Эдуард Шим - Рассказы и сказки

• Название: Рассказы и сказки
• Автор: Эдуард Шим
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1971

Каждый из вас смотрит, но умеет ли видеть? Каждый слышит, но умеет ли слушать? И как же много потеряет тот, кто не подглядел и не подслушал, как чудесно, трогательно, забавно, трудно живут всякие звери, птицы и другие жители лесов, полей, озёр и болот. И вот писатель Эдуард Шим передаёт в своих рассказах и сказках, что удалось ему подглядеть и услышать во время своих лесных прогулок.

Для младшего возраста.

---

Я-то ведь не знаю, где нора находится. Собираю бруснику, с кочки на кочку перелезаю. Потом поднял голову — нет Петьки!

А он около кустов животом в мох шлёпнулся, глаза испуганные, машет — «ложись!»

Я — тоже в мох. Даже ягоды забыл проглотить. Так с полным ртом и ползу.

Подобрались к овражку, заглянули.

А там вот что.

На песчаном холмике, в тени, сидит барсучиха-мать. Неподвижно сидит и только передней короткой лапой комара отгоняет.

А поближе, шагах в десяти от нас, бегают по склону овражка два барсучонка.

Так близко, что я боюсь ягоды проглотить: а ну, как чавкнешь? Убегут!

Лучше уж потерпеть.

Смешные барсучата. Вроде и не толстые, а очень неуклюжие. С морской походкой.

Вот сбежал один вниз по склону, а обратно и не залезть никак, — еловые иголки под лапами скользят. Чуть заберётся повыше — и съезжает обратно.

Видно, когтями ещё как следует работать не научился. Пыхтел, пыхтел — надоело.

Повернулся и побежал прочь от горушки.

Тут мать голову подняла и поглядела ему вслед. Ни звука не произнесла, а только поглядела.

Остановился сразу барсучонок. Обернулся — и вспять.

Мы с Петькой друг друга локтями толкнули. Как это у неё получилось?!

Потом видим — и второго барсучонка так же вернула мамаша. Ни звука, а он послушался!

А под конец и совсем удивила. Поглядела на одного сынка, который спать улёгся, — тотчас встал сынок. Поглядела на второго, который корень выкапывал, — бросил тот корень. Подбежали оба сынка к мамаше; она их обнюхала, лизнула. И все трое по дну овражка потопали в кусты.

Я поскорей ягоды проглотил, спрашиваю Петьку:

— Слышал что-нибудь?

— Н-нет…

— А как же она их звала?! Видал ведь: сначала подала приказ «назад!» — и барсучонок послушался.

— Да, да! А после сказала: «Пора домой!» — и тоже послушались… Что же она — неслышным голосом командует?!

Странно.

Идём мы обратно и в затылках скребём, — что за чудеса? И тут с нами тоже будто чудо произошло. Мы ведь шагали молча. Ни звука.

Да вдруг переглянулись и сказали слово в слово:

— А ведь дознаемся, в чём дело!

И повторили:

— Дознаемся!

ЦВЕТНОЙ ВЕНОК I

Очень люблю радугу — радости чудесную дугу.

Цветными воротами перекинется она над землёй, засверкает, заблестит, — залюбуешься! Только вот всегда радуга далеко-далеко. Сколько ни иди, как ни спеши, всё равно близко не подойдёшь, рукой не дотронешься.

Я так и называл её — «далёкое чудо».

И вдруг увидел радугу у себя в палисаднике.

От ночного дождя разлилась между грядами голубая лужа. В ней купались скворцы. Для них лужа большая, как озеро. Забрались они бесстрашно в середину, грудью падают на воду, крапчатыми крыльями взбивают её, привзлётывают… Брызги над лужей — фонтаном!

И так скворцы отчаянно трещат, что сразу можно понять: ух, какое это удовольствие — утреннее купанье!..

И вдруг над весёлыми скворцами, над голубой лужей зажглась в брызгах крошечная радужка. Будто осколочек от настоящей, большой радуги. И горит-переливается семицветным огнём…

Прямо вот здесь, близко-близко. Рукой подать!

Я руку протянул.

Вспорхнули скворцы. Брызги осыпались, цвета погасли.

Выскользнула из моих рук радужка…

А мне-то всё равно радостно. «Вот ведь, — говорю себе, — как бывает! Думаешь — чудеса далеко, не дойти к ним, не доехать… А они тут. Рядом».

II

Кроты по ночам хозяйничали на лесной поляне и всю её изрыли. Насыпали холмики, напахали борозды. Даже трудно стало человеку ходить. Вязнешь, будто в настоящей пашне.

Дождик спрыснул кротовую пахоту, солнце её нагрело. Кто же примется за посев?

Ёлки, стоявшие вкруг поляны, растопорщили чешуйки у своих спелых, до хруста высушенных шишек.

И полетели вниз на жёлтых парашютиках лёгкие семена.

Иных ветром с поляны унесло, иные в траве запутались. Но много семян всё-таки попало и на рыхлую пашню.

Полянка была засеяна.

Придёшь теперь и видишь: везде на старых бороздах и холмиках поднимаются крохотные ёлочки, будто зелёные ёршики.

Так весною кроты пашут, ёлки — сеют, и всё меньше и меньше полян остаётся в лесу.

III

Пока в лесу весна, работящая птица-дятел пускается на хитрость. Прилепится к берёзе и — кряп! кряп! кряп! — настукает в коре дырочки.

Медленно закапает из дырочек сладкий берёзовый сок, розовея на солнце и покрываясь матовым налётом. Задирая к небу голову, дятел напьётся, улетит.

А сок всё течёт.

Много его, — подходи, народ, пей досыта!

И приходят всякие лакомки. Муравьи приползут цепочкой, бабочки-крапивницы прилетят и сядут, сложив крылья «тетрадочкой». У самых дырочек начнут виться полосатые осы и тяжелые сонные шмелихи.

Иногда придёт охотник, сложит из берёсты фунтик и тоже подставит под капли.

Если не жадный он, — и ему хватит напиться.

IV

По реке плывет плотный снег.

Кружится над омутами, нарастает сугробами у камней, в камышах, возле берегов. На круглых листьях кувшинок — снеговые шапочки.

Странный снег — тёплый, крупный, не тающий.

Его черёмуха рассыпала.

Много старых черёмух стоит над рекой, над обрывами. Все они цвели как-то незаметно, словно прятали белые кисти в листве.

А едва осыпались лепестки, стало видно, какая их неисчислимая сила… Река побелела, как в январе.

Все, кто купается, выскакивают на берег тоже в лепестках.

А у спокойной заводи, где вода стоячая, видно много испуганных рыб. Тоненькие плотвички — самые вёрткие и пугливые — выплыли наверх. Они ходят по тёплому снегу, показывая острые плавнички; чертят узенькие дорожки, даже выскакивают в воздух. Ужасно беспокоятся.

Наверно, представить себе не могут, — неужели зима вернулась?

V

Птицы замолкли. Кукушка и та перестала года отсчитывать, ржаным колоском подавилась. Пора песен прошла, и в лесу стало тихо.

Несколько дней держалась эта тишина.

А потом у лесного ручья опять раздались звуки. Кто-то забренькал, зазвонил в колокольчик. Да так настойчиво — и днём звонит, и ночью звонит!

Это ягода-смородина.

Густо зарос ручей смородиновым кустом; в тени ягоды налились крупные, прозрачные, будто из красного стекла.

Только никто не знает про них, никто не берёт.

Пропадает лесной урожай…

Стали ягоды отваливаться от кисточек, падать в ручей. И каждая так звонко бренькала, будто нарочно старалась выбить дробь позвончей.

Чем чаще падали ягоды, тем сильней звонил колокольчик, тем настойчивей созывал всех к ручью.

И кто слышал зов и приходил, — набирал полные корзины спелой смородины.

VI

Хлеба налились.

У гранёных колосьев усы побелели, и под ветром кажется, что на жёлтых волнах вскипает белая пена.

Колосья шуршат. Над полем слышен то затихающий шёпот, то лёгкий звон, то протяжный свист.

А когда нет ветра, в жаркой тишине кузнечики сверяют свои часы. Сотни крохотных часиков тикают, обгоняют друг дружку. Вертятся колёсики, выговаривают зубчики:

— Тики-тики, тики-тики, тики-тики…

Наступили сроки жатвы. И часики торопятся, стрекочут — не опоздать бы, не упустить время!

Проплывёт по полю колхозная жатка, брызнут из-под ног лошадей кузнечики, махнув красными флажками крыльев.

И часики смолкнут.

Время для хлебов кончилось, — ложись, колос, на землю.

VII

Рокотали грозы, и однажды молния ударила в старый дуб на вершине холма.

Дерево лопнуло, ствол расселся на две пластины. Но трещину под корой было не видать.

Развернул дуб листву, отцвёл. Под осень завязал крупные, будто латунные жёлуди. Было их столько что ветки огрузнели, и ветер едва раскачивал их.

Кто бы ни проходил, все любовались и приговаривали:

— До чего же могучее дерево!

Осенью дуб осыпал жёлуди, сбросил листья.

И, незаметно для всех, дерево засохло.

Только свалив дуб на дрова и увидев трещину, мы узнали, что так и бывает: перед смертью дерево все силы отдаёт семенам.

VIII

Ночи стали холодными.

По утрам первые заморозки расстилают на лугах и полянах серебряные полотнища росы.

Каждый стебелёк, каждый листик осыпаны чистыми, стрельчато-белыми капельками. Их много, трава даже никнет.

В такое время в лесу никто не выходит на просеки, не показывается на опушках. Звери таятся, и птицы редко спускаются наземь.

И не только потому, что вымокнешь.

Пробеги-ка по серебряной росе — позади останется тёмно-зелёный след. Такой отчётливый, какого и на снегу не бывает!

И непривычно, и опасно!

Вот все и ждут, пока солнце не поднимется и не выпьет росу.