Даниэль Кельман - Время Малера: Роман, рассказы

• Название: Время Малера: Роман, рассказы
• Автор: Даниэль Кельман
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-352-00639-5

«Время Малера» — роман одного из самых ярких немецкоязычных писателей современности, автора знаменитой «Магии Берхольма». Главный герой «Времени Малера» — физик Давид Малер — открывает истинную природу времени, и это открытие начинает влиять на его восприятие мира, служит отправной точкой цепочки загадочных событий. У российских читателей книга может вызвать неожиданные ассоциации с романом Стругацких «За миллиард лет до конца света».

---

На следующее утро он не мог дышать через нос, ко всему прочему болело горло. Марсель беспомощно глядел в карту, цокал языком, качал головой и бормотал что-то невразумительное. Несколько часов они проплутали по жаре.

Давид чувствовал, как поднималась температура, как тепло внутри и тепло вокруг смешивались, создавая ощущение нереальности, окрашенное в оранжевые тона. «Наверное, мне все это снится», — подумал он; но когда открыл глаза, перед ним снова предстала невыносимая реальность пустыни, и осознание этой реальности болезненно сказывалось на его состоянии. Давид закрыл глаза и остался наедине с подступающей тошнотой и с числами, принимавшими все более угрожающие размеры и расползавшимися в голове. Бензин был почти на исходе, когда им повстречался автомобиль с тремя приветливыми англичанами, которые дали им горючего и до следующего города ехали впереди. Только через две недели Давид справился с воспалением легких, и они могли лететь домой.

— Возможно, ты прав, — сказал Марсель, поворачивая голову в сторону круглого окошка, за которым складывались лучезарные клубы облаков, — может, таким людям, как мы, и вправду лучше оставаться дома!

— Да, — согласился Давид, — может быть.

Он на редкость хорошо себя чувствовал. Впервые в жизни немного похудел, благодаря высокой температуре. Некоторые проблемы можно устранить, только приняв слишком нелепые, на первый взгляд даже абсурдные решения, до которых человек в здравом уме никогда бы не додумался, но которые в действительности — а все сводилось именно к ней — оказывались единственно верными. Давида охватило такое чувство, будто в течение последних двух недель, безнадежно изгладившихся из памяти, он работал не покладая рук. Будто в полном его распоряжении находились все лазейки, связи, пути, снова ставшие теперь недоступными.

— Наверное, — задумчиво протянул он, — мне следовало родиться психом.

— Вот по поводу этого могу тебя успокоить. Ты и так псих.

VII

Время неумолимо преследует нас, не так ли? Не им ли выведено правило, согласно которому смерть настигает нас так же, как и все вокруг, как каждое существо; правило, предписывающее, что Вселенная неизбежно истощается и небесные светила постепенно охлаждаются до тех пор, пока энергия в них окончательно не иссякнет. Тогда выделение тепла прекратится, не будет света, и в конце концов наступит холод, вечный холод. Еще останется пространство, но и оно рано или поздно исчезнет, так как ничто не будет его заполнять. Никаких изменений, наступит конец времени, и великий процесс разрушения завершится.

К примеру, дождь, барабанящий по стеклу за головой Граувальда (Давид показал на окно, но профессор даже не шевельнулся). Капли, похожие на стеклянные точки, расползались кругами и сливались друг с другом, пока это была чисто геометрическая игра. Но скоро — да вот прямо сейчас — на них начинала действовать сила тяжести, ветер и другие природные силы: непреходящие, никогда не иссякающие и разрушительные. Капли меняли форму, на секунду принимали до абсурда нелепые, совершенно невообразимые очертания, а затем умирали, образуя ровную жидкую пленку на текущем — только текущем гораздо медленнее — стекле. Процесс этот постоянный: любая упорядоченная система стремится к распаду, и все, что разделено, когда-нибудь станет единым целым, все, что имеет границы, в конце концов утратит их. Числа преобразуются бесконечно далеким разумом, и вселенная живет.

А время? Если смотреть на него, оно кажется прозрачным. Ткань разрывается, и вот его больше нет, остается только движение небесных тел, превращение вещей, шумов, чередование звуков и еще, наверное, прихрамывающий ход стрелки на часах или проплывающие в окне поезда дома и деревья, сопровождаемые ритмичными проблесками солнца…

Но теперь (Давид откашлялся, он чувствовал, что мысли его снова сбивались, лицо Граувальда, это насупленное и невыразительное, похожее на картошку лицо, казалось, отодвинулось куда-то вдаль. «Сейчас наступает решающий момент, — подумал он, — и нужно собраться, нужно собраться!»), — но теперь все может измениться; когда существуют формулы, применение которых пробьет брешь в роковой неотвратимости… Процесс повторяется снова и снова; каждый чокнутый ясновидящий, шатающийся словно пьяный по своим видениям, уже представляет опасность для мира и может принести одни неприятности. Ему невдомек, что он творит, он, на свое счастье, даже не понимает этого. А что такое природа? Во всяком случае это не растения, не зеленые леса, не усеянные цветами луга, не вся эта мишура. Природа — это значит: законы, диктатура. Уйти от ее власти никому не дано.

Давид почувствовал, как пальцы скомкали листок и разжались; он разорвал еще один, во рту пересохло; Давид сглотнул, но это не помогло, откашлялся, опять напрасно. Нужно собраться! От того, понял ли Граувальд формулы, зависит все. Все. Он посмотрел на растекающиеся по стеклу капли.

Да, в тот день он принял вызов.

VIII

Вскоре после возвращения из Африки Марсель издал маленькую книжку. Она называлась «Приключения» и представляла собой собрание коротких зарисовок из повседневной жизни: о поездке на метро (запахи пиццы, гнили и металла, грязь, желто-пыльный свет), об ужине в ресторане под пошлые аккорды популярных мелодий, о покупке обуви (сначала ничего не нравится, а когда после долгих поисков все-таки находится пара, которая устраивает и которую хочется купить, та на полразмера меньше), об утренних мыслях в первые полминуты после пробуждения: глаза закрыты, внешние шумы еще являются продолжением сна, и сам подъем просто немыслим. Об ощущении, что ты заблудился: в какой-то момент все улицы становятся похожими друг на друга и до ужаса непохожими на те, что хранились в памяти, и на каждом углу ожидаешь увидеть овощной и знакомого пуделя, скулящего под дверью. А все эти досадные, излишние, но вознаграждающие особенным чувством удовлетворения трудности при починке старого велосипеда с порванной цепью, разъедаемой ржавчиной!..

Получился маленький шедевр. Было продано две сотни экземпляров, в печати появилось пять разгромных, две язвительные и две нейтральные рецензии, а через год издательство изъяло остатки тиража из продажи.

— Больше никогда в жизни ничего не напишу, — заявил Марсель.

— Ну и глупо! Из-за одной только книжки… — попытался утешать Давид.

— Да нет. Я совсем не обиделся. Все в полном порядке. Просто я больше никогда не возьмусь за это. — Марсель засмеялся, и его худое лицо покрылось морщинами. Давид не мог понять, серьезно ли он.

Началась учеба в университете. Давид сидел на вводных семинарах и с трудом сдерживал зевоту, он рисовал — заштрихованных человечков, длинноухих собак, технические диаграммы, стараясь не показать виду, что все это ему уже известно, все, что знают преподаватели, и даже намного больше. Это вполне удавалось. Однажды его спросили, не он ли тот самый, кто получил Молодежную премию в области естествознания. С какой стати, засмеялся Давид, ну а если даже и он, что с того? Студентка с философского факультета, не красавица, но вполне симпатичная, пригласила его к себе домой. Они вместе поужинали, а потом переспали, полгода Давид жил в ее комнате, заставленной разными изданиями Кафки и увешанной фотографиями модных французских авторов. Когда она уехала из города, он занял ее квартиру: они устроили невыносимо тоскливый прощальный вечер; Давид не просил ее остаться, а она не просила его последовать за ней.

На следующий день он проспал доклад Бориса Валентинова. Ожидалось много народа — после Нобелевской премии «Текстура физического мира» попала в списки бестселлеров. Валентинов получил премию почти сразу после того, как с помощью краткого блестящего алгоритма, который искали очень давно, вывел массу покоя нейтрино, самых хаотичных частичек на свете. Коллеги пытались опровергнуть его формулу, вгрызались в нее со всех сторон, но не нашли ни одного противоречия, повсюду их сопровождала улыбка уверенного в собственной правоте Валентинова. Еще целых полгода они по очереди тайком проверяли его решение — слишком уж необычное и оригинальное — и в конце концов были вынуждены признать его верным. Некоторое время Валентинов разъезжал с докладами по стране, то и дело его сухощавая прямая фигура появлялась в телевизоре; он, всегда вежливый и, как правило, несколько старомодно одетый, давал удивительно четкие ответы на бестолковые вопросы журналистов. После того как «Таймс» на первой странице опубликовала его фотографию (Давид ее сохранил: смущенно улыбающийся Валентинов, а сверху наискосок надпись: «Повелитель нейтрино»), он вдруг перестал появляться на публике. Не отвечал на вопросы, не писал статьи и выступал только с давно намеченными докладами в какой-нибудь глухой провинции.