Урсула Ле Гуин - Инженеры Кольца

• Название: Инженеры Кольца
• Автор: Урсула Ле Гуин
• Издательство: Флокс
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1993
• ISBN: 5-87198-062-7

В сборник вошли одно из самых знаменитых произведений У. Ле Гуин «Левая рука тьмы», получившее высшие премии в области фантастики — «Хьюго» и «Небьюла», — и продолжение прославленного романа «Мир-Кольцо» Ларри Нивена «Инженеры Кольца».

Содержание:

Урсула Ле Гуин. Левая рука тьмы. Перевод М. А. Кабалина

Приложение

Ларри Нивен. Инженеры кольца. Перевод И. Е. Невструева

Словарь

Параметры Кольца

Иллюстрации: В. Васильевой

Форзацы: В. Ана

На обложке использованы работы: Б. Вальехо

---

И так далее. Как я уже упоминал, он был очень услужлив, и, как только обнаружил, что у меня нет шифгреттора, при каждом удобном случае он осыпал меня советами, хоть и маскировал их всякими «если бы» да «как бы». Он был администратором моего острова. Я всегда думал о нем как о хозяйке — из-за весьма внушительного зада, которым он вертел при ходьбе, а также из-за мягкого одутловатого лица и невероятного любопытства и несносного, но доброго характера. Он был очень добр ко мне и в то же время, когда я отсутствовал, показывал мою комнату за небольшое вознаграждение искателям сенсаций. Смотрите, это комната таинственного посланца! Он был настолько похож на женщину и внешне, и манерой держаться, и своим поведением, что я как-то спросил, сколько у него детей, так, как спросил бы у матери семейства. Он помрачнел. Оказалось, что он не родил ни одного ребенка, зато зачал их множество. Это было для меня еще одним небольшим потрясением, из числа тех, что случались на каждом шагу. Шок, вызванный столкновением с иной культурой, был ничем по сравнению с шоком биологическим, который я испытывал как индивидуум мужского пола среди человеческих существ, которые пять шестых времени своей жизни являются гермафродитическими евнухами.

Радиобюллетени новостей были полны известий, касающихся нового премьера, Пеммера Харджа рем ир Тайба. Многие сообщения касались проблемы долины Синот на севере страны. Тайб, очевидно, намеревался усилить претензии Кархида в этом районе: типичная акция, которая в этой стадии на любой другой планете привела бы к войне. Но на Гетене ничто не приводит к войне. Споры, убийства, феодальные склоки, набеги, вендетты, покушения, пытки и ненависть — все это находилось в репертуаре их высоких человеческих достижений, но вот войн они не вели. Им как будто недоставало способности к мобилизации усилий. С этой точки зрения они вели себя как животные. Или как женщины. Словом, не так, как мужчины. Или муравьи… Во всяком случае, до сих пор никогда этого не сделали. То, что мне было известно относительно Оргорейна, позволяло предположить, что на протяжении последних пяти или шести столетий формируется общество, все более способное к мобилизации, настоящее национальное государство. Соперничество престижей, и уж, несомненно, экономическое соперничество, могло бы заставить Кархид последовать примеру своего более мощного соседа к тому, чтобы стать нацией, а не семейной склокой, как это назвал Эстравен, к открытию, как это опять-таки сформулировал Эстравен, патриотизма. Если бы так случилось, у гетенцев появился бы верный шанс достичь состояния, необходимого для войны.

Я намеревался отправиться в Оргорейн, чтобы убедиться, насколько подозрения мои относительно этой страны являются обоснованными, но до этого я хотел рассчитаться с Кархидом. Поэтому я продал очередной рубин ювелиру со шрамом на лице, лавка которого была на улице Энг, и без багажа, но зато с деньгами, анзиблом, еще несколькими приборами и сменой одежды отправился в первый день первого летнего месяца как пассажир, с торговым караваном.

Сухопутные лодки отправлялись рано утром из исхлестанных вихрями погрузочных доков Нового Порта. Проехав под Аркой, мы свернули на восток; двадцать больших бесшумных повозок, напоминающих баржи, поставленные на гусеницы, двигались одна за другой глубокими улицами Эргенранга в утренних сумерках. Они везли коробки с оптическими линзами и звукозаписывающими лентами, катушки медного и платинового провода, рулоны тканей из растительного волокна, возделываемого на Западной Возвышенности, мешки сушеных рыбных хлопьев, ящики шарикоподшипников и других запасных деталей к машинам, а десять лодок было загружено зерном кадик из Оргорейна. Все товары были предназначены для Бурного Пограничья Перинг, северо-восточной окраины страны. Все перевозки на Большом Континенте обеспечиваются с помощью этих электрических средств транспорта, которые всюду, где только возможно, перевозятся речными баржами. В тех месяцах, когда лежит снег, единственным средством транспорта, кроме лыж и саней, которые тащат люди, являются снежные плуги, электрические сани и не всегда надежные на замерзших реках сухопутные лодки. Во время оттепели ненадежен ни один из видов транспорта, поэтому большую часть товаров торопятся перевезти в летние месяцы. Тогда на дорогах становится тесно от множества караванов. Движение это контролируется, каждый экипаж или караван обязан поддерживать радиосвязь с постами на дорогах. Весь транспорт, хоть и в тесноте, движется со средней скоростью тридцать пять километров в час. Гетенцы могли бы производить транспортные средства, развивающие большую скорость, но их не делают. На мой вопрос «Почему?» отвечают: «А зачем?» Точно так же, как земляне, если их спросить, почему их автомобили носятся с такой скоростью, ответили бы: «А почему бы и нет?» Это уж кто что любит. Земляне считают, что нужно постоянно двигаться вперед, действовать в интересах прогресса. Для жителей Зимы, всегда пребывающих в году первом, прогресс менее важен, чем их настоящее. Я был землянином, и при выезде из Эргенранга меня раздражал медленный и ленивый темп движения каравана. Мне хотелось выйти и бежать вперед. Меня радовало то, что мне удалось выбраться из этих длинных каменных улиц, прижатых к земле высокими черными крышами и бесчисленными башнями, из этого мрачного города, в котором страх и предательство перечеркнули все мои надежды. Поднимаясь к подножью Каргава, караван делал короткие, но частые остановки, чтобы перекусить в придорожных постоялых дворах. После полудня с вершины холма перед нами открылась вся величественная панорама гор. Мы увидели Костор, высота которого составляет семь с половиной километров от подножия до вершины. Гигантский массив его западного склона скрывал другие вершины, расположенные севернее, а ведь некоторые из них достигали десяти километров высоты. На юг от Гостора на фоне бесцветного неба вздымались ввысь одна за другой горные вершины. Я насчитал их тридцать, последний пик уже был скорее неопределенным сиянием в голубой мгле далеко на юге. Водитель перечислил их названия и рассказал о лавинах, о сухопутных лодках, сброшенных с дороги в пропасть страшными горными вихрями, об экипажах снежных плугов, неделями запертых на недоступных высотах, и тому подобные истории — все это из искреннего ко мне расположения, чтобы произвести на меня впечатление. Он рассказал мне, как едущий перед ним экипаж занесло на обледенелой дороге и он свалился в пропасть глубиной метров триста. Самым странным было то, говорил он, что падал транспорт невероятно медленно. Казалось, что он плыл в воздухе половину дня, и водитель утверждал, что даже почувствовал облегчение, когда машина беззвучно исчезла в многометровом снегу на дне пропасти. В три часа мы остановились пообедать в большом богатом постоялом дворе с огромными, гудящими жарким огнем каминами, с перекрытым мощными балками потолком, со столами, заставленными хорошей едой, но не остались там ночевать. Наш караван спешил (в кархидском смысле этого слова), спешил день и ночь, чтобы раньше всех прибыть в Перинг и снять сливки с тамошнего рынка. Сменились аккумуляторы лодки, сменились водители, и мы двинулись дальше. Одна из лодок в караване служила спальным вагоном, но только для водителей. Для пассажиров спальные места не были предусмотрены. Я провел эту ночь в холодной кабине на жестком сиденье, с одним только перерывом около полуночи, чтобы поужинать на маленьком постоялом дворе, расположенном уже высоко в горах. Кархид — страна, плохо приспособленная для любителей роскоши и комфорта. На рассвете я убедился, что за собой мы оставили все, кроме скал, льда, света и узкой дороги под нашими гусеницами, все время ведущей вверх. Дрожа от холода, я подумал, что на свете есть вещи поважнее, чем удобства, конечно, если ты не старушка или домашний кот.

Среди этих вызывающих ужас снежно-гранитных склонов и круч уже не было постоялых дворов. Когда наступало время обеда или ужина, сухопутные лодки медленно, одна за другой, останавливались на снежном склоне, крутизна наклона которого была не меньше 30 градусов, все выходили из кабин и собирались вокруг той лодки, которая служила спальным вагоном для водителей, из нее выдавалась миска горячего супа, кубики сушеных хлебных яблок и горькое пиво в кружках. Мы стояли, притопывая ногами от холода, жадно ели и пили, повернувшись спинами к пронизывающему ветру, несущему сверкающую снежную пыль. Потом — опять по лодкам и дальше вверх. В полдень на перевале Вехот было более сорока градусов тепла на солнце и значительно ниже нуля в тени — на высоте около четырех с половиной километров. Электрические двигатели работали так тихо, что слышен был шум лавины, сползающей с мощного гранитного склона в тридцати километрах от нас. Ближе к вечеру мы преодолели самую высоко расположенную точку нашего маршрута. Я посмотрел на южный склон Костора, по которому мы ползли целый день, как муравьи, и в нескольких сотнях метров от дороги странную группу скал, напоминающую своими очертаниями замок.