Анатолий Днепров - Глиняный бог

• Название: Глиняный бог
• Автор: Анатолий Днепров
• Издательство: АСТ
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-018690-8

Днепров (Мицкевич) Анатолий Петрович (1919–1975) — профессиональный военный разведчик, журналист, автор научно-популярной прозы, но в первую очередь — один из ОРИГИНАЛЬНЕЙШИХ ФАНТАСТОВ нашей страны. Писатель, который с равной легкостью творил практически ВО ВСЕХ жанрах фантастики — от социального памфлета и антиутопии до классической “жесткой” научной фантастики. Писатель, предсказавший и появление “детей из пробирки”, и возникновение клонов, и “компьютеризацию сознания” — и многое, многое другое, что сейчас стало для нас вполне объективной реальностью. Однако лучшее, пожалуй, из произведений Днепрова — все-таки странная, тревожная и захватывающая повесть “Глиняный бог”…

Перед вами — “жемчужины” творчества Днепрова.

Читайте. Перечитывайте!

---

— Здорово! А как же это получается?

— Очень просто. Фирма, на которую работал Ван–Бикстиг, производит запись нервных переживаний знаменитых людей, а после размножает их на магнитной ленте. Каждый может при желании побыть в шкуре любой знаменитости. Один раз мне посчастливилось, побыть одной эстрадной певицей. Ну, я вам скажу, и ощущеньице!

— Любопытно! Значит, подтверждается теория, которая доказывает, что чувства человека — тоже электричество?

— Точно, — подтвердил Куппер. — За короткий срок миссис Эвелина и мистер Бернер перечувствовали массу интересных людей. То они играли, то пели голосами знаменитых певцов, то писали романы, то рисовали невероятные картины. Записи голландца наводнили Квизпорт, жители на них просто помешались. Они встречали друг друга и взволнованно спрашивали: “Вы чувствовали господина Компена в момент его рекордного прыжка с шестом?” — “Еще нет. Но я раз пять прочувствовал Арнольда Гибура, когда он на автомобиле падал в Ниагару. Попробуйте. Невероятное ощущение!” У мужчин особым успехом пользовались записи чувств гангстеров, спортсменов и знаменитых распутников. Женщины предпочитали киноактрис и официанток ресторанов. Вскоре пошла мода мужчинам проигрывать женские записи, а женщинам — мужские. С этого момента начались неприятности. Был зарегистрирован один случай умопомешательства и три случая белой горячки по причине нервного несоответствия. Знаменитый банкир добродушный толстяк Леопольд Зуммерман не может прийти в себя до сих пор. Он продолжает носить с собой резиновую куклу и пытается кормить ее грудью.

Но это было только начало. Когда все чем‑нибудь замечательные граждане были квизпортовцами проиграны и перечувствованы и наметился спад интересов к продукции Ван–Биксига, тогда этот делец пустил в продажу нечто невероятное: он стал торговать записями чувств животных. Я никогда не забуду, как “Рыжая Хризантема” примчалась домой совершенно запыхавшаяся с новой пленкой:

— Даниэль, скорее включай сенсограф! Я хочу побыть гориллой!

Знаете, это было жуткое зрелище — человек–горилла! Миссис Эвелина начала бегать на четвереньках, рычать, скалить зубы и карабкаться на стенку. Зубами она стащила скатерть со стола, вспрыгнула на него, ухватилась за люстру и качалась на ней минут пять, издавая страшные звуки.

Я только и делал, что распутывал провода, которые тянулись от проклятой машины к моей хозяйке. Проиграл сквозь себя два раза гориллу, миссис Эвелина убедила своего мужа сделать то же. Когда они стали гориллами, в доме начало твориться такое, о чем без содрогания нельзя вспомнить. Сквозь себя я проигрывал всех знаменитых людей. Но гориллы я испугался. Уж очень жутко все выглядело.

За гориллой последовали другие обезьяны — шимпанзе, макаки и обыкновенные мартышки. Дома начался настоящий бедлам. Положение осложнилось, когда в это дело по–настоящему втянулся мистер Бернер. Очень часто он проигрывал, скажем, мартышку, а его жена — макаку, и между ними завязывались страшные драки. Несколько раз мне приходилось останавливать проклятый аппарат, чтобы спасти бедного мистера Бернера, который, кроме того, что он был обезьяной поменьше, еле держался на ногах от выпитого виски. Представляете пьяную мартышку, с которой сдирает шкуру обезьяна побольше? Отвратительное зрелище, я вам скажу…

За обезьянами последовали записи хищников. Эта голландская фирма просто‑таки изловчилась делать записи сенсограмм. Не представляю, как их операторы засовывали всяким пумам и леопардам свои электроды, чтобы записать их нервно–чувствительную деятельность? Однажды с сияющими от радости глазами “Хризантема” притащила в дом целых три пленки. Одна была “Лев на отдыхе”, вторая “Пума преследует пеликана” и третья — “Агония подстреленной пантеры”. Чувствовалось, что миссис Эвелина первая боялась включить чувства зверей на себя. Это я сразу понял по тому, как они сунула мне десятидолларовую бумажку. После некоторых колебаний я согласился побыть львом на отдыхе.

Должен вам сказать, что нет ничего скучнее, чем быть отдыхающим хищником. Пока проигрывалась лента, я дремал, и в тупой башке вертелись какие‑то нелепые видения… Я увидел кролика, после начал щипать траву, а потом стало очень жарко. Проснулся оттого, что у меня под шкурой сильно зачесалось. И вместо того, чтобы, как человек, почесаться рукой, я стал чесаться ногой. Вот хромаю до сих пор…

После льва “Хризантема” попросила меня прочувствовать пуму. Здесь дело было другое. Я сразу увидел перед собой заросшее камышом болото и огромную пузатую птицу со здоровенным красным клювом. И вот я, помчался за этой птицей. Сожрать этого пеликана стало делом всей моей жизни, и я прыгал, и метался, и кидался, а крылатая тварь все ускользала. Но вот я притих, и усталая птица пошла прямо на меня. Именно на этом месте кончалась запись…

“Хризантема” была в восхищении. Она сказала, если бы не стенки комнаты и очень короткие провода от сенсографа, то я бегал бы и прыгал бы куда более эффектно. Пуму проиграла и она. Если то, что делала она, делал и я, то мне, право, стыдно все это вспоминать.

“Агонию” я прочувствовать отказался наотрез, хотя хозяйка предлагала мне целых пятьдесят долларов. Черт его знает, чем кончалась агония подстреленной пантеры…

“Хризантема” была жестокая и бездушная женщина. Когда вечером пришел пьяный мистер Берне, она убедила его сыграть “Агонию”. Я не видел, что с ним было, но только вскоре я услышал, как миссис Эвелина набирала телефонный номер и взволнованно вызывала врача. Но доктор приехал слишком поздно. Мистер Бернер скончался от паралича. “Рыжая Хризантема” оплакивала его целых два дня, а после принесла запись новорожденного тюленя. Я чуть не умер от смеха, глядя, как хозяйка таращит на меня круглые глупые глаза и, отпихиваясь руками, ползает по паркету.

После тюленей и моржей пошли рыбы — акулы, треска, морские окуни и, наконец, мелкие красные твари, которые обычно плавают в аквариумах. Как с них записали сенсограммы — ума не приложу. Теперь мне приходилось время от времени вытаскивать “Хризантему” из бассейна полуживой, потому что она пыталась дышать жабрами. Будучи акулой, она откусила мне палец…

Даниэль Куппер вытянул левую руку. На месте мизинца остался уродливый бугор. Мы сочувственно вздохнули.

— Я решил уйти из дома “Рыжей”. Мне стало просто противно там жить. В доме стало пахнуть зверинцем.

В течение нескольких недель в Квизпорте были модными записи кобр и питонов, после разных ящериц, затем насекомых, и я решил, что, слава богу, скоро весь животный мир кончится, проклятые толстосумы опустятся до самого его дна и успокоятся. Меня очень забавляло смотреть, как моя хозяйка повторяла всю эволюцию Дарвина, так сказать, наоборот. Когда она стала жабой и неподвижно сидела на краю бассейна с открытым ртом, ожидая, когда в него влетит муха, я подумал, как хорошо, что простым людям недоступны мерзкие изобретения, превращающие человека в последнюю скотину. И еще я подумал, что нужно серьезно подумать над тем, какие изобретения разрешать, а какие нет. Нужно выбирать только те, которые не унижают человеческого достоинства и не превращают в жабу или в козла.

Действительно, вскоре до правительства дошли слухи о том, что делается в Квизпорте. Жители кэмпа друг друга загрызали, душили, кусали и глотали. Просто озверели в буквальном смысле слова. В ночном клубе устраивались сеансы под заглавием “Джунгли”, где собирались несколько десятков шакалов, тигров, медведей, гиен, кобр и крокодилов — в общем, целый зоопарк, и то, что там творилось во время проигрывания записей, трудно представить. Каждый “сеанс” кончался серьезными увечьями и двумя–тремя умопомешательствами.

Ван–Бикстигу предложили убраться из страны в двадцать четыре часа. И вот перед самым отъездом он распродал несколько десятков записей с таинственным заглавием на каком‑то чудном языке. Он утверждал, чти эта запись — неповторимый научно–технический рекорд его фирмы, и что она содержит такие ощущения, которые стоят не менее пяти тысяч долларов за штуку.

Стоит ли говорить, что “Хризантема”, которая прошла уже через все, жирная и грязная, отупевшая полуидиотка с трясущимися руками и отвисшей челюстью, была первой, кто купил последнюю запись Ван–Бикстига. Перед тем, как ее проиграть, она приказала мне уйти.

— Это я должна прочувствовать в одиночестве, — сказала миссис Эвелина. Целый час я ходил по улицам Квизпорта, предчувствуя что‑то недоброе. Во всех домах были погашены огни. Весь кэмп как будто вымер, но я знал, что это не так. Одуревшие бездельники проигрывали на себе что‑то, чего я не знал. Тишину иногда прорезали яростные выкрики, стоны и завывания. Из одного дома послышался такой страшный женский вопль, что я не выдержал и поспешил домой. “Рыжую Хризантему” я застал на полу мертвой. Платье на ней было изорвано, лицо искажено от ужаса, глаза навыкате. Я позвонил доктору. Мне сказали, что врачи разъехались по срочным вызовам и что миссис Эвелина поставлена на очередь.