Хосе-Мария Гельбенсу - Вес в этом мире

• Название: Вес в этом мире
• Автор: Хосе-Мария Гельбенсу
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-699-07306

Испанский прозаик Хосе-Мария Гельбенсу родился в 1944 году, учился в иезуитском колледже, затем изучал в университете менеджмент и право. В 1964 году покинул университет в знак протеста против царившей в нем системы обучения. Работал в газетах и литературных журналах, был содиректором влиятельного киноклуба. В 1968 году его первая книга — роман «Ртуть» — вышла в финал популярного литературного конкурса. Занимал высокие посты в издательствах «Таурус» и «Альфагуара», а с 1988 года занимается исключительно литературой. Ведет два раздела в газете «Эль Паис», с которой сотрудничает со дня ее основания.

Философский роман Хосе-Марии Гельбенсу «Вес в этом мире» — впервые на русском языке.

---

Что ж. Если это будет так, ты это увидишь, когда наступит срок.

А быть щедрым с самим собой прежде и превыше всего означает: не быть эгоистом. Таким, как ты, который всегда ухитряется свести любой разговор к разговору о своей персоне.

Время идет. Ты по-прежнему твердо намерена уехать?

Да. Думаю, что да.

Ты оставляешь меня безутешным.

Я знаю, и мне жаль. Но сейчас мне нужно на самом деле побыть одной.

Одной? Ты же возвращаешься в Мадрид.

Я говорю тебе о состоянии души; не знаю, о чем ты там думаешь, ну, не можешь же ты быть таким тупицей. Я несу в себе нечто такое, что сейчас пока еще слишком мощно для меня, поэтому мне и требуется одиночество.

Здесь одиночества сколько угодно.

Но здесь ты. Не обижайся, но ты вносишь возмущение. А мне нужно побыть наедине с самой собой.

В Мадриде?

Господи, какой же ты зануда. Что я буду делать в Мадриде, с Мадридом или без Мадрида, тебя никак не касается.

Я знаю, ты уедешь в Англию. Я слишком хорошо знаю тебя.

Нет, ты меня больше не знаешь, даже если тебе это и не по вкусу.

Не по вкусу? Забавно. Ну да ладно. Обещай мне по крайней мере, что не оборвешь нашу переписку, даже если отправишься в страну Китса. Ты же знаешь, у меня нездоровые интересы, а это дело весьма привлекает меня, вот я и хочу знать, чем оно кончится.

Ты уже это решил. Все твое нездоровье — чистое тщеславие. Ты будешь в восторге, если на поверку все окажется так, как ты думаешь: мой отъезд — это бегство вперед. Тебе всегда безумно нравилось быть правым, иметь возможность сказать: говорил я тебе… Ты просто жить без этого не можешь. Теперь я думаю, что это происходит, когда человек соглашается войти в твой круг, где ты устанавливаешь нормы и можешь руководить судьбами людей, принимающих этот комплекс норм за полное и замкнутое видение мира. Но мир и реальность необъятны, и пытаться управлять ими — все равно что воздвигать ворота посреди поля.

Мне и в голову бы не пришло претендовать на нечто подобное. Не думаю, что ты говоришь это всерьез — разве только считаешь, что я превратился в полного идиота, а если так, тем хуже для тебя.

Я знаю, в твоей голове никогда не могла бы родиться идея, что реальность можно взнуздать, но ведешь ты себя так, будто это возможно. В этом и заключается разница. Потому что ты не стараешься стать лучше, да, думаю, никогда и не старался, и это позволяет тебе жить таким вот двойственным образом; может, тебе хотелось стать самым лучшим, да, это как раз возможно. Может быть, под тем, как ты живешь, словно бы проходя мимо всего и надо всем, глядя на все свысока, есть бездонный, полный до краев колодец тщеславия, из которого ты пьешь; но ты никогда не желал стать лучше — ты только желал других. Может, ты причинял вред, много вреда, многим людям, приходившим к тебе за знанием, и, уча их, ты забирал у них душу. Ты никогда не задумывался об этом?

Признаюсь: мне хотелось бы забрать твою душу.

Сейчас? Зачем?

Не знаю, что сказать. Просто мне бы этого хотелось.

Я начинаю думать, что ты всегда был таким — всегда старался завладеть человеком: стремление завладеть, замаскированное под блеск. Я говорю «блеск», потому что у блеска есть особое свойство — он ослепляет. Может, и ты ловишь людей так же, как ловят насекомых, привлекая их светом.

Да, это и есть мой метод, ты раскрыла мой секрет. Однако с тобой мне это не удалось.

Послушай… вот я сейчас вспомнила… ту историю, что ты рассказывал мне, — ту, о твоем друге.

О моем друге?

Да, о том, у которого жена покончила с собой.

A-а, да, верно.

Насколько я помню, ты сказал: твой друг обнаружил, что его жена неумна.

Так оно и было.

И — поправь меня, если я ошибаюсь, — все, что случилось потом, весь этот сомнительный договор шел оттуда, от того факта, что, обнаружив отсутствие ума у жены, он решил продолжать совместную жизнь с ней, но только формально.

Не совсем так: он решил продолжать совместную жизнь без всякого намека на любовь.

Да все равно. Почему он это сделал?

Нет. По-моему, это не все равно.

Ладно, пусть так. Но все же — почему, зачем он это сделал?

А как еще он мог поступить? Расстаться с ней?

Ну, например, расстаться.

Это означало бы подписать ей смертный приговор.

Нет. Это он так считал — точно так же, как считал, что жена принадлежит ему. А если бы она не покончила с собой?

Ну, об этом тебе лучше было бы спросить у него. К чему ты клонишь?

А я спрашиваю тебя.

Ответа нет.

Ты рассказал мне эту историю в качестве некоего примера, в связи с моей собственной дилеммой. Какое отношение все это имеет ко мне?

Вот я сейчас думаю… пожалуй, никакого.

Я тоже так считаю: абсолютно никакого.

Отлично; значит, мы пришли к согласию.

Конечно, ты говорил, что я не хочу признавать, хотя на самом деле я и не задумывалась об этом, того факта, что я умнее своего мужа — это действительно так, и я говорю об этом открыто, хотя и с болью, — что я скрываю это от самой себя и что рано или поздно это выйдет наружу.

Я, в общем-то, имел в виду, что рано или поздно это серьезно повлияет на твою жизнь и что знать или не знать об этом — не одно и то же. Если человек знает, его способность противостоять невзгодам гораздо больше, чем если он не знает, потому что во втором случае бывает непонятно, откуда пришла беда.

Разумеется, но и в этом случае он не беззащитен. Может даже случится, что именно беда заставляет его увидеть свет и, как это ни парадоксально, помогает черпать силы в слабости. Ты же говоришь так, словно возможно должным образом противостоять бедам, только если человек способен предвидеть их, словно отбить атаку можно, лишь когда ожидаешь ее, а не когда она случается внезапно. Почему ты так боишься неожиданных ударов? Потому что, по-твоему, в подобной ситуации ты беззащитен?

Дорогая, я закоренелый рационалист, человек, верующий в анализ как в форму познания. Предвидение меня не интересует, поскольку оно — нечто вроде спасительного заклинания, которое читают для того, чтобы то или иное событие произошло лишь как логический результат анализа, проникновения мозга в тайны жизни.

Я думаю, что проникнуть в тайну не означает ее разгадать: это означает только проникнуть в нее.

Поправка. Пойми меня: в сложности жизни.

Ты можешь поправлять, сколько тебе будет угодно. Ты сам произнес слово «тайна».

Это значит, что я говорю все хуже и хуже. Вероятно, таково следствие изоляции, в которой ты меня упрекаешь с самого приезда.

Ты всегда ускользаешь, как угорь.

Пожалуйста, не утомляй меня. Сейчас мне совершенно не хочется дискутировать.

Я снова думаю об этой истории.

О какой?

О той, что ты мне рассказывал, — о твоем друге.

Ты опять за свое?

Прости. Она не выходит у меня из головы. Я снова думаю о ней, потому что она кажется мне историей о стремлении к обладанию, а ведь ты рассказал мне ее с тем, чтобы она послужила мне неким примером, с тем, чтобы я поразмыслила над ней. Вот этим я и занимаюсь, видишь? И чем больше я размышляю, тем больше она сбивает меня с толку. Все это время она сидит у меня внутри: это похоже на несварение желудка, знаешь, когда ощущаешь в нем нечто инородное, от чего стремишься избавиться как можно скорее, чтобы наступило облегчение.

Но тебе не нужно ни от чего избавляться.

Нет, нужно. Думаю, мне это просто необходимо.

Смотри-ка, опять все затянуло тучами.

Этот отблеск на поверхности моря… он внушает страх, но и волнует.

Это свет, та belle, грозный свет.

Но в нем есть красота.

А истина?

Не смейся надо мной. В нем есть красота — красота суровая, как в серебряном клинке.

Не смотри на него больше.

Истина тоже иногда бывает такого же цвета. Это свет, рассекший полотнище тучи. Ты понимаешь? Полоса цвета стали посреди темного моря, рана в море.

Она очень быстро затянется.

Что — рана?

Просвет в туче. Свет уходит.

Но сейчас ведь не полдень. Как странно…

Свет вернется вместе с дождем. Я не раз видел такое. А нам нужно бы поспешить, а то он застанет нас здесь, и мы здорово промокнем.

Почему бы нам не остаться?

Вместе?

Нет. Здесь. И переждать дождь.

Ты не знаешь, о чем говоришь.

Я хочу видеть, как закроется эта рана. Смотри, она бледнеет, становится уже… полоса превратилась в узкую черту.

Подними голову. Приближается настоящий потоп.

Нет. Он должен прийти со стороны моря. Он придет с моря сюда, к нам.

Давай-ка поспешим.

Дождь уже приближается к черте.

Он накроет нас, а маяк заперт. Мы не успеем спрятаться. Можешь мне поверить: на нас идет просто стена воды, и в пять минут мы промокнем до костей.

Это похоже на туманную завесу. Рана сейчас закроется. Смотри: свет ушел. Разрыв в тучах исчез. Там только дождь, и он движется сюда. Это так прекрасно. Я уже давно не видела ничего подобного…