Марина Дяченко - Утопия

• Название: Утопия
• Автор: Марина Дяченко
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2005
• ISBN: 5-699-13036-5

Мир на пороховой бочке, и периодически эта бочка взрывается Апокалипсисом. Из моря выходят чудовища, звезда Полынь опрокидывается в реки, превращая воду в кровь, ангел трубит в трубу над пепелищами. Лишь загадочные Врата сумеют спасти живых, чтобы люди могли после катастрофы отстроить жизнь заново — если, конечно, успеют войти в эти Врата.

Мир на пути в рай для всех, откуда никто не уйдет обиженным. «Предположим, что некое существо... — сказал Пандем. — Нет, не так. Предположим, что есть такой комплекс свойств: всеведение, вездесущесть и всемогущество...» И стало ясно: он пришел всерьез и надолго. А может быть, короче и проще: Он пришел. Что делать? Где спрятаться? Что станет с человеком и человечеством, благословят Пандема или проклянут?

Утопия или антиутопия? Наши страхи, ожидания и надежды в романах «Армагед-дом» и «Пандем» Марины и Сергея Дяченко.

---

Вот что такое эти новые покрытия. Не синтетика, но растение с тончайшими зелеными волокнами, способное прорастать на сколь угодно гладкой поверхности, горизонтальной или вертикальной. Антибактериальное действие. Терморегуляция. И, что немаловажно, полная беззащитность при встрече с «традиционной» земной растительностью: «коврик» отступал, капитулировал перед лицом даже газонной травки, не говоря уже о пырее…

Виталька молчал. Ким смотрел вниз, на море огней, на транспортеры, с разной скоростью несущие в разные стороны разные смены работников; он много раз повторял про себя все то, что надо было сейчас сказать этому полузнакомому крепкому мужчине. Повторял, уже прекрасно понимая, что, будучи произнесенными вслух, слова окажутся или банальными, или неубедительными, или — не приведи Пандем — пошлыми.

Почти над их головами проплыла гондола — не то прогулочный катер, не то грузовая баржа, в темноте не разобрать. Закрыла луну; по очертаниям вроде бы грузовик. Уплыла на север.

Платформа под ногами чуть заметно вздрогнула — раз, потом еще раз.

— Ты приехал, чтобы меня удержать? — спросил Виталька.

Ким сам не знал сейчас, зачем он приехал.

Он мог бы сказать: я твой отец. Я дал тебе жизнь, которой ты сейчас так жестоко распоряжаешься. Пандем не может давать человеку вторую жизнь.

Тогда Виталька, наверное, напомнил бы, сколько лет он к своей цели шел. Как не прошел первый отбор, как из кожи вон лез, лишь бы войти в форму ко второму отбору… как тренировался и учился годами. И добавил бы, что этот полет нужен прежде всего ему, а не Пандему и не человечеству.

Тогда Ким ударил бы ниже пояса и сказал, что ради своих фантазий Виталька навсегда бросает мать, отца и брата. А Виталька сказал бы, что за мать с отцом и тем более за Ромку он совершенно спокоен — они ведь остаются с Пандемом. А Ким сказал бы, что это ненормальное состояние для человека — быть совершенно спокойным за родителей…

Тогда Виталька, наверное, спросил бы: а на что, по-твоему, следует тратить жизнь? А на что уходит твоя? Разве ты не сидишь в лаборатории с утра до ночи? Разве ты не впадаешь в экстаз от каждой новой колючки у какого-нибудь механического кактуса? Когда, спросил бы Виталька, когда ты в последний раз видел маму? И почему ты думаешь, что распорядился своей жизнью правильно, а я — я выбрать для себя не способен?

И все эти вопросы повисли бы в воздухе; Ким ответил бы… Неважно, что бы он ответил. Потому что разговора все равно не будет — будет молчание под жутковатой луной, и каждый из них проживет весь этот диалог снова и снова — внутри себя, не разжимая губ…

— Хотел бы я когда-то разобраться в ваших отношениях с Пандемом, — пробормотал Виталька. — Одно время мне казалось, что ты — самый близкий ему человек на земле…

— А теперь что тебе кажется?

— Теперь? Ничего… Почему ты не попросишь у Пандема совета, как помочь маме? Почему ты не выслушаешь его… насчет экспедиции? Что, вообще, между вами происходит?

Ким молчал.

— Ты перестал ему верить? — снова спросил Виталька.

— При чем тут вера, когда речь заходит о Пандеме?

Сын пожал плечами. Ким узнал собственный привычный жест.

ГЛАВА 20

Мир вокруг маленькой церкви с синим куполом изменился за пятнадцать лет.

На месте бывшей стройки теперь покачивался сосновый лес, и каждое дерево — здоровое, сытое — казалось мачтой под зеленым парусом. Внизу, под лесом, была автоматическая фабрика, и крупная транспортная развязка, и узел коммуникаций; сверху летали дятлы, вились по стволам белки да паслось (в траве, а не в кронах) небольшое стадо диких коров.

Вдоль церковной ограды по-прежнему росли вишни. На месте одряхлевших и срубленных стояли теперь молоденькие, трогательно-беззащитные в сравнении со старыми, циничными, видавшими виды корявыми стволами. Был конец лета, и вишни стояли, высоко подняв легкие, свободные от ягод ветки.

— …Я говорил об этом буквально вчера с одним человеком, — неторопливо рассказывал отец Георгий. — «Великими страданиями надлежит вам войти в Царство божие»… Он с этим ко мне и пришел. Дело совсем не в том, что так написано в Библии. Дело в том, что эти строки отражают реалии духовного роста, «учебником» которого и является Библия… Он, мой вчерашний собеседник, говорил: я не знаю никого, выросшего вне страданий. Он говорил: я сам расту страданиями. На его взгляд, страдание есть неотъемлемый атрибут качественного скачка в развитии человека. С «плато» текущего уровня человек должен подняться на «пик» следующего. Именно страдания и возносят его на этот пик… Никакого богословия, сплошная диалектика…

Они шли по церковному садику — вдоль ограды. За пятнадцать лет отец Георгий мало изменился; перестал носить очки без диоптрий да чуть длиннее отпустил бороду. Вот, собственно, и все. «Неужели и я изменился так же мало? — думал Ким. — Кажется, полжизни прожил, кажется, поумнел… Или поглупел?»

— …Развитие — оно скачкообразное, не плавное. Простым накоплением опыта и его осмыслением не поднимешься над собой. Нужен катализатор, фермент, который даст необходимый рост качества над простым количественным накоплением. И страдание — и есть этот катализатор… Вот и получается, что нельзя освобождать человеков от страданий. Это регресс…

— Я работал в онкологической клинике, — сказал Ким. — Страдание отвратительно.

— Понимаю…

— Отвратительно. И способно вывести как вверх, так и… в пропасть…

Его собеседник вздохнул:

— Ким… У вас ведь не просят вашего сына в жертву.

— А я не жаловаться приехал… Отец Георгий, все, что до сих пор сделал Пандем, — благо для человечества… Вы не согласны?

Священник молчал.

— Мы привыкли к нему, но не поняли его, — снова сказал Ким. — Он порожден человечеством? Но групповой портрет того человечества, которое я знал, выглядит иначе… Что послужило толчком? Через какие фильтры проходила информация? Если Пандем — проекция человечества, то — на что?

— Мне кажется, — сказал отец Георгий, — что вы, Ким, начинаете сомневаться в благости Пандема, когда ваши собственные интересы становятся для вас важнее Пандемовых.

Сделалось тихо. Ким глядел на бежевого кролика, что-то искавшего в траве под оградой.

— Отец Георгий… Пандем обладает душой?

Священник молчал.

— Если он способен страдать, а мы теперь лишены страданий… Значит ли это, что он находится на пути духовного роста, а мы нет? Что он более человек, чем каждый из нас?

Кролик под оградой вдруг замер, прислушиваясь, прыгнул — и исчез. Качнулись высокие стебли.

— Ах, Ким, — отец Георгий покачал головой. — Говоря о мире без страданий, тот мой собеседник очень ошибался… Страданий нет? А чем вы, по-вашему, сейчас занимаетесь?

ГЛАВА 21

Автострада обрывалась здесь, будто отрезанная лазерным лучом. Дальше тянулась бетонированная дорога; Ким давно уже не видел бетонки, но эта была хороша, без трещин, без выбоин. На невидимой границе, справа от дороги, стоял старинный дорожный знак — круглый, навроде «Проезд запрещен». «Мобили оставляйте здесь», — было написано красным на белой жести.

На парковке стоял один только, в два раза меньше Кимового, трехместный «Путник». Ким взял из багажника сумку и двинулся по бетонке; ощущение было такое, будто он вернулся в детство. Справа и слева были поля, от которых он давно отвык, а под ногами дорожное покрытие, одновременно и надежное, и архаичное, и ужасно неудобное после ставших привычными биоковров. Сколько лет они живут вот так? Четыре, пять? Обустроились серьезно…

Поселок был новенький. Дома — в основном кирпичные, редко — деревянные, крашеные. Над каждой крышей — труба и универсальная антенна. По крайней мере, от информации они не отказываются, подумал Ким.

Первыми ему встретились две женщины на велосипедах. Переглянулись:

— Эй! Вы кого-то ищете?

— Быстова, — сказал Ким.

— Он у себя, — сказала та, что помоложе, полная, с некрасиво затянутыми на макушке длинными волосами. Та, что постарше, в кепке, с сомнением выпятила нижнюю губу.

— Это где? — спросил Ким.

Обе некоторое время разглядывали его, будто он заговорил по-китайски или неудачно пошутил. Наконец та, что помоложе, махнула рукой вдоль улицы:

— Туда.

И Ким пошел.

Улица вывела его на площадь — по-видимому, поселок строился по старому традиционному образцу. Самый большой дом на площади был четырехэтажный, с круглой башенкой и действующими цифровыми часами; Ким ступил на площадь ровно в пятнадцать-четырнадцать.

Дверь в ратушу была закрыта на кодовый замок. Киму снова вспомнилось: такие, или похожие, охраняли двери многоэтажек в год пришествия Пандема…