Марина Дяченко - Утопия

• Название: Утопия
• Автор: Марина Дяченко
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2005
• ISBN: 5-699-13036-5

Мир на пороховой бочке, и периодически эта бочка взрывается Апокалипсисом. Из моря выходят чудовища, звезда Полынь опрокидывается в реки, превращая воду в кровь, ангел трубит в трубу над пепелищами. Лишь загадочные Врата сумеют спасти живых, чтобы люди могли после катастрофы отстроить жизнь заново — если, конечно, успеют войти в эти Врата.

Мир на пути в рай для всех, откуда никто не уйдет обиженным. «Предположим, что некое существо... — сказал Пандем. — Нет, не так. Предположим, что есть такой комплекс свойств: всеведение, вездесущесть и всемогущество...» И стало ясно: он пришел всерьез и надолго. А может быть, короче и проще: Он пришел. Что делать? Где спрятаться? Что станет с человеком и человечеством, благословят Пандема или проклянут?

Утопия или антиутопия? Наши страхи, ожидания и надежды в романах «Армагед-дом» и «Пандем» Марины и Сергея Дяченко.

---

— Не ругайтесь, — сказала Юлия Александровна, возникая в траве между отцом и дедом.

Алекс, начавший было отвечать, осекся.

— Пандем просил передать, — сообщила Юлия Александровна, вытирая двумя тоненькими пальцами мокрый нос, — просил передать, что я вас обоих люблю-у.

С длинных волос ее струилась вода.

* * *

— Аля, я тебя в самом деле достал?

Алекс сидел на куске бронзы — еще вчера это была абстрактная скульптура на магнитной подушке, но сегодня утром автор, одержимый творческими метаниями, собственноручно низверг свое творение с пьедестала. Александра не стала вызывать автоуборщик — по ее мнению, будучи брошенной на землю, скульптура значительно выиграла и превратилась из посмешища галереи в украшение ее.

Алекс, инстинктивно любивший все, в чем заключен был бунт, выбрал для сидения именно бронзовые останки.

— Аля, наш сын сказал, что я достал тебя, его и всех. Наш сын — болван при Пандеме, к этому я привык. А ты? Тебя я тоже достал?

Александра проводила взглядом группку запоздавших экскурсантов. Их смеющиеся голоса прыгали от одной глыбы к другой; музей под открытым небом назывался «Поляна видений» и полностью соответствовал названию. Александра гордилась сложной и продуманной структурой экспозиции: скульптуры (по условиям устроителей не менее двух метров в высоту) выстраивались таким образом, чтобы эмоциональное состояние идущего сквозь экспозицию человека плавно менялось от экспоната к экспонату и чтобы, пройдя через «созерцательный», «беспокойный» и «печальный» модули выставки, посетитель выходил из нее с ощущением едва ли не эйфории.

Александра перевела взгляд на сидящего Алекса. Подошла, положила руки на опущенные плечи, поцеловала в редеющие на макушке волосы.

Теперь, оглядываясь назад, она понимала, что бросить школу в шестнадцать лет и выйти замуж за невыносимого подростка, каким был Алекс, ее принудило не сочувствие и ни в коем случае не любовь, а тайное знание. Так получилось, что она единственная в целом свете знала, как уязвим на самом деле этот «анфан террибль», какой у него, ходячего источника конфликтов, низкий болевой порог. Что он защищается, нападая, и что его выходки — всего лишь реакция на постоянные раздражители, почти незаметные прочим, зато невыносимые для мальчика без кожи. И что в целом мире у него нет ни одного защитника, потому что миру кажется, будто уж этот-то в защите не нуждается…

Но пусть у нее было в какой-то момент желание податься к нему в адвокаты — она вышла замуж не за подзащитного, а за бойца. Он был воин в душе, солдат и мужчина, стойкий оловянный солдатик; наверное, жена единственная понимала, что приход юного Алекса в военное училище вовсе не был демаршем: восемнадцатилетнему Александру Тамилову хотелось привести свою жизнь в соответствие со своей сутью…

— Разумеется, ты достал меня, — сказала она, расправляя рубашку на его плечах. — Давным-давно. Что в этом удивительного?

— Давай жить вместе, — сказал Алекс.

— Да, но мы ведь живем вместе…

— Нет. Давай как раньше. Пусть у нас будет один дом. И, когда ты куда-то поедешь, пусть я поеду с тобой.

— Гм, — сказала она, слегка сбитая с толку. — Да ведь тебе не будет интересно таскаться по всем моим презентушкам, марафонам… Во-первых, ты всегда был равнодушен к «изо». А во-вторых, как мы с тобой уживемся, ты представляешь себе?

— А как мы раньше уживались? До Пандема? У нас была однокомнатная квартира…

Александра сняла руки с его плеч. Обошла сидящего мужа по дуге, разглядывая, будто какой-нибудь экспонат:

— Сашка… Ты меня пугаешь.

Алекс молчал, нахохлившись, похожий на огромного больного воробья.

— Пока ты возмущаешься, злишься, доказываешь всем, какое уродище Пандем и какие дураки люди, — я спокойна за тебя. Но когда ты начинаешь вспоминать, как хорошо нам было в однокомнатной квартире…

Алекс молчал.

— Сашка… Поехали домой. По-моему, ты нуждаешься в хорошей супружеской ночи…

— Куда домой — ко мне или к тебе? — тихо спросил Алекс.

— На этом континенте, — Александра улыбнулась, — моя база все-таки ближе.

Алекс не шелохнулся.

— Аля… Ты довольна жизнью? Собой?

— Вполне, — она помедлила и уселась рядом.

— Я тебе все еще нужен?

— Не забивай себе голову глупостями. Если даже Ким смог преодолеть свой бзик и теперь у них и с Ариной все в порядке, и с Пандемом все в порядке…

— Семья втроем?

Александра улыбнулась:

— Вот теперь я узнаю тебя. Какой ты брутальный, Сашка. Мне нравится.

ГЛАВА 17

Кусочек суши плыл будто по воле волн, а на самом деле повинуясь скрытой навигационной системе; квадратная площадка сто на сто шагов несла на себе пять берез, три пальмы и автоматический ресторанчик. Гостям предлагалось устраиваться как кому заблагорассудится — на гладко отесанных бревнах, на мягких креслах или на пожухлой травке.

В центре понтона развели костер. Есть почти никто не хотел; Андрей Георгиевич, преисполненный умиления и гордости, прочитал стихи в честь своих замечательных дочек, а потом и спел под собственный аккомпанемент. Александра серьезно пообещала статью в «Музыкальном обозрении», а Виталька выпустил в небо серию огней из ручного «дизайнера» — машинки для композиции фейерверков. Ромка, его восьмилетний брат, проворчал что-то в том духе, что некоторые только энергию переводят, потому что при заходящем солнце ни черта не видно.

Потом попросил слова Ким. Пообещал сестрам-именинницам небывалый подарок. Вытащил из кармана плоскую коробочку с плотно пригнанной крышкой; на дне коробочки лежали семена травы. Не более того.

— …совсем вытоптали, бизоны. Смотрите…

И аккуратно высеял травку вокруг пирующих — под креслами и под ногами, всюду, куда успел дотянуться.

— Только не пугайтесь…

Мама охнула. Маленькая Юлька завизжала, но от восторга, а не от страха. Только что высеянная Кимом трава пошла в рост — земля на пятачке зашевелилась, потревоженная белыми тонкими корнями. Проклюнулись ростки; Виталька опустился на четвереньки, разглядывая экспресс-траву. После первого рывка ее рост чуть замедлился — тем не менее, прислушавшись, можно было ясно различить шорох. Новая трава поднималась, раздвигая старые жухлые стебли.

Случился общий восторг. Все расспрашивали Кима — зачем трава, почему трава и что будет с этой травой дальше; Ромка обиделся, почему Ким не показал «фокус» сначала сыновьям. Виталька азартно и насильственно пытался приписать отцу звание изобретателя, хотя Ким уже много раз объяснял ему, что в современной науке единоличных открытий и изобретений практически не бывает: каждый стоит на голове у предшественника, который тут же может оказаться последователем. Трава тем временем все тянулась и росла; гости, слегка успокоившись, расселись по местам и заново поздравили именинниц.

У меня прекрасные дети, говорил Андрей Георгиевич. Девочки-красавицы, да кто вам даст сорок? С тех пор, как мы праздновали ваш двадцатник, вы почти не изменились… Алечка, бывшая акула пера, а теперь пиранья рейтингов и рецензий… Лерочка, бывшая училка, а теперь Учитель с большой буквы… А посмотрите на моего сына! Кимка, я горжусь тобой, ты смог все начать с нуля и выиграть. Ты хозяин своей жизни… Ведь для чего мы, если задуматься, живем? Для того, чтобы все таланты, отпущенные нам природой, развивались нам на радость и на радость людям…

Как давно я не был пьяным, вдруг подумал Ким.

Небо темнело. Гости развлекались. Трава поднималась вокруг, ее приходилось приминать, иначе она закрыла бы сотрапезников друг от друга. Ким смотрел сквозь пламя костра на маму; ей было семьдесят три, и она светилась здоровьем. Маме было бесконечно приятно, что вся семья собралась вместе, впервые за столько-то лет; когда она попросила слова, Александра повелительно воздела руки, призывая гостей — а к тому времени Шурка и Вика пытались петь на два голоса, Юля играла на губной гармошке, Виталька пускал «красные солнца» вперемежку с «северным сиянием» под нудные Ромкины уверения, что, мол, брат ни черта не понимает в фейерверках, — призывая всю эту компанию моментально замолчать и сосредоточиться.

— Что я хочу сказать, — начала мама несколько смущенно. — Мы пили уже за именинниц, за родителей именинниц, за брата, за детей и за племянников именинниц… Все мы любим Алю и Лерочку, и все мы хотим, чтобы они были счастливы… И еще один… из нас… Короче говоря, давайте выпьем за Пана, и спасибо ему за то, что он с нами…

Виталька зааплодировал. Лерка заулыбалась. Шурка с Викой обнялись, Юлька пристроилась у отца на коленях. Костер выбросил в небо сноп искр. Кусочек земли с пятью березами и тремя пальмами плыл, дрейфуя, медленно удаляясь от залитого огнями берега. Пахло морем и одновременно почему-то полем, лесом, дождем. Глядя вверх, можно было видеть, как звезды прячутся в листьях пальм и выплывают снова.