Андрей Шахов - Как привыкнуть к Рождеству

• Название: Как привыкнуть к Рождеству
• Автор: Андрей Шахов
• Жанр: Детектив

---

Зинка получила заветную красную книжицу, сделала отчему дому ручкой и упорхнула на Урал строить очередной памятник советской индустриальной гигантомании - чой-то там плавильный завод.

Хлебнула девка по полной программе строителя коммунизма: ютилась с пятью подругами в жалком вагончике, давилась кашами на воде и гнилой картошкой, уродуя пальцы, каждую минуту рискуя сунуть руку под дугу сварочного аппарата, за четыреста дореформенных рублей в месяц увязывала арматуру для железобетонных конструкций. Бригадир орал на всех так, будто командовал пленными немцами. Каждый день на каком-нибудь участке происходили несчастные случаи, раз в неделю обязательно кого-нибудь хоронили. Если было что.

А Зинка этой жизни радовалась - в родном колхозе все равно было хуже. И как завод построили, съездила на пару недель домой и укатила в Сибирь воздвигать крупнейший в мире целлюлозно-бумажный комбинат...

- Один только Ванька остался; и не из любви к земле, а только потому, что шевелиться не хотел, - Зинаида Антоновна сокрушенно качнула головой. Колхоз наконец-то разогнали, наделы да технику поделили... Так он и трактор, и сенокосилку, и немалую часть земли тут же продал!

- А откуда у него начальный капитал взялся бы? - вступился за брата Юрий Антонович. - Вот он и решил начать с меньшего, но рационально.

- Рационально? - поразилась сестра. - С каких это пор обмен трактора на трактор стал рациональным делом?

- На мини-трактор.

- Который стоил дороже проданного! А куда он ухнул остальную часть "начального капитала", ты, часом, не в курсе?

Юрий Антонович покраснел, неожиданно поперхнулся и сдавленно закашлял. Зинаида Антоновна с усмешкой посмотрела на него и довершила разгром:

- Пропил он свой капитал! Устроил собутыльникам презентацию "рационального" фермерского хозяйства.

Юрий Антонович поборол кашель и с хрипотцой тихо произнес:

- Безжалостная ты, Зинаида. Какие недостатки ни имел бы Иван, он все равно твой брат родной.

- Родной... - с грустью повторила сестра. - Высосал он из меня всю жалость до последней капельки. Сколько помогали ему - а толку? Деньги все как в прорву ухнули. Самое обидное: не жаль ему трудов наших, еще и огрызается!

Юрий Антонович шумно вздохнул, выпустил большущий клуб сизого дыма.

- Нервы у него ни к черту, это верно. Так от жизни такой...

- От водки! И всем сердцем жалею я, что столько ему помогала. Жил бы, как человек... - Зинаида Антоновна повернулась к Илге Дайнисовне. - Вот такой сестре, как твоя Лайма, помогала б из последних сил.

- Опомнись! - ощетинилась Илга Дайнисовна. - По ней ведь лагерь плачет - настоящей кулачкой стала!

- Хозяйкой. И еще какой! Ты вот только и можешь пару раз в году свезти матери какой-нибудь дешевый подарочек, а Лайма полностью ее содержит. И брату помогает, - Зинаида Антоновна мечтательно закатила глаза. - Все полученные от меня деньги она не промотала бы, как Ванька, а удесятерила. И как раз у нее-то я отдохнула бы!

Илга Дайнисовна почувствовала себя неловко. Зинаида Антоновна ее ничуть не убедила, однако на приведенные аргументы надо было дать убийственный ответ, а ничего похожего в голове не зарождалось.

На ее счастье в комнату вошел Павел - сын Зинаиды Антоновны, сел рядом с матерью и тут же спросил:

- Когда остальные пожалуют?

Зинаида Антоновна повела плечом.

- Вся Ленкина жизнь состоит из опозданий.

- Это точно, - усмехнулся Юрий Антонович, в следующий миг помрачнел и немного нервно добавил: - Артур обещал приехать, как только управится с делами.

- Будто на другой день отложить свои дела не мог, - Илга Дайнисовна нахмурилась. - Совсем не почитает молодежь святые праздники!

Павел с нескрываемой иронией посмотрел на нее, пожал плечами.

- Сами ведь учили почитать иные дни.

Илга Дайнисовна строго глянула на дерзкого племянника, но тот, похоже, даже не заметил, как она сердита. И Артур вот точно так же. Что за поколение? Она-то воспитывалась в доме, где даже взрослые дети почитали родительское слово. Можно было кивать и делать по-своему, но упаси боже прекословить!

Илга Дайнисовна родилась в немного необычной латышско-русской семье, в деревеньке неподалеку от Даугавпилса. Отцу долго не везло: в доме с трудом наскребли на женитьбу старших братьев, а тут еще в начале тридцатых в Латвии настали трудные времена - в мире разбушевалась Депрессия, - и младший мог остаться бобылем. На счастье или нет, но в соседней деревне подросла воспитывавшаяся у дальних родственников русская сиротка. Девушка потеряла родителей и крохотного братика в девятнадцатом году, во время карательного рейда большевиков по русским деревням восточной Латвии. Приемные родители ее не очень-то любили, и когда к ней посватался нищий, но не рассчитывающий на приданое Дайнис Озолс, только обрадовались.

Жизнь молодых складывалась непросто, но они сумели притереться друг к другу, народили троих детей и, работая долгие годы от зари и до зари и даже больше, кое-что поднакопили. В сороковом году задумали отделиться от родителей Дайниса и ставить свой дом. Не тут-то было: сперва, не выходя из дома, оказались вдруг в Совдепии, а потом и вовсе грянула война!

Но самыми жестокими оказались первые послевоенные годы. Илга Дайнисовна хорошо помнила то время: по деревням шныряли "слуги Сталина", леса наводнили "лесные братья" и отпетые разбойники, и все они, так или иначе, сели на спины безразличных к политике, но почему-то вечно всем обязанных крестьян. А в сорок девятом убили дедушку; кто, из какого лагеря - так и не узнали.

Илге было очень трудно. Родители - ярые католики - требовали строжайшего соблюдения религиозных правил и жестоко наказывали за малейшую провинность. Но она молча все сносила: и когда после часа-двух стояния в костеле от голода и усталости кружилась голова, и даже когда вместо школы родители отправляли ее пасти соседских коров, а заработанные копейки тайком от безбожной власти жертвовали на церковь.

Лайма была моложе Илги всего на полтора года, но ей не досталось и половины этих тягот. Ее - умницу, красавицу - так любили, что от многих обязанностей освобождали и прощали даже то, за что старшую наказывали с предельной строгостью.

Илга молча дотянула до семнадцати и уехала. Она так надеялась, что больше не придется соревноваться с сестрой за любовь окружающих...

- Кстати, тетя Илга, - спохватился Павел. - Вы ведь католичка?

- Да! - с гордостью кивнула та.

- Стало быть, ваше присутствие за сегодняшним праздничным столом вполне логично. Но вы-то, мам и дядя Юра, люди, вроде, православные. А ваше Рождество на январь приходится.

- Нашел православных, - махнула Зинаида Антоновна.

Юрий Антонович, глядя мимо племянника, сказал:

- Хоть мы и православные, все ж должны и местные обычаи уважать.

- Интегрироваться, значит, - с ухмылкой закивал племянник.

Зинаида Антоновна насмешливо глянула на брата.

- Сказал бы проще: красные дни в эстонском календаре на январь не выпадают!

Юрий Антонович посерел, сделал две быстрые, жадные затяжки и нервно вдавил окурок в пепельницу. Пальцы его покрылись пеплом, он схватил со стола салфетку и принялся лихорадочно вытирать испачканную руку.

Павел тоскливо глянул на него и уставился в черноту за окном. Дядю он не любил с малых лет. Павла раздражал солдафонский, скабрезный и, в общем-то, убогий юмор Юрия Антоновича, его нарочито грубый хохот. Он не понимал, как может мужик обожать бабские сплетни, да еще и быть их переносчиком. А больше всего он ненавидел, когда этот неудачник начинал поучать...

Паше не было и двенадцати, когда родители вдруг развелись. На самом деле совсем не вдруг, но мальчик до последнего момента ничего подобного и представить не мог. Папа оставил ему и маме оплаченную только наполовину кооперативную панельную "двухкамерку", забрал почти половину накопленных за пятнадцать лет денег и уехал со своей молодой любовью куда-то на Север. Несколько раз присылал кое-какие деньги, приезжал - водил сына в кино и детское кафе. Потом все реже напоминал о своем существовании, а как страна распалась на отдельные "составляющие", словно в воду канул. Павла этим, надо признать, не очень огорчив.

Юрий Антонович после развода сестры взялся заменить племяннику отца. Чуть ли не при каждой встрече учил уму-разуму: слушайся маму, учись как следует, не пей, не кури, расти образцовым совком; да здравствует великий и могучий Советский Союз: "Эх, и дали мы китайцам на Даманском!" Пашка, пока был мал и наивен, откровенно злился на занудного дядьку и насуплено спрашивал: "А почему вы курите и пьете, если это так плохо? Почему сами стали всего-то трактористом и не выучили ни одного иностранного языка, даже эстонский?" Тогда уже нервничал Юрий Антонович и говорил сестре: "В отца он у тебя - такой же вырастет мерзавец!" Зинаида Антоновна после этих разговоров всегда плакала и просила брата оставить Павлика в покое. Но тот не унимался.