Валентина Заманская - Экзистенциальная традиция в русской литературе XX века. Диалоги на границах столетий

• Название: Экзистенциальная традиция в русской литературе XX века. Диалоги на границах столетий
• Автор: Валентина Заманская
• Жанр: Языкознание
• Год: 2002
• ISBN: 5-89349-302-8, 5-02-022528-2

Изучение экзистенциальной традиции в русской литературе – новое и весьма перспективное направление в исследовании художественной литературы XX века. Исходя из категории «художественное сознание» как основополагающей при интерпретации литературного процесса, автор рассматривает события и факты русской литературы XX века в тесной связи с развитием литературы европейской.

Интерпретация творчества русских и европейских писателей с использованием контекстно-герменевтического метода позволила наглядно продемонстрировать единство экзистенциальной парадигмы культурной жизни в России и Европе XX века.

Реконструируя русско-европейские писательские диа– и полилоги (С. Кьеркегор – Ф. Тютчев – Л. Толстой – Ф. Достоевский – А. Шопенгауэр – Ф. Ницше – Ф. Кафка – А. Белый – Л. Андреев – Ж. – П. Сартр – А. Камю – И. Бунин – В. Набоков – Г. Иванов и др.), автор очевидно демонстрирует параллелизм, а подчас и первенство русских писателей в развитии экзистенциальной традиции.

---

В общекультурном пространстве эти два типа сознания часто смыкаются, взаимопроникают. В «Поэтике мифа» Е.М. Мелетинского прекрасно показаны парадигмы и механизмы распространения мифологического сознания в различных эстетических пластах, и особенно в модернизме ХХ века. Возможно, время написания книги не представило и материала для того, чтобы уточнить границы двух смыкающихся в модернизме ХХ столетия типов мышления – мифологического и экзистенциального. В частности, многие черты в анализе прозы Кафки автор объясняет мифологической этимологией. На наш же взгляд, они составляют параметры экзистенциального мышления художника. Ученый и сам порой ищет нечто третье: «Кафка, в сущности, не прибегает к поэтике мифологизирования, в том смысле как о ней до сих пор шла речь. Но фантастическое преображение мира в его произведениях само имеет черты некоего стихийного мифотворчества или чего-то аналогичного мифотворчеству». Этим аналогом мифотворчеству, конструирующим прозу Кафки, и является экзистенциальное сознание. Но данная категория в 1970-е годы не имела права на существование в отечественном литературоведении. Зато неуловимость границ двух типов мышления, которая позволила Е. Мелетинскому показать процессы их перетекания друг в друга, лишний раз доказывает правомерность нашей попытки наделить экзистенциальное сознание статусом метасодержатель-ной категории.

Постараемся, избегая социологизации, обозначить комплекс исторических причин, способствовавших оформлению экзистенциального сознания в специальную (и мощную) парадигму мышления ХХ столетия. Истинной революцией на рубеже двух веков была революция техническая. Механизация, машинизация радикально изменили мир, человека, их взаимоотношения и принципиальный взгляд на жизнь. «Нынешняя война – машинная война… в ней машина заменяет человека»; более того, первая мировая война, по мнению Н. Бердяева, «начата Германией как война футуристическая». Речь не только о войне: «машина заменила человека» в жизни, в его самовосприятии, психологии, искусстве. Еще одно, не менее авторитетное, свидетельство: «Латы прошлого не подходят к нашему железному времени. И человек в маске противогазов – настоящий сегодняшний лик. Но это техника. Мир наш с каждым полвеком обогащается творчеством техники. Но художник чем обогатил наш век?». Канун ХХ века обнаружил кризис всех общественных идеалов, выдвинутых как буржуазным обществом, так и его оппонентами. Переоценка всех ценностей, сформулированная и завершенная Ф. Ницше, была лишь последним звеном в преодолении пределов знания, морали, религии, о котором одним из первых возвестил С. Кьеркегор.

Решающим импульсом, обнаружившим экзистенциальное метасознание, стал фактор рубежного сознания. Рубежное сознание XIX–XX веков включает обострение предчувствий, интуиций, метафизическое ощущение катастрофы, породившее эсхатологические настроения и идеи в русской культуре начала века. Рубежным сознанием насыщена вся поэзия последнего поэта старого мира и первого поэта мира грядущего А. Блока. Под рубежным сознанием мы будем понимать определенное состояние российской философии, науки, искусства, политики, общественной жизни, словом, – российской истории, культуры, что моделировалась насыщением сознания человека новыми смыслами. Своеобразных рубежей в своем развитии достигло именно человеческое сознание, оказавшееся способным осознать самое себя, быть объектом собственной деятельности, в результате чего открывался огромный творческий потенциал личности, воспринимавшей реальность любого плана (философского, научного, культурного и т. п.) в качестве жизнестроительного материала, представляемого сознанием и используемого для воплощения Я личности.

Иохан Хейзинга в «Осени Средневековья» писал об иной эпохе, но трудно найти более точные слова о новом средневековье – рубежа XIX – ХХ веков: «неистовство жизни», «взвинченность личности», повышенная эмоциональность – «в постоянной смене надежды и отчаяния… исключительной напряженности чувств», когда «человек колеблется между крайними полюсами поведения». «Жизнь была неистова и контрастна… Люди той эпохи… мечутся между страхом ада и наивными радостями, между жесткостью и нежностью», «…не хватало средств для выражения эмоции простым и естественным способом. Чувство не могло добиться той высокой степени выражения, к которой стремилась эпоха, иначе как с помощью эстетических представлений», «…универсум разворачивается как широкий ансамбль символов, выстраивается как собор идей».

Познание сущностей бытия происходит через пограничную ситуацию, ситуацию лицом к лицу с экзистенциальными и онтологическими категориями. Такая установка не преследует цели воспроизведения жизни как всеобъемлющего целого во всем многообразии связей личности с миром: конструируется лишь условно-моделируемая, концептуально-организованная художественная действительность, способная обнаружить равно сущности бытия и психологические первоосновы человека (обнажение ужасов бытия Л. Шестовым; художественная разработка ситуации в «Смерти Ивана Ильича» Л. Толстым).

Методология экзистенциального мировосприятия формирует особое пространство. Это всегда – замкнутое пространство внешнего мира, помноженное на пространство замкнутого в себе Я. Безусловным центром дважды замкнутого пространства является Я, которое становится и центром экзистенциально сконструированного мира в целом. В концепциях разных писателей этот центр может приобретать индивидуальные выражения: соответственно меняется проблема, сквозь которую писатель осуществляет свой путь познания сущностей бытия.

Такая методология определяет принцип отбора материала. С одной стороны, экзистенциальное сознание провозглашает принцип неиерархизированности явлений, поточности изображаемого бытия, что создает впечатление объективности в произведениях экзистенциальной ориентации. С другой стороны, сосредоточение на познании сущностей бытия отражается в усилении условности создаваемой модели мира: ее многообразие и универсальность сужаются. Экзистенциальный принцип отбора явлений, фактов, вещей состоит в том, чтобы не упустить оттенков, мелких фактов, даже если кажется, что они несущественны, и, главное, привести их в систему, описывать, «как я вижу этот стол, улицу, людей, мой кисет, потому что это-то и изменилось» (Сартр). Надо точно определить масштаб и характер этой перемены. Здесь заключено и принципиальное отличие экзистенциального видения и воссоздания мира от реалистического. Реализм стремится уловить и запечатлеть существенное, главное.

Экзистенциальное мировидение идет от противного: не упустить оттенков, мелких фактов, привести их в систему. Что для жизни важнее, что более выражает ее суть – стол, улица, люди, мой кисет? Это вопрос из реалистической системы видения. Для экзистенциальной системы «стол, улица, кисет» принципиально равны в жизни и сознании человека и потому не находятся ни в каких иерархических отношениях. Художественная задача экзистенциального принципа – «описать, как я это вижу», «докопаться до сути», «делать записи изо дня в день», ибо то, «как я вижу» меняется каждый день. Главное – «определить масштаб и характер этой перемены» (Сартр). Сформулированный Сартром ракурс экзистенциального видения жизни является и ключом к экзистенциальной поэтике, структурирующей поток бытия через принципы неиерархизированности, поточности, вертикали, ведущей к обнаружению сущностей.

При такой постановке вопроса выявляется принципиальное различие категорий объективность и правда. Реализм через познание законов бытия стремится к объективности. Цель экзистенциального сознания – правда: неизбирательная, вне иерархических систем, воспринятая на эмпирическом уровне, без изначальных этических концепций и критериев; правда жестокая, обнаженная, хлесткая.

Предпочтение правды фактически обозначило границу двух эпох: экзистенциальное сознание размежевывается с позитивистским, материалистическим, реалистическим, эпически цельным сознанием классического XIX века.

Размежевание выражается в новом взгляде на человека, в новых подходах к исследованию его. Гуманистическая русская литература XIX столетия умела сердцем ощутить, рассмотреть в любом, даже маленьком человеке – человека достойного, заслуживающего уважения. Магистральное направление русской и европейской литературы XIX века связано с формированием и углублением концепции личности, что было одним из важнейших открытий классической литературы. Эту концепцию и стремится преодолеть экзистенциальное сознание, автономизируясь от позитивистски-материалистического типа сознания.

Экзистенциальное сознание открывает самоценное, независимое от общественных связей, неполитизированное (часто – аполитичное) Я родового человека, самодостаточного, располагающего неповторимым внутренним миром. Апричинность экзистенциального мышления ломает социальную и историческую мотивацию личности. Стремясь постичь абсурдность мира как исходный онтологический принцип и как результат мирового развития, экзистенциализм XX века отказывается от исторической логики, положив в основу принцип алогичности; тем более для него отсутствует личность в традиционном для классической литературы понимании (Герострат, Рокантен Сартра, Иозеф К. Кафки, Человек Андреева – «личности»?). Связано это не с пренебрежением классическим опытом, не с художественной несостоятельностью экзистенциализма, а с принципиально иным объектом исследования, с новыми художественными задачами.