Марина и Сергей Дяченко - Скитальцы

• Название: Скитальцы
• Автор: Марина и Сергей Дяченко
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Героическая фантастика
• Год: 2003
• ISBN: 5-699-04354-3

Грандиозный цикл «Скитальцы» М. и С. Дяченко давно стал классикой жанра.

Маг, потерявший силу, вечный странник Руал Ильмараннен. Блестящий офицер Эгерт Солль, изуродованный шрамом на щеке и страхом в сердце. Нежная Тория, дочь декана Луаяна, остановившего Черный Мор. Привратник Луар, неизменный страж Двери, в которую стучит таинственная Третья Сила. Авантюрист Ретано Рекотарс — он виновен и осужден, он знает точную дату своей смерти, пытаясь если не отменить приговор, то прожить целую жизнь за один год. И люди, живые люди, остающиеся собой в странствиях и схватках, любви и ненависти, жизни и смерти.

Романы «Привратник», «Шрам», «Преемник» и «Авантюрист» достойны внимания самого искушенного читателя.

Идите вслед «Скитальцам»!

---

— Ты… здесь?

Она вздрогнула — так глухо и незнакомо позвучал его голос. Он смотрел на неё, и она поняла вдруг, что глаза его — глаза столетнего мудреца.

— Ты плачешь? Не надо… Всё очень хорошо. Я теперь знаю… Как умирают. Не страшно… Всё теперь будет хорошо… Ну, пожалуйста, — он попытался подняться, с третьей попытки сел, и она смогла, не сдерживаясь, уткнуться ему в грудь.

— Я такой… — сказал он тоскливо, — такой… Почему ты не ушла? Почему ты осталась со мной? Чем я заслужил?

— Ты же поклялся, — прошептала она, — что сбросишь…

— Да, — бормотал он, гладя её волосы, — да, сброшу… Обязательно… Только тут такое дело, Тор… Если не получится, ты убей меня, ладно? Это не страшно… Мне неловко просить тебя, но кого же мне тогда просить?.. Ладно, забудь, что я сказал… Я придумаю что-нибудь… Ты увидишь… Теперь всё будет хорошо, не плачь…

Из подворотни участливо смотрела на них бродячая собака с ребристыми боками.

Через несколько часов у Тории начался жар.

Постель казалась ей горячей, как раскалённая солнцем крыша. Эгерт, впервые допущенный в её маленькую комнату, сидел на краю кровати и держал её руку в своей. Декан, не говоря ни слова, принёс и поставил на столик склянку с дымящимся, остро пахнущим снадобьем.

Тория лежала на спине, белая подушка скрывалась под ворохом рассыпавшихся прядей, и осунувшееся лицо дочери, запятнанное лихорадочным румянцем, снова поразило Луаяна сходством с женщиной из далёкого прошлого, давно умершей женщиной.

…Когда-то, странствуя по свету, он остановился однажды на ночлег в небольшом посёлке, занесённом снегом; приютившие его хозяева, не зная ещё, что он маг, поведали о несчастье: по соседству умирает от неведомой хвори дочь старосты, неземная красавица. Тогда он впервые увидел свою жену — голова её вот так же утопала в подушке, и по белой простыне змеились чёрные волосы, и лицо, осунувшееся, горячее, уже отмечено было печатью надвигающегося конца.

Он исцелил её, выходил; последовало счастье, внезапное, как водоворот в тихой и сонной реке, потом страх потерять всё, потом снова счастье — рождение дочери… Потом мучительные пять лет, бросавшие Луаяна из жара в холод, учившие его прощать вопреки собственной гордыне, ужасные годы, лучшие его годы. Он вспоминал о них с содроганием — и всё на свете отдал бы, чтобы вернуться и прожить их снова.

Вероятно, ей не суждена была долгая жизнь. Однажды уже спасённая Луаяном, она азартно искала собственной смерти — и нашла её, оставив ему на память вечное чувство вины и маленькую Торию…

Тория повернула тяжёлую голову, и отец встретился с ней глазами. Спустя минуту декан перевёл взгляд на Солля; Эгерт, вздрогнув, хотел выпустить руку Тории — но удержал.

Светлое небо, она слишком похожа на мать. Она слишком похожа на мать, чтобы быть счастливой… Давая добро на её брак с Динаром, он знал, по крайней мере, что делает — покой и уверенность, дружеское расположение, общая работа в старых стенах университета надёжно соединили бы его дочь с его любимым учеником. Солль положил конец этим надеждам — и вот Солль сидит на краю её постели, мучится под декановым взглядом, понимает, что должен бы уйти — но не выпускает из своих рук её руки, и Луаян отлично видит, как льнёт к его ладони ладонь Тории…

В его жизни нет ничего дороже дочери.

Два года назад её свадьба казалась ему естественной, неизбежной частью спокойной размеренной жизни; сегодня над городом, над университетом, над этими двумя, что держат друг друга за руку, нависла неясная тень — даже будучи магом, он не может понять, что это за угроза, но присутствие её ощущается с каждым днём всё отчётливее. Как поступить сегодня, если не знаешь, будет ли у тебя завтра?

Солль прерывисто вздохнул; краем глаза Луаян видел, как он пытается сосчитать её пульс, как тревожится, как досадует на него, Луаяна, за кажущееся бездействие — маг ведь, взял бы да вылечил…

На Солле печать. Он принесёт несчастье всякому, кто будет иметь неосторожность оказаться рядом — так рассудил Скиталец. Но кто знает, что такое Скиталец и какова изнанка его заклятия?

Тория пошевелилась. Декан снова встретился с ней глазами, и ему показалось, что веки её чуть-чуть опустились, будто Тория хотела кивнуть.

Луаян помедлил — и кивнул ей в ответ. Помедлил; ещё раз окинул взглядом притихшего Эгерта — и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

Оставшись вдвоём, они долго молчали. В камине негромко, деликатно потрескивали умирающие поленья.

Наконец Тория улыбнулась через силу:

— Твоя рубашка… Мала.

Эгерт одолжил рубашку у Лиса — его собственная одежда нуждалась в стирке. Гаэтанова рубашка опасно трещала при каждом Соллевом движении; волосы, вымытые и не успевшие просохнуть, казались темнее, чем обычно. Прямо за его спиной мерцал огонь камина — палимой жаром Тории казалось, что у Солля медные плечи.

Наклонившись к ней, он несколько раз повторил один и тот же вопрос; сосредоточившись, она поняла наконец:

— Как тебе помочь? Что надо сделать?

…Вернувшись из промозглой ночи, она долго не могла остановить слёз. Она исходила слезами, захлёбывалась солёной водой, как гибнущий в пучине моряк; Эгерт, на долю которого в тот вечер перепало ещё большее потрясение, держался куда лучше. Последний квартал до университета он нёс дрожащую Торию на руках — её ноги подкашивались и не желали идти. За всю жизнь её отрывал от земли только отец и только в далёком детстве; она притихла, оказавшись на весу — а Солль ступал легко, будто бы действительно нёс ребёнка или попавшего в беду невесомого зверька.

Он нёс её и впервые ощущал каждую напряжённую жилку, каждую трепещущую мышцу, биение её сердца, усталость и горе. Тогда он крепче прижимал её к себе, ему хотелось окутать, спеленать её своей нежностью, закрыть, согреть, защитить.

Встреча с деканом, которой он так боялся, прошла без единого слова. Повинуясь Луаяну, Солль помог Тории добраться до постели; рядом уже поджидала, охая, старушка-служительница. Декан внимательно оглядел виноватого, напряжённого Солля — и снова не раскрыл рта.

…Бродил огонёк по углям в камине; Тория снова слабо улыбнулась. Страшное осталось далеко-далеко позади; теперешнее её состояние, горячее, расслабленное, не угнетало её — напротив, ей хотелось вечно пребывать в этом огненном облаке, наслаждаясь собственной слабостью, покоем и защищённостью.

— Тор… Чем тебе помочь…

Ей приятны были и забота Эгерта, и его беспокойство. А отец… Отец всегда всё знает.

На столике дымилось приготовленное деканом снадобье.

— Ничего, — прошептала Тория, тихонько сжимая Соллеву руку, — ничего страшного… Лекарство поможет.

Он отошёл, чтобы подбросить в камин поленьев. Огонь разгорелся ярче, Тории опять мерещились окружающие Эгерта медные языки. С трудом она села на кровати, придерживая одеяло у груди:

— Подай мне… Склянку.

Зачёрпывая снадобье из его ладоней, она долго растирала себе виски; вскоре сил осталось совсем мало, но о том, чтобы позвать старушку-служительницу, Тория не подумала. Увидев, что она устала, Эгерт взялся за дело сам — осторожно, преодолевая неловкость, он принялся втирать мазь в кожу её лица и шеи. Лекарство пахло сильно и горько, так не пахнет даже разогретая солнцем полынь.

Жар её упал почти мгновенно — но вместо облегчения она снова почувствовала тоску и, покрываясь потом, сначала всхлипнула, потом, теряя над собой власть, задрожала и опять заплакала.

Солль растерялся, хотел было бежать за деканом — но не смог выпустить из своих ладоней вздрагивающей мокрой руки. Склонился над лежащей, нашёл сухими губами сначала один полный слёз глаз, потом другой; чувствуя горький привкус во рту, гладил спутанные тёмные волосы, царапал шрамом кожу её щёк:

— Тор… Посмотри на меня… Не плачь…

Ровно горел камин, и дымилось, не остывая, тёплое снадобье. Бормоча что-то невнятно-ласковое, успокаивающее, Эгерт нежно гладил её шею с узором родинок — с тем самым, памятным до последней точечки созвездием, украшением его неба, бедой его снов… Потом он принялся разминать, растирать снадобьем плечи, тонкие руки, по очереди высвобождая их из-под одеяла — всё равно в комнате было тепло, даже душно. Тория понемногу затихла и всхлипывала всё реже; под тонкой рубашкой высоко поднималась, хватая воздух, влажная от пота грудь.

— Слава небу, — шептал он, чувствуя, как покидает её болезненная дрожь, — слава небу… Всё будет хорошо… Тебе ведь лучше, да?

Глаза Тории казались непроницаемо-чёрными из-за широких, как у ночного зверя, зрачков — она смотрела на Эгерта, не отрываясь. Руки её судорожно сжимали кончик откинутого одеяла; догорал камин, следовало подбросить дров — а у Эгерта не было сил оставить её ни на секунду. В комнатке стало сумрачнее, на стенах плясали тени вперемешку с красными отблесками; Тория длинно всхлипнула и притянула Эгерта к себе.