Марина и Сергей Дяченко - Скитальцы

• Название: Скитальцы
• Автор: Марина и Сергей Дяченко
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Героическая фантастика
• Год: 2003
• ISBN: 5-699-04354-3

Грандиозный цикл «Скитальцы» М. и С. Дяченко давно стал классикой жанра.

Маг, потерявший силу, вечный странник Руал Ильмараннен. Блестящий офицер Эгерт Солль, изуродованный шрамом на щеке и страхом в сердце. Нежная Тория, дочь декана Луаяна, остановившего Черный Мор. Привратник Луар, неизменный страж Двери, в которую стучит таинственная Третья Сила. Авантюрист Ретано Рекотарс — он виновен и осужден, он знает точную дату своей смерти, пытаясь если не отменить приговор, то прожить целую жизнь за один год. И люди, живые люди, остающиеся собой в странствиях и схватках, любви и ненависти, жизни и смерти.

Романы «Привратник», «Шрам», «Преемник» и «Авантюрист» достойны внимания самого искушенного читателя.

Идите вслед «Скитальцам»!

---

Вспомнив о Динаре, Тория вздохнула. Подошла к знакомой двери, помялась в нерешительности — за дверью стояла тишина и, скорее всего, в комнате вообще никого не было. Как глупо я выгляжу, подумала Тория и, стукнув, вошла.

Низко опустив голову, Эгерт сидел у стола; Тория мельком заметила лежащие перед ним листы бумаги и перепачканное чернилами перо. Обернувшись навстречу гостье, Солль вздрогнул; чернильница, задетая его рукой, помедлила и опрокинулась.

Минуту или две оба занимались тем, что молча и сосредоточенно затирали лужу на столешнице и на полу. Взгляд Тории невольно упал на исписанные, много раз перечёркнутые листки, и сама того не желая, она прочитала под жирной корявой чертой: «и тогда мы сможем вспомнить все-всё, что было…» Она поспешила отвести глаза; заметив это, Эгерт устало улыбнулся:

— Я… никогда не писал писем.

— Сейчас лекции, — заметила она сухо.

— Да, — вздохнул Солль. — Но мне очень надо… именно сегодня. Написать письмо… одной женщине.

Осенний ветер за окном набирал силу, подвывал и хлопал незакреплённым ставнем; Тории как-то внезапно открылось, что в комнате сыро, промозгло и почти темно.

Эгерт отвернулся:

— Да… Я решил, наконец, написать матери.

Ветер бросил в окно растопыренный кленовый лист — жёлтый, как солнце; приклеившись на секунду, рыжий листок оторвался и резво полетел дальше.

— Я не знала… Что у тебя есть мать, — сказала Тория тихо и тут же смутилась: — То есть… что она жива.

Эгерт опустил глаза:

— Да…

— Это хорошо, — пробормотала Тория, не в состоянии придумать ничего лучшего. Солль улыбнулся, но улыбка вышла горькая:

— Да… Только вот я не очень хороший сын. Наверное.

За окном особенно сильно рванул ветер — по-хозяйски перебирая бумаги на столе, комнатой прошёлся сквозняк.

— Мне почему-то кажется… — неожиданно для себя сказала Тория, — что сына, доставляющего неприятности… любят всё равно. Может быть, даже сильнее…

Эгерт быстро взглянул на неё, и лицо его вдруг прояснилось:

— Правда?

Неизвестно почему, но Тория вспомнила незнакомого малыша, рыдавшего однажды над дохлым воробьём; ей было лет четырнадцать, она подошла и серьёзно пояснила, что птицу нужно оставить в покое — тогда явится воробьиный царь и, конечно, оживит своего верного подданного. Округлив полные слёз глаза, малыш спросил тогда с такой же внезапной, искренней надеждой: «Правда?»

Тория улыбнулась своему воспоминанию:

— Правда…

В мутное окно забарабанил дождь.

…Всякий раз, когда Тория являлась домой с очередной дырой на чулке, мать, молча покачав головой, доставала с полки коробочку с рукодельем. Тория жадно заглядывала в её таинственные недра — из путаницы шерстяных и шёлковых ниток там выглядывали, как чьи-то глаза, блестящие перламутровые пуговицы. Мать извлекала из подушечки иголку и принималась за дело, время от времени перекусывая нитку острыми белыми зубами. Вскоре на месте безобразной дырищи появлялся красный в чёрную крапинку жучок; новые чулки Тории уже через несколько недель бывали расшиты жучками, целым выводком красных жучков, маленьких и больших — ей нравилось воображать, как они оживают, ползают по коленкам и щекочут их лапами…

А что, если б мать осталась жива? Если бы отец не выпустил её тогда, запер, завалил дверь, замкнул заклинанием?

Много лет отец и дочь провели вместе, и за всё это время она не помнит рядом с ним больше ни одной женщины. Ни одной.

…Башня Лаш разразилась горестным воем. Тория досадливо поморщилась — и тут же нахмурилась, увидев, как переменился в лице Солль. Нелегко, должно быть, жить в вечном страхе.

— Ничего, — сказала она бодро. — Не слушайте… не слушай. В эти бредни об окончании времён верят только гробовщики… Надеются заработать, — она усмехнулась своей неуклюжей шутке, но Эгерт не повеселел — между бровей у него темнела страдальческая складка.

Звук повторился — ещё заунывнее, с истерическим надрывом. Тория увидела, как у Солля начинают трястись губы; передёрнувшись, он поспешил отвернуться. Минуту или две в тягостном молчании Эгерт пытался взять себя в руки — и Тория, которой тоже было неловко, оказалась свидетелем молчаливой борьбы.

Некоторое время она решала, следует ли ей деликатно удалиться или, наоборот, сделать вид, что ничего не происходит. Башня, наконец, замолкла — но Эгерта бил озноб, и прыгающую щёку приходилось придерживать рукой. Не говоря ни слова, Тория вышла в коридор, наполнила железную кружку из бака с водой и принесла Соллю.

Он выпил — и закашлялся; бледное лицо его налилось кровью, на глаза навернулись слёзы. Желая помочь, Тория раз или два хлопнула его по спине — рубашка была мокрая, будто из корыта прачки.

— Всё будет хорошо, — пробормотала она, смутившись. — Послушай… Не будет никакого Окончания Времён. Не бойся…

Тогда он перевёл дыхание — и вдруг рассказал ей всё. Про Фагирру, про Магистра, про обряд в Башне, про обещания и угрозы, про тайное поручение… Тория выслушала до конца, не перебив ни единым словом; добравшись до последней встречи с переодетым плащеносцем, Солль замолчал.

— Это всё? — Тория заглянула ему в глаза.

— Всё, — он отвернулся.

Несколько минут прошло в молчании.

— Ты мне не доверяешь? — спросила Тория тихо. Он усмехнулся: странный вопрос после всего, что было сказано!

— Говорить, так до конца, — Тория нахмурилась.

Тогда он рассказал и про отравленный стилет.

Последующее молчание длилось минут десять; наконец, Тория подняла голову:

— И… ты так ничего ему и не сказал?

— Я ничего не знаю, — устало пояснил Солль. — А если б знал — так и доложил бы за милую душу…

— Нет, — сказала Тория, будто удивлённая самой возможностью такого поворота событий. — Нет… Ты не сказал бы, — тут её голос потерял уверенность.

— Ты же видишь, что со мной делается, — проронил Эгерт досадливо. — Это… уже не я. Это какое-то гадкое трусливое животное…

— А ты можешь… попробовать преодолеть? — спросила Тория осторожно. — Взять и… не бояться?

— Попробуй взять и не мигать, — Эгерт пожал плечами.

Тория попробовала. Некоторое время она мужественно смотрела в окно широко распахнутыми глазами — будто играя в гляделки; потом веки её дёрнулись и, не слушая приказа разума, моргнули.

— Вот видишь, — Эгерт уставился в пол. — Я раб… Я полностью раб заклятия. Всё думаю — что в моей душе первое, что последнее… И кто это спросит пять раз, чтобы пять раз ответить — «да»…

Тория потёрла висок — совсем как отец:

— Не могу поверить… А если тебя заставят делать… Что-то ну совсем уж невозможное? Ты не сможешь воспротивиться?

Эгерт криво улыбнулся:

— Если приставят кинжал к горлу…

— Но… ты же… не подлец? — пробормотала она неуверенно.

Он помолчал. На мокром университетском дворике торжественно, как бургомистр, разгуливал огромный наглый ворон.

Эгерт выдохнул, будто отправляясь на эшафот — и, запинаясь, рассказал про девушку в дилижансе и разбойников, остановивших экипаж на большой дороге.

Последовало новое молчание; Эгерт ждал, что Тория попросту встанет и уйдёт — но она не спешила.

— А если бы, — спросила она наконец, и голос её дрогнул, — если бы там… была… я?

Солль закрыл лицо руками.

Тория долго смотрела на беспорядочно спутанные волны светлых волос, на атлетически широкие, но опущенные и вздрагивающие, как у ребёнка, плечи; потом взяла да и положила на одно из них узкую ладонь.

Эгерт замер. Тория проговорила как можно убедительнее:

— Ты же не отвечаешь… За свои поступки. Ты просто болен… И нужно раздобыть лекарство. И мы раздобудем…

Она говорила через силу, как врач, убеждающий умирающего, покрытого язвами больного в скором выздоровлении. Напряжённое плечо дрогнуло под её рукой, будто чуть-чуть расслабляясь; изменение это было едва уловимым, но в следующую секунду Тория ощутила всю сумятицу Соллевых чувств — и надежду, и благодарность, и желание верить. Тогда, удерживая руку на теплом плече, она пожелала с внезапно проснувшимся состраданием, чтобы её вымученные слова оказались правдой.

С треском распахнулась дверь — прижав к боку пару растрёпанных книжек, к комнату ворвался широко ухмыляющийся Лис.

Сощуренные глаза цвета мёда остановились на Эгерте, понурившимся на краю кровати, на Тории, чья рука лежала на плече у Солля; несколько мгновений ничего не происходило, а потом скуластое лицо Гаэтана вмиг уподобилось куску сыра: округлились, как сливы, глаза, круглой дырой распахнулся рот, и, пробормотав некие невнятные извинения, Лис выскочил прочь, даже не пытаясь подобрать вывалившиеся на пол книги.

Тория не убрала руку. Дождавшись, пока топот Гаэтана стихнет в коридоре, сказала серьёзно: