Генри Олди - Баллада о кулаке

• Название: Баллада о кулаке
• Автор: Генри Олди
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2005
• ISBN: 5-699-12569-8

Кто не слышал о знаменитом монастыре Шаолинь, колыбели воинских искусств? Сам император благоволит к бритоголовым монахам-воинам в шафрановых рясах, чьи руки с выжженными на них изображениями тигра и дракона незримо и неотвратимо творят политику Поднебесной империи. Далее из великого Китая мы переносимся в Японию XV века и Харьков века XX.

Легендарные актеры театра Но и наши с вами современники, искусство древних лицедеев и современные школы карате, встреча с безликим нопэрапоном на ночном кладбище и рекламка «Ваша задача - выжить!». Тема боевых искусств — одна из главных в творчестве Г.Л.Олди, а романы «Мессия очищает диск» и «Нопэрапон» давно и заслуженно вошли в золотой фонд фантастики.

---

Книги же были навалены грудами в беспорядке.

Сановник расположился на махоньком табурете по ту сторону кровати, и Змеенышу были видны только четырехугольная шляпа, поблескивающие глазки и породистый клюв, время от времени трепещущий ноздрями.

Лазутчику еще подумалось, что все это очень удобно для допроса: окна позади Государева Советника были затенены зеленым флером, а сам Змееныш сидел как раз на освещенной половине, за музыкальным столиком.

— Я слушаю, — тоном, не терпящим возражений, бросил воробей из-за кровати.

Змееныш Цай прикрыл глаза, сосредоточился и чужим голосом принялся пересказывать доклад — тот самый, который ему прочел судья Бао в притоне Немого Братца.

Медленно.

Внятно.

Слово в слово.

***

В столице Цай находился уже вторую неделю.

Еще в первый день, еле заставив себя уйти от страшного частокола, лазутчик отправился возобновлять старые связи. В Бэйцзине он бывал в последний раз лет эдак пятнадцать тому назад — а значит, можно было воспользоваться тогдашним именем, под которым его в ту пору знали здесь. Никого из прежних знакомцев не должен был удивить нынешний вид Змееныша. Постарел? Ну и что?! Мало ли отчего выпадает в жизни человеку сомнительное счастье выглядеть хуже, чем следовало бы? А в тех местах, куда побрел за пристанищем лазутчик, не было принято подробно расспрашивать о превратностях судьбы.

И к вечеру Змееныш «плюхнулся в тину».

В свое время ему довелось самовольно встрять в щекотливое дельце с подставной партией опиума-сырца и умудриться решить его без крови, к обоюдному удовольствию схлестнувшихся сторон. В результате умельцу-доброхоту было даровано почетное право тройного щелчка пальцами; всякий раз — наособицу. Первый раз — тайным знаком рыночного «бугра» Аня Захребетника, второй раз — личным щелчком Монашка У, главы «сидящих спокойно», третий же раз — с присвистом, как завещала Змеенышу Гиблая Доченька, негласная хозяйка всех столичных борделей, пережившая дюжину мужей.

После этого, когда в любой харчевне Бэйцзина против Змееныша обнажался нож, достаточно было воспользоваться почетным правом — и если забияка не исчезал сам после первого щелчка, то после третьего его тихо-мирно закапывали на заднем дворе.

Сейчас же лазутчик был уверен: он может лежать «в тине», даже не шевеля ухом, — в подобные схроны столичные сыщики не заглядывают, а привилегии отребья долговечнее милостей государя.

С рассеянной отрешенностью манипулируя иглами и мазями, Змееныш Цай знал: у него есть неделя, чтобы подарить самому себе восьмой день свободного и почти безболезненного передвижения. К концу этой недели он будет выглядеть дет на пятьдесят; после дня, во время которого надо будет успеть разобраться с порученным докладом, лазутчику может не хватить сил добраться до укрытия, но это и не важно.

Потому что до утра он скорее всего не доживет.

Змееныш Цай не боялся смерти; он и жизни-то не боялся.

Но судьба распорядилась иначе.

Ночью Змеенышу приснились мертвый детина-возчик с постоялого двора и Святая Сестрица. Покойник и лиса-оборотень злобно рычали и тянули к лазутчику когтистые лапы, но перед Цаем смерчем крутилась взбесившаяся мошкара, и неживая плоть обугливалась в мечущемся рое. Следующей ночью кошмар повторился, но с той разницей, что на руках возницы и оборотня появились знаки тигра и дракона. Клейменые руки разгребали тучи жалящего гнуса, сшибались, сталкивались и в конечном итоге передрались меж собой.

Третью ночь Змеенышу снился он сам. Посреди пустого двора, похожего на двор монастырской кухни в Шаолине, он стоял в очерченном круге, а мошкара замедляла свое движение и оседала к его ногам.

Цаю удалось поймать несколько мошек на ладонь и внимательно рассмотреть.

Это были меленькие иероглифы «цзин» и «жань».

«Чистое» и «грязное».

Со слюдяными крылышками.

Утром Змееныш проснулся бодрым, и эта невероятная, невозможная бодрость не покидала его до момента встречи с Государевым Советником — да и тогда не покинула.

Сейчас он выглядел, как много повидавший мужчина лет сорока с небольшим, изрядно седой, истощенный и замученный, но вполне годный для того, чтобы еще пожить всласть.

И Змееныш с испугом подумал, что это — жалованье.

Жалованье от неведомого нанимателя, властного над жизнью-смертью и пожелавшего приобрести для своих целей опытного лазутчика.

А жалованье, как подсказывал тот же опыт, нужно отрабатывать.

***

...Лазутчик замолчал, и в тот же момент прекратилось ровное шуршание кисточки по бумаге.

Доклад был переписан.

Оставалось только недоумевать, почему сановник разложил письменные принадлежности на кровати, а не на более подобающем для таких целей столе.

Тишина надолго воцарилась в кабинете.

Только мухи суматошно бились об оконный флер,

— Удивительно, — сказал Государев Советник и помахал лапкой в воздухе, — Воистину достойно удивления...

Змееныш скромно потупился. На самом деле он уже давным-давно стал равнодушен к похвалам, но люди, кому он передавал донесения, что называется, «из уст в чернильницу»... эти люди, невзирая на чин и положение, всегда восторгались памятью лазутчика.

На паркете обнаружился сучок, похожий на детскую ухмыляющуюся рожицу; Цай вспомнил сумасшедшую память Маленького Архата и вдруг понял — если Государев Советник сейчас похвалит лазутчика, то Змеенышу это будет неприятно.

Почему? В подробности лазутчик решил не вдаваться.

— Только сейчас я понял, почему толстый студент-стипендиат Бао, — неожиданно для Цая донеслось с той стороны кровати, — закончив с отличием Академию, не захотел остаться в Столице, взяв курс новых студентов. Ему сулили прекрасное будущее, звание академика-ханлиня, высокий чин в самом скором времени... «Нет, — сказал он мне, — я умею учиться, но не умею учить. И потом — дело надо крепко держать в руках, а это...» И не договорил. Тогда я не понял его. Что ж, всему свое время... жаль лишь, что поздно!

Змееныш почувствовал: пора удаляться.

Сановник не походил на человека, способного на откровенность с посторонним. Если у Государева Советника сейчас развяжется язык — впоследствии он пожалеет об этом и перестанет любить Змееныша, присутствовавшего при минуте слабости. Тогда уйти из Столицы незамеченным будет гораздо сложнее.

— Я похож на человека, откровенного с незнакомцами? — спросил Государев Советник.

На лице Змееныша не отразилось ничего.

Ему непросто далось спокойствие.

Мысли он читает, этот опорный столб Чжунго, что ли?

— Слушай и не перебивай. — Воробей неожиданно оказался совсем рядом, мигом перепорхнув через кровать, и пристально заглянул в глаза лазутчику — головы стоящего сановника и сидящего Змееныша были практически на одном уровне.

— Слушай и не перебивай. Ты передал мне слова моего друга Бао, ты говорил его голосом — и заслуживаешь поощрения. Когда я закончу, я выполню любую твою просьбу, если это будет в моих силах. А сейчас запоминай мои слова и молчи. Когда судья Бао вновь увидит тебя... я надеюсь, что, услышав мой голос из чужих уст, он поймет меня, как понимал раньше.

Сановник помолчал.

— Поймет и не осудит, — добавил автор трактата «О пяти видах наказаний».

Рассказ Государева Советника, или Частичный ответ на вопрос «КАК УМИРАЮТ МОНАХИ»

Чернь есть чернь.

Сегодня она готова целовать пыль из-под твоих сандалий, завтра же будет с удовольствием глазеть на твою отрубленную голову; сегодня прославляет, через неделю — проклянет.

Воистину:

Хотел бы уйти я
В небесный дым,
Измученный
Человек.

Но такие, как я, не уходят из неубранного дома.

Ты, незнакомец с никаким лицом и чужим голосом, наверняка слышал, как бэйцзинцы пели мне хвалу. «Слава! — надрывались они. — Слава тому, кто подсказал государю истребить проклятых монахов!» Завтра наступит похмелье, они увидят, что головы монахов-кознодеев протухли на колах, а налоги остались прежними, «Безумие Будды» и не подумало отступить, небо выглядит небом, а грязь — грязью. Что они закричат тогда? Кому воздадут по заслугам?! Не тому ли, кто подскажет распилить бездарного советника бамбуковой пилой или сварить в кипящем масле?!

Знаешь ли ты, как я дал государю Хун Ци совет, приведший к уничтожению тайной канцелярии Чжан Во? В тот день я был в Академии Ханлинь с целью сверки результатов выпускных экзаменов у них и у нас. Когда я вернулся обратно, в Училище Сынов Отечества, меня поразила царящая во дворе суматоха. «Внезапный приезд императора! — объяснили мне. — Государь нагрянул, как гром с ясного неба, собрал всех почетных наставников, носящих титул «тайчан боши», и уединился с ними в присутственной зале. И вам было передано сразу по приезде отправляться туда».