Жан-Пьер Шаброль - Пушка Братство

• Название: Пушка Братство
• Автор: Жан-Пьер Шаброль
• Жанр: История

---

Он перешагивал через тела, каким-то чисто дамским жестом подбирал полы своей необъятной шинели, не перетянутой поясом. Время от времени он деликатным пинком ноги будил кого-нибудь из федератов. Короткий диалог, какое-то звяканье... Оказалось, это просто-напросто казначей, разыскивающий ротных счетоводов и вручающий им деньги -- по тридцать cy на душу. За спиной y него 6олтался мешок. Hy прямо Рождественский дед со своей пышной белоснежной бородой.

Над пылающим Парижем смолкла канонада.

Все многочисленные дворы Ратуши превратились в караван-сараи, и суетня там была соответствующая. Приносили раненых, вытаскивали трупы, грузили зарядные картузыи снаряды в повозки и омнибусы, с грохотом выезжавшие на рысях через узкие арки. B коридорax гулко отдавались стоны и смех.

Конец ночи мы провели y изголовья Домбровского. Генерал скончался ранним вечером в Ларибуазьере, после жестоких страданий (несмомря на все героические усилия главного хирурга докмоpa Кюско). Незадолго до захвата лазарета версальцами майор Брионсель перевез на фиакре его тело в Ратушу. Поляка отнесли на второй этаж, в так называемую Голубую спальню, которая в свое время была отведена для дочери барона Османа; его положили на обтянутую лазурным атласом кровать Валентины Осман. Комиссар полиции, он же рисовалыцик Пилотель, вышед из спальни, зажав под мышкой папку с набросками -- набросками с усопшего.

Какие-то тени, неслышно ступая на носках, приближались к атласному ложу и запечатлевали поцелуй на челе гgнерала, перешептываясь по-польски. Среди них мы узнали нашего Янека из Дозорного, он тоже прикоснулся губами к челу усопшего, дал клятву над телом и отошел к своим друзьям эмигрантам, толпившимся втемномуглу.

Восковое лицо Домбровского, лежавшего на левом боку, было повернуто в их сторону. Огонек свечи силился прогнать узенькие полоски тени, залегшие на этом маленьком лице. Казалось, полуоткрытый глаз и кончик острой бородки генерала одобряли приглушенные- речи его мятежных соотечественников.

Марта уткнулась головой мне в грудь. Она где-то потеряла свою алую ленту, и ee рассыпавшиеся волосы щекотали мне HOC. Дыхание стало ровнее. Она вся ушла

в созерцание этого маленького мертвого человека, этого великого генерала, которому по мерке оказалась девичья постель.

"Поляки... Польша... польский...*. Эти слова то и дело доносил до нас беспокойный шепот из темного угла спальни. Мы разобрали также слово "Ярослав" и, пожалуй, больше ничего не поняли, но мы знали, что там вспоминают жизнь мятежного вождя. B том уголке девичьей спальни вместе с рассказами о 6 ушедшем титане возникали кавказские ветры, варшавские ружья, сибирские снега. Нет, не речь над могилой, a просто шелест уважения и любви. Мы уловили также раза два имя Флуранса, нежное и сильное слово, посмертный дар воину, алый цветок в бокале вина с острова Крит.

-- Польша,-- шепнула мне Марта с придушенной яростью.-- Польша! Наша Польша! О, Флоран, Флоран! Неужели и мы коrда-нибудь станем чьей-то Полыпей?

Она протянула мне губы. У них был вкус порохa и гари, дыхание ee обжигало, сама душа ee была пропитана запахом пожарищ. После того как и мы тоже принесли свою клятву генералу Домбровскому, Марта заснула, привалившись ко мне, на хлипком канапе, заснула, пожалуй, даже счастливая. A между тем моя рубашка, пропитанная кровью Торопыги, совсем задубела. A между тем красное знамя, которым прикрыли тело героя, вопияло на голубом атласе Валентины, но зато в темном уголке не умолкал шепот, блестели в полумраке глаза, слышалась мелодия растоптанных костров и мятежей, тлеющих под пеплом. Поляки... Польша... извечная мелодия схваченной за горло надежды.

24 МАЯ. СРЕДА. 1871 ГОД

Утром в среду Коммуна, или, вернее, то, что от нее уцелело, обосновалась в мэрии XI округа.

Уже к утру версальцы стали хозяевами доброй половины города. Красные панталоны, коим показывали дорогу квартальные патрули, еще ночью заняли I округ. После боя -- резня. Труп докторa Напиа-Пике, расстрелянного на улице Риволи, пролежал там целый день, причем победители стащили с него башмаки. Той же ночью было убито много женщин.

На заре гражданин Бурсье, член Ценмрального комиjnema Националъной гвардии, в полной полковничьей форме, в красной перевязи с серебряной бахромой, mom, что защищал, a помом предавал огню Пале-Ройяль, объявил:

-- Я должен noпрощамься с женой. Он осмавался y себя не больше чемвермu часа. Спускаясь no лесмнице, сказал консьержке:

-- Я nocмуплю, как другие. Похороню себя под развалинами.

B mom же час капиман Бернар, защищавший ПалеРойяль вмесме с Бурсье, забежал в последний раз к себе домой на улицу Арбр-Сек. Он сказал домохозяину, гражданину Бюзону:

-- Я смоял перед баррикадами, ко пули от меня омказались. Мне жаль только моей мамеpu.

Площадь перед мэрией XI округа сплошь кишела из конца в конец людьми. Сюда стекались остатки 6атальонов, уцелевшие после вчерашних боев, вольные стрелки, федераты в разномастной форме, a то и вовсе без формы, и каждый вносил свою лепту свидетельств и rнева. Особенио ярился 66-й батальон, который сражался в собственном квартале. Тот самый батальон, который отчаянно защищал церковь Мадлен и теперь устроил штаб-квартиру в двух шагах отсюда, в маленькой лавочке на улице Седен.

-- Шестеро наших смельчаков,-- рассказывала батальонная маркитантка,-были окружены, взятывплен и расстреляны на наших глазах. A мы, мы укрылись чуть подальше и видели, как их поставили к стенке. Ничего мы для них сделать не могли. Мы смотрели, как падали они, сраженные пулями, с криком: "Да здравствует Комшуна!"

Эта смелая женщина, одетая в военную форму, была знаменита. Многим была знакома сдвинутая на затылок круглая шляпа, расстегнутая куртка, красный пояс. Звали ee Маргарита Генде, по мужу Лашез. Газета "Кри дю Пепль* воздала должное мужеству, проявленному Маргаритой под огнем на Шатийонском плато 3 апреля: "Она и солдат, и хирург. Львиная кровь течет в жилах этой храброй женщины". Статья была вывешена в булочной на улице Седен. Федераты 66-го все были с улицы Рокетт, с бульвара Вольтер и из Менильмонтана, a также из тех

ремесленных улочек, которые расположены вокруг мэрии, где ныне была резиденция Коммуны.

Квартал трясло в приступе грозной лихорадки y подножия статуи Вольтерa.

Беглецы, раненые, убитые, повозки и военное снаряжение -- все, отступая, стекалось сюда. Коммуна была теперь будто одной семьей, собравшейся по случаю какого-нибудь из ряда вон выходящего события. Расспрашивали о том, о другом, как бывает среди съехавшихся на сборище дальних родственников. И так мы узнавали все. Узнавали об отмщении и смертях, делились плохими и добрыми вестями. Собравшаяся вместе семья наконец-то обретала единую коллективную душу, кипевшую грозным рокотанием.

" Армия Коммуны была столь малочисленна, что одни я те зке люди постоянно встречались друг с другом".

Луиза Мишель

-- Их было четырнадцать. Женщины заряжали ружъя, мужчины стреляли. Я застряла y окна и не могла выбратьея ни через верх, ни через низ -- лестшщу разбило, и она висела, не доходя до полу. Вдруг слышу: "Сдавайтесь! СдавайтесьЬ -- "Ни за что! Да здравствует Коммунаl* Так их всех и убило, до последнего человека. Остались только две женщины. Версальцы поставили их к стенке. Под дулами ружей женщины плевали им в лицо, проклинали.

-- Скореe сюда! Измена!.. Бакалейщик на углу улиц Седен и Попенкур отказывается давать консервы.

-- Факел, граждане, лишь только факел -- нелобедимое оружие, это единственное орудие, которое нельзя уничтожить! Восставшие будут передавать его, как эстафету, из рук в руки на всем пути гражданских войн!

-- A ведь этот юноша, гражданин студент, прав! Это говорю вам я, ветеран 48 года, старый бланкист, и я тоже могу вам напомнить те случаи, когда пламя освещало мировую историю, вспомните хотя бы Нумидию, Карфаген, Сарагосу, Кремль!

Ноздри слушателей чуть вздрагивали, как подрагивают ноздри дьва. Воздух Парижа слегка отдавал гарью.

Говорят, что делегаты Коммуны и некоторые военные командиры под дулами своих солдат настаивали на

том, что следует спасти от огня Лувр, Национальную библиотеку, Пантеон, Собор Парижской богоматери, часовню Сент-Шапель и Национальный aрхив. Они готовы были пасть от руки своих же ради спасения нескольких книжонок и какой-то там мазни на стенах, но их солдаты, вот чудаки, не стали стрелять!

Мужчины и женщины, устроившиеся y ограды статуи Вольтерa, очень хвалили Тотоля -- того самого командира батальона, который желал взорвать Пантеон.

-- Вот уж кому плевать было на все эти храмы славы и гробы со знаменитыми упокойникамиl Ho гражданин Валлес запротестовалl Тотоль еще хотел взорвать церковь Сент-Этьен-дн5'Мон я. Библиотеку святой Женевьевы! A один старичок, маленький такой и голос еле слышный, сказал так: "По совести говоря, граждане, для вящей славы Коммуны нам, мне кажется, обязательно надо быть там, когда взрыв произойдет. Так-то оно лучше получится, если мы оттуда не уйдем и взлетим вместе с версальцами. Я, граждане, не оратор, но кое-что смекаю... Вы меня извините, я человех застенчивый и никогда еще публично не выступал. Ho вот сегодня я в первый раз посмел и, по-моему, сделал превосходное предложение. Только уж давайте поторапливаться, если мы еще долго будем так болтать, никогда мы не взорвемся...*