Генри Олди - Бездна голодных глаз

• Название: Бездна голодных глаз
• Автор: Генри Олди
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2004
• ISBN: 5-699-05960-1

Стоит в центре арены Бог-Человек-Зверь. Молчат, затаив дыхание, трибуны. Меч и трезубец против власти Права. Время пришло, время бьет в колокола! Содрогается вложенная в мир Пустота. Время пришло; Путь проходит через нас. Предтечи — человек-тигр Оити Мураноскэ, человек-чудовище Сергей, человек-бегун Эдди, человек-дельфин Ринальдо — вехи на последнем пути Человечества. Мы превращаемся...

...Мы были мудрым, сильным, гордым Сартом, чей удел — прокладывать тропу и ожидать на ее поворотах других, идущих следом; мы стояли на арене, облитой солнцем и голодной влагой глаз; наши обожженные сердца Живущих-в-последний-раз одолели нашу же вампирскую суть — мы вернулись к солнцу и вывели других... наши пальцы тронули струны лея, и взорвалось над нами Слово Последних.     

---

Словно невидимая рука смахнула веселье с лица Варны. Оно мгновенно стало жестким и хищным — но по-прежнему прекрасным. Это снова было лицо статуи, только работы смуглых мастеров Фриза, слепых скульпторов при храмах Сиаллы-Беспощадной, как ее понимали в варварском Фризе.

— Ты ему веришь? — отрывисто спросила она, повысив голос, и осеклась, потому что Лайна встала, тряхнув гривой вьющихся волос, и далекий рев донесся в келью на нижнем храмовом уровне, сотрясая стены и заставляя звенеть чаши на полках.

Так буйствуют в легендах крылатые вепри упряжки Ахайри. Так встают, сгущая мрак, лишь Предстоящие Властительницы Нижней Бездны, Матери Богов.

Две женщины стояли друг напротив друга.

— Ты ему веришь?

— Да. Потому что он предлагает невозможное. Таргил хочет создать Дом. Дом-на-Перекрестке. Существующий одновременно на всех Перекрестках — уже найденных и пока скрытых.

— Кого он звал, кроме нас?

— Махишу, Предстоятеля Инара-Громовержца, потом, естественно, себя… и Трайгрина. Того Трайгрина…

— Предстоятеля Эрлика, Зеницы Мрака? Тогда это действительно серьезно…

— Да. Выбор, достойный Искушенного Халла. Полагаю, что мы сумеем осуществить это — вот только какой ценой?

— Любую заплачу!… Любую… — шепчет Варна-Предстоящая. — Ведь и нам тоже может не остаться места… Лайна, ты видела Предстоящих, чьи культы угасли? Тех, кого лишили веры?!

— Видела, — ответила Лайна-Предстоящая.

И содрогнулась.

ИНТЕРМЕДИЯ

Человек идет по Дому. Из комнаты в комнату. Через коридор с хищными занавесками. Через зал с закопченными стенами, где была свалка двухметровых топоров, а теперь стоит кожаный диван с тугими валиками по бокам.

Человек проходит мимо дивана, грозит ему пальцем и смеется неожиданно дребезжащим смешком, который при других обстоятельствах мог бы сойти за смех безумца.

— Шалишь… — человек трет воспаленные глаза и растягивает губы в недоброй усмешке. — Врешь, зар-раза!… ты есть кто? Нет, ты есть — что… — ты есть Дом, мразь неживая! А я есть — кто… я есть Эйнар. Эйнар!…

— Р-р-р… — рычит в ответ Дом-на-Перекрестке, и эхо мечется в стенах, угасая на бронзовой чеканке капителей и войлочных подстилках, беспорядочно разбросанных по дощатому полу.

Человек выходит в коридор. Поднимается по лестнице.

«Меня зовут Эйнар. Эйнар-Мифотворец. Эйнар-Бич Божий. Я уже плохо помню, имя ли это, похожее на прозвище, или прозвище, похожее на имя — но это последнее, что у меня осталось. Я цепляюсь за него, до крови из-под ногтей, до судорог; я иду по Дому и кричу в лицо призракам его коридоров: „Я — Эйнар!“

Человек сидит на лестнице. На верхней ступеньке.

Вокруг человека смыкается Дом.

— Удав… — человек озирается по сторонам, и улыбка его становится похожей на оскал затравленного зверя. — Ты — удав, а я — кролик. В брюхе Твоем… Хочешь сожрать меня? Еще бы, конечно хочешь… переварить, сделать частью себя, своей печенкой или кишкой…

Дом молчит.

«Ты — Варна, — молчит Дом, и человек затыкает уши, — Варна-Предстоящая…»

— Я — Эйнар!

«Ты — Махиша, Предстоятель Инара-Громовика…»

— Эйнар!…

«Ты — Лайна от Перекрестков Матери-Ахайри…»

— Я — …

«Ты…»

У человека слипаются глаза. Он роняет голову на грудь, но через секунду испуганно вскидывается.

— Я — Эйнар, — шепчет человек, и Дом сердито скрипит рассохшейся лестницей. — Я ищу друга, и ученика своего друга, и хочу найти их раньше, чем забуду себя, потому что тогда я забуду и их…

Человек сидит в Доме. И тишина обволакивает его, вязкая, как слюна, едкая, как желудочный сок…

«Я сижу на ступеньках лестницы, которая то деревянная, то каменная, то вообще никакая; я сижу и дышу, и радуюсь тому, что я дышу, и что дышу — я, а не кто-то, кого Дом упрямо подсовывает на мое место…»

Глаза человека закрываются, и набросок подступающего сна заставляет его вздрогнуть, но сил уже больше не остается ни на что.

Человек спит в Доме. В Доме-на-Перекрестке.

Тишина удовлетворенно склоняется над ним.

ТРАЙГРИН-ПРЕДСТОЯЩИЙ

…припадает ли человек к стопам идола, возносит ли

мольбы в храме, боится ли встречи с оборотнем или плюет на

богохульное изображение — он верит; или не верит, что, в

сущности, одно и то же. И клубится вера над человечеством,

возносясь смерчем, опадая росой; горами движет, уходит, и

возвращается, и никогда не исчезает бесследно.

Войдет вера в поэта — родится гимн; войдет в

землепашца — родится боязнь и надежда; войдет в князя — и

кровью умоются народы; войдет в Предстоятеля — и родится

сверхъестественное; войдет сверхъестественное в жизнь

человеческую — и родится Миф.

Горе Предстоящему, разучившемуся отдавать; горе миру,

породившему зверя, рыщущего на Перекрестках; и уйдет из

мира сверхъестественное…

Авэк ал-Джубб Эльри. Рага о Предстоящих.

Кувшин его жизни был почти пуст. Жизнь сочилась по капле, вокруг трещины наросли лохмотья белесой плесени, лохмотья боли и воспоминаний, но боли все-таки было больше, и он уже не осознавал, что — умирает.

Это было старое, агонизирующее животное, и лишь совсем немного — человек. Временами он приходил в себя, в того себя, который сумел неделю назад заползти в эти развалины; в того «себя», который изо всех сил пытался не выть — и не всегда мог; и тогда он смотрел на пальцы своей левой руки с серебряным перстнем на безымянном.

На перстне было вырезано: «Авэк». Смысл этого слова или имени был для умирающего утерян, утерян в дебрях боли, но когда он видел перстень — он иногда умудрялся встать, цепляясь за стену, и дотащиться до окна с выбитой рамой.

«Звезды…» — отрешенно подумал человек. Через мгновение смертельно раненный зверь завизжал, прокусив губу, и вцепился в подоконник, чтобы не упасть. Изорванный халат распахнулся, открывая впалую грудь, потную и безволосую. Визг заметался по ночной улочке окраины, отразился от стынущего неба и заставил вздрогнуть и оглядеться толстяка на лавочке, наслаждавшегося прохладой и покоем. Толстяк взволнованно засопел, прислушался и отхлебнул из плоской фляги, недовольно качая головой.

— Авэк… — прошептал умирающий. — Авэк…

Он сделал шаг на негнущихся ногах, еще один — и рухнул на кучу смятого тряпья. Нечесаная борода задралась вверх, и в выпуклых, широко распахнутых глазах отразились звезды. Звезды неба, заглядывавшие ему в душу; звезды неба, мерцающие между балками разрушенного дома — его ненадежного убежища.

«Небо, — подумал он, надсадно кашляя и содрогаясь всем телом, — небо… Крыши нет… нет!… Уйду, скоро уйду… совсем…» И задохнулся в дыму и огне пожара — где-то далеко, там, где у него раньше было сердце.

Если бы хоть кто-то… хоть кто-то забрел в развалины!… Хоть кто-то, хоть бродяга, шлюха, вор… хоть пьяный толстяк с улицы…

Он смог бы уйти раньше. И легче.

Вряд ли кто-нибудь поверил бы, что этот доходяга, оборванец, этот мычащий обрубок человека некогда был Предстоятелем. Предстоятелем культа настолько древнего, что даже имя бога над угасшими алтарями прочно забылось людьми, и мифы о нем канули в небытие, и ни на одном Перекрестке не было ему пищи.

Вера ушла, как вода, в песок времени. Но Предстоятелем нельзя — быть. Пока ты жив. Даже если ты — животное.

Где-то внизу, под развалинами заброшенного дома, лежал Перекресток. Его Перекресток. Опустошенный, иссякающий и, наверное, последний. Они умирали вместе.

Хотели и не могли.

Человек моргнул, и звезды из его глаз исчезли. Исчезли и больше не появились. Человек беспокойно заворочался, хрипя и пытаясь прорваться сквозь боль, понять… и понял, почувствовал, что над ним — крыша.

И выгнулся в крике.

Ни один посторонний взгляд не увидел бы этой крыши. Но она была. Предстоятель не мог ошибиться. Была и мешала уйти. И четыре силуэта медленно зашевелились в углах комнаты, где хрипел сейчас забытый Предстоятель забытого бога.

Четыре силуэта — два женских, два мужских — как четыре стервятника над телом; четыре контура — и плечи их гнулись и дрожали от страшного напряжения, словно на них взвалили всю тяжесть мира. Они держали крышу, ту крышу, которую сами же создали, стянули, сбили из невидимых, но прочных плит — крышу их общего противостояния, из-под которой нельзя было уйти.

Предстоятели.

— Ты сильный человек, — отрывисто сказал один из них. Он проталкивал слова с усилием, ему трудно было говорить, трудно и страшно.

— Ты сильный человек. Ты не можешь умереть, но и не умереть ты тоже не можешь. Я, Таргил, Предстоятель Хаалана-Сокровенного, прошу у тебя прощения за то, что сейчас сделаю.