был подсказан самим капитан-пашой или даже султаном. Во всяком случае, милая наша дочь, мы чрезвычайно горды тем, что ты имеешь возможность оказывать услуги нашей дорогой родине, и тем, что ты доставила почести своей родной семье.

Этим драгоценнейшим подарком является трон гимнасиарха[30], на котором полагалось сидеть судьям во время древних панафинских игр, которые каждые четыре года проводились в Акрополе. Именно это торжественное событие изображено на фризе работы Фидия, украшающем Парфенон, хоть часть которого и лежит в руинах, но зато оставшееся весьма прекрасного вида. Конечно, тебе, дочь, об этом известно, ибо, как сообщил нам преподобный Хант, ты изучала труды древних греков с настойчивостью настоящего ученого. Он даже сказал, что Перикл и Фидий, которым мы обязаны самим существованием шедевров архитектуры и ваяния в Афинах, так сильно интересуют леди Элджин, что она изучила труды Геродота, Плутарха и других античных историков с жадностью, которую редко можно наблюдать. Мы очень гордимся тобой, наша дочь.

Трон же этот имеет прекрасную резьбу с изображением священной оливы, а также совы Минервы, венка, присуждавшегося победителю, кубка со священным маслом и треножника, а также и другие превосходные символы и изображения. Сиденье этого трона, конечно, сильно изношено, но деревянная резьба в отличном состоянии. Мы поставим его в саду и будем наслаждаться видом этого произведения античного искусства все дни нашей жизни. Мы также благодарим тебя и твоего супруга за организованную для нас поездку.

Сейчас мы собираемся проследовать на Мальту, где нам предстоит выдержать карантин против оспы, прежде чем отправимся обратно на континент.

Дедушка и бабушка шлют многочисленные поцелуи своему любимому внуку.

Твои любящие мама и папа

Писано в Афинах, июль 1801 года

Уважаемый лорд Элджин, мистер и миссис Нисбет были настолько любезны, что включали мистера Карлайла и вашего покорного слугу во все свои развлечения и путешествия. Связь мистера Нисбета с вами, милорд, открыла его милости все двери как Акрополя, так и других достопримечательностей древней столицы. Ныне Афины Перикла предстали передо мной во всей своей первозданной красоте.

Храм богини Афины, называемый Парфенон, я не могу описать словами, достойными того впечатления, которое он производит. Могу только сказать, что это самое волнующее воплощение союза красоты и простоты, какое только можно вообразить. К несчастью, Парфенон и знаменитый Великий портал, который древние называли Пропилеи, и все то, что находится внутри стен Акрополя, сейчас используется турками в качестве крепости и наводнено мелкими торговцами и надменными янычарами. Пренебрежение, в котором каждый день находятся эти величайшие из монументов, больно даже описывать.

Солдаты распродают фрагменты этих строений любому желающему. Каждый путешественник в меру сил добавляет разрушений в общую картину. Турки сбивают головы со статуй. Известны примеры, когда они разрушали даже сами статуи и другие архитектурные сооружения для того, чтоб добыть скрепляющий их свинец и обратить его в боеприпасы. Камни со стен и колонн были использованы при постройке тех жалких жилищ, в которых обитают эти дикие люди. Засвидетельствовать все оскорбления, которым подвергаются прекрасные творения, невозможно.