Вячеслав Рыбаков - Гравилет «Цесаревич». Фантастические произведения

• Название: Гравилет «Цесаревич». Фантастические произведения
• Автор: Вячеслав Рыбаков
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2006
• ISBN: 5-699-16993-8

В этот том вошли популярные произведения автора, которые можно объединить под общим названием "На будущий год в Москве". Их тема - наше ближайшее будущее и те невероятные катаклизмы, которые оно сулит и российскому государству в целом, и обычному человеку, живущему с нами на одной лестничной площадке.

Содержание:

Дерни за веревочку (роман)

Не успеть (повесть)

Гравилет «Цесаревич» (роман)

Трудно стать Богом (повесть)

Хроники смутного времени (повесть)

На будущий год в Москве (роман)

---

Когда освободился автомат, я втиснулся в прокаленную, прокуренную кабинку, залитую яростным предвечерним сиянием; вставил гривенник и набрал домашний номер директора института. Был исчезающе малый шанс – у директора дача в Горьковской. Дачевладельцам, в обмен на сданные овощи и фрукты с участков, выдавались недельные сертификаты на проезд в пригородном транспорте того направления, на котором находилась дача, – и, хотя передавать сертификаты в чужие руки формально запрещалось, установить подлог было практически невозможно, разве лишь контролер попадется, случайно запомнивший лицо истинного владельца; ни номера паспорта, ни фотографии на сертификате пока не полагалось. Директор был дома, ответил – и я так обрадовался, как если бы мы уже договорились обо всем.

– Аркадий Иванович, здравствуйте, – сказал я. – Пойманов вас беспокоит.

– Здравствуйте, здравствуйте, коллега, – приветливо сказали в трубке, и я обрадовался снова. – Слушаю вас. Какие-то проблемы?

– Да, вот хотел… узнать, – слова вязли в горле. Я понял, что не знаю, как просить. Ведь объяснять придется. – Вы… вы на дачу не собираетесь в эти дни?

– М-м-м, – с удивлением сказал директор, но тут же мобилизовался. – Представьте, нет. Такая погода, а приходится сидеть в городе. Вы же знаете, какой напряженный сейчас период. К тому же во вторник, вы помните, приезжают французские коллеги. Среди них, кстати, ваш давний знакомый, профессор Жанвье. Рад вам сообщить, что он специально осведомлялся, сможет ли увидеться с вами, и выражал восторг по поводу вашей последней статьи. Хотя, позвольте – разве я вам не говорил на Совете?

– Да-да, я помню, – соврал я. То есть, не вполне соврал – утром я действительно еще помнил и, стоя у молочного магазина, даже предвкушал встречу, потому что, несмотря на все их условия, на всякую там компьютеризацию библиотек и кондиционирование кабинетов, мне опять удалось обшлепать симпатичного бордосца, информацию я давно привык заменять интуицией, и как-то покамест получалось. Но за прошедшие часы все улетучилось из извилин, все стало несуществующим. – Я по другому поводу. Видите ли, мои теперь на даче, в Рощине. Мне понадобилось срочно до них добраться… ненадолго, во вторник я, конечно, буду в институте, – снова соврал я, чтобы его успокоить. – Неожиданно, внезапно понадобилось, и я просто не представляю, как это сделать. Вы же знаете, на электрички народ с февраля записывается…

– М-м-м, – сказал директор уже без приветливости. У меня упало сердце; я сгорбился и тут же рывком распрямился от бритвенной боли. Дикое, непредставимое ощущение – будто режут по живому, секут, как шашкой, да еще не по коже, а прямо внутри, прямо по кости, потому что шашка – в середине тебя.

Выхода не было. Я с отчаянием спросил:

– Вы не могли бы одолжить мне свой сертификат? Хотя бы на сутки?

– М-м-м, – сказал директор. – Но, видите ли, коллега, у меня в настоящий момент сертификаты только на вторую половину июня и далее. Старые мы все проездили, в мае посадили, что могли… а новый урожай еще не поспел, сейчас и сдать-то нечего. Право, никак не могу вам помочь.

– Понял, – глухо сказал я. Наверное, у меня был такой голос, что директору стало не по себе.

– А что, Глеб Всеволодович, у вас… стряслось? – с усилием выговорил он.

– Да так, – ответил я. – Дела семейные.

– Послушайте, коллега… Ведь не в сертификат свет клином уперся… то есть, сошелся… ну да. Возможны какие-то варианты…

– Возможно, возможны.

– В конце концов, сейчас уже пятое июня. Осталось одиннадцать дней, и мой документ заработает. Устроит вас через каких-то одиннадцать дней?

– Благодарю вас, нет, – устало сказал я. И вдруг добавил, сам уже не зная, зачем: – Я улечу скоро.

Он долго молчал – только трубка шуршала, да едва слышно играла где-то в безднах телефонной паутины музыка. Я хотел попрощаться, но тут директор спросил:

– Что?

– Улечу, – сказал я.

– Вы отдаете себе отчет в своих словах? – ледяным голосом осведомился он.

– Отдаю.

– У вас в будущем году истекает срок плановой темы. Это вы, надеюсь, помните?

– Помню. Теперь честно могу вам сказать – я все равно, наверное, не успел бы. Никак по-настоящему не взяться.

– Вы пять лет зарплату получали под эту монографию!

– Попробуйте вычесть ее из зарплаты моей… вдовы.

Он опять помолчал. Потом опасливо спросил:

– Это точно?

– Абсолютно.

– Я попробую что-то придумать, – неуверенно сказал он. – В понедельник у наших соседей по корпусу пойдет машина в Выборг за жидким азотом-двенадцать… Завтра автобус с финской делегацией уходит… Я попробую. Позвоните мне часа через два-три.

– Спасибо, Аркадий Иванович, – почти без надежды проговорил я, и он тут же дал отбой.

Ждите ответ.

Я вышел из будки.

Город плыл в мареве. Сверкали окна, темнели окна. Колыхался густой зной. Пахло асфальтом и бензином, машины шли стеной, люди шли стеной, стены стискивали машины и людей. От сознания того, что все это скоро исчезнет для меня, хотелось выть. Я шел домой, держась до нелепости прямо, почти запрокинувшись, а в голове и в горле пульсировало: последний раз. Последний раз. Что последний раз? Все.

Такси.

– Такси! Эй, такси! – чуть руки не оторвались, как махал. Визг тормозов.

– В Рощино поедете?

– Ты что, командир, совсем оборзел?

В почтовом ящике белело – я открыл машинально. Это была открытка из «Детского мира» уведомление, что наша очередь на коляску продвинулась еще на пятьдесят человек и просьба подтвердить актуальность заказа. Заказ мы сделали за полтора года до появления Кири, но месяц от месяца очередь подвигалась все медленнее, и теперь мы с женой шутили иногда, что подойдет она аккурат, когда коляска Кириным деткам понадобится. Нам же в свое время приходилось изворачиваться; я клеил коробы из машинописных страниц, пуская на это свои черновики, наброски и начала статей, довести которые хронически не хватало времени и уже ясно было, что никогда не хватит, а вместо колес приспосабливал бобины от старого магнитофона – это выручало, но произведения получались недолговечными, бумага размокала и лопалась, стоило Кире описаться на прогулке, тогда приходилось клеить сызнова. Счастье, что я в свое время столько написал, – написал, как после рождения Кири стала говорить жена; сейчас такое количество бумаги просто неоткуда было бы взять. Завтра надо бежать в «Детский мир» и оставить очередную открытку. Завтра. Господи, завтра. Неужели не уеду? Все равно как-то надо забежать, очередь терять нельзя. Трубка бубнила, лежа на письме, ясно было, что именно она бубнит, но я все равно поднес ее к уху мокрой от пота рукой. «Ждите ответ, вы на очереди. Ждите ответ, вы на очереди». Два часа. Или три. Это значит, между семью и восемью. Может, он все-таки сделает что-то? Он ведь влиятелен… Полчаса уже прошло. Чем бы заняться? С дальнего угла стола с издевательским призывом смотрела дочитанная до половины диссертация, в среду я должен оппонировать. В среду. Смешно. Безо всякой пощады давя тараканов, я пошел в туалет, достал из шкафчика за трубами половую тряпку. С мазохистским наслаждением чувствуя, как перепиливается позвоночник, я стал тщательно мыть пол, время от времени замирая и сквозь шумное клокотание сердца прислушиваясь к голосу из трубки. «Ждите ответ, вы на очереди». В глазах темнело от боли. Вот так тебе, бормотал я. Вот тебе, вот. Болен, но могу. Коридор, кухня. Комнаты. Рукава рубашки промокли до локтей, но я не решался их закатать – рубашка высохнет, а вот если потускнеют и станут неразборчивыми номера, которыми руки исписаны от запястий до плеч… Куда там Замятину с его номерами вместо имен! Куда там концлагерям, где татуировали пять-шесть аккуратных цифирок! Имен никто не отменял, но никто ими не интересовался; а номера мы пишем себе сами: за хлебом ты шестьсот восемьдесят второй, а за мармеладом пять тысяч трехсотый, и не дай тебе бог перепутать! Все. Полы влажно отблескивали, и по квартире плавал теплый, душноватый запах сырого паркета. Замер, прислушался. «Ждите ответ, вы на очереди». Мытье полов заняло только час. Как много времени отнимает быт, стоит только захотеть чем-то настоящим заняться – и как быстро все можно сделать, если надо убить время! Я вымыл унитаз. Потом надраил газовую плиту на кухне. Вот тебе, вот. Вернулся в комнату, упал в кресло совершенно без сил и со стоном отдернулся, подавшись вперед, – в спину будто всадили два до красного каления доведенных стержня. Откидываться по-удобному я тоже теперь не мог.

В трубке щелкнуло, и возник новый голос. Издалека было не разобрать слов, но чувствовалось, что они – иные. Выпадая из шлепанцев, я рванулся к телефону, сердце обмирало от недоверчивой надежды: неужели дозвонился? И сразу: интересно, на какое время дадут машину? И сразу: надо отзвонить Архипову, что помощь уже не нужна. И сразу: на моторе до Рощина час, еще засветло буду! То-то они обрадуются! Книжку, книжку Кире захватить! И талон… Господи, да как же я ей скажу?! Я подхватил трубку и успел услышать конец фразы: «… будет снят. Благодарю за внимание».