Урсула Ле Гуин - Инженеры Кольца

• Название: Инженеры Кольца
• Автор: Урсула Ле Гуин
• Издательство: Флокс
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1993
• ISBN: 5-87198-062-7

В сборник вошли одно из самых знаменитых произведений У. Ле Гуин «Левая рука тьмы», получившее высшие премии в области фантастики — «Хьюго» и «Небьюла», — и продолжение прославленного романа «Мир-Кольцо» Ларри Нивена «Инженеры Кольца».

Содержание:

Урсула Ле Гуин. Левая рука тьмы. Перевод М. А. Кабалина

Приложение

Ларри Нивен. Инженеры кольца. Перевод И. Е. Невструева

Словарь

Параметры Кольца

Иллюстрации: В. Васильевой

Форзацы: В. Ана

На обложке использованы работы: Б. Вальехо

---

Я чувствовал легкие угрызения совести, но не предпринял ничего, чтобы их успокоить. Мне хотелось отбить у него охоту к дальнейшим визитам, а для этого, к сожалению, нужно было его унизить.

Он посмотрел мне прямо в глаза. Конечно, он был ниже меня ростом, коротконогий и коренастый, ниже ростом, чем большинство женщин моей расы. И тем не менее, когда он смотрел на меня, у меня не возникало ощущения, что он смотрел на меня снизу вверх. Я не ответил взглядом на его взгляд, с абстрактным интересом разглядывая стоящий на столе радиоприемник.

— Не следует верить всему, что здесь говорят по радио, — сказал он приятным голосом. — Пока что мне кажется, что здесь, в Мишнори, вам понадобятся информация и совет.

— У меня складывается впечатление, что здесь есть много желающих предоставить мне и то, и другое.

— Много — это хорошо, не так ли? Десять человек внушают больше доверия, чем один. Прошу прощения, я забыл, что не должен пользоваться кархидским. — И продолжал по-орготски: — Изгнанники никогда не должны пользоваться своим родным языком, в их устах он слишком горько звучит. Кроме того, я полагаю, что этот язык больше приличествует изменнику, потому что он стекает с губ, как сироп. Господин Ай, я имею право выразить вам свою благодарность. Вы оказали услугу не только мне, но и моему давнему другу и кеммерингу Эше Форету. Поэтому от себя лично и от его имени я воспользуюсь этим правом. Моя благодарность будет иметь форму совета. — Он умолк. Я молчал тоже. Мне никогда не доводилось слышать от него таких слов, исполненных изысканной и горькой учтивости, и я не имел понятия, что бы это могло означать.

— Здесь, в Мишнори, вы являетесь некоей величиной, — продолжал он, — которой вы отнюдь не были в Эргенранге. Там говорили, что вы есть, здесь будут утверждать, что вас нет. Вы являетесь орудием в руках некоей фракции. Вам необходимо внимательно следить за тем, каким именно образом позволите вы себя использовать. Я советую вам установить, кто принадлежит к враждебной фракции, и ни в коем случае не позволить им себя использовать, потому что они не сделают этого с добрыми намерениями.

Он умолк. Мне очень хотелось потребовать, чтобы он уточнил свои слова, но он уже сказал:

— До свидания, господин Ай, — повернулся и вышел из комнаты. Я был ошеломлен. Этот человек походил на удар электрическим током: непонятно было, что же произошло и что делать дальше.

Разумеется, он совершенно испортил мне настроение и ощущение безмятежного самодовольства, в котором я пребывал за завтраком. Я снова подошел к узкой щели окна и выглянул наружу.

Я выглянул из окна и увидел хлопья снега, кружащиеся в воздухе. Снег теперь падал как будто реже. Он проносился белыми облаками, и его хлопья кружились, как осыпающиеся лепестки цветущих вишен в садах моей родины, когда весенний ветер несет над зелеными холмами Борланда, на Земле, на прекрасной теплой Земле, где деревья весной окутываются облаками цветов. Меня мгновенно охватило чувство угнетенности и отчаянная тоска по дому. Два года я провел на этой проклятой планете, и вот уже начинается третья зима, не дождавшись, чтобы закончилась осень. Впереди — долгие месяцы непрестанного холода, льда, ветра, дождя, снега с дождем и дождя со снегом, холода внутри, холода снаружи, холода, пронизывающего до костей и до мозга костей. И всегда, постоянно и неизменно один, чужой, предоставленный самому себе. И никого рядом, ни единого человека, которому можно бы доверять. Бедный, бедный Генли. Может, расплакаться? Я увидел, как там, внизу, Эстравен вышел из дома на улицу — темная фигура, укороченная перспективой и тем углом зрения, под которым она была мне видна, неясный силуэт в однообразной, размывающей сероватой белизне снега. Он огляделся, подтянул пояс своего хиеба (он был без плаща) и двинулся по улице шагом, полным привлекательности и ловкости, и с такой энергией, что в это мгновение он казался единственным по-настоящему живым существом в Мишнори.

Я отошел от окна и вернулся в теплую комнату. Почему-то сейчас этот уют, комфорт и даже роскошь моего жилища показались мне затхлыми и располагающими к праздности — все эти обогреватели, мягкие кресла, кровать, устланная меховыми одеялами, ковры и драпировки.

Я закутался в зимний, подбитый мехом плащ и вышел прогуляться — в мрачном настроении, в такой же мрачный мир.

Сегодня мне предстояло обедать вместе с сотрапезниками Оубсли, Йегеем и другими особами, с которыми я познакомился предыдущим вечером. Кроме того, мне предстояло познакомиться еще с несколькими новыми людьми. Ранний обед обычно проходит у буфета, стоя, возможно, для того, чтобы у человека не возникало ощущения, что он целый день провел за столом. Тем не менее, в этот раз стол был празднично накрыт, закуски были ошеломляюще разнообразными — восемнадцать или двадцать холодных и горячих блюд, главным образом из яиц субе и хлебных яблок. При закусках, до того момента, когда вступает в силу табу, касающееся разговоров на серьезные темы, Оубсли, накладывая себе на тарелку гору яичницы, сказал мне:

— Вот тот тип, которого зовут Мерсен, — шпион из Эргенранга, а тот, Гаум, явный агент Сарфа. — Сказал он это очень легким тоном, после чего рассмеялся, будто сказал что-то остроумное, и передвинулся к блюду с маринованной рыбой.

Я понятия не имел, что такое Сарф.

Когда начали усаживаться за стол, вошел какой-то молодой человек и шепнул что-то хозяину приема Йегею, который сразу же обратился к нам.

— Новости из Кархида, — сказал он. — Король Аргавен сегодня утром разрешился от бремени, но ребенок через час умер.

Сначала воцарилась тишина, но она сразу же сменилась шумом голосов, и красивый молодой человек по имени Гаум поднял руку со словами:

— Пусть же все короли Кархида живут так долго! Некоторые выпили с ним вместе, большинство же присутствующих не выпило.

— Во имя Меше, смеяться над смертью ребенка! — произнес толстый старец, одетый в пурпур, тяжело усаживаясь рядом со мной с выражением осуждения на лице.

Началась жаркая дискуссия по поводу того, кого именно из своих сыновей от кеммерингов Аргавен может назначить наследником престола, потому что ему уже далеко за сорок и вряд ли он может теперь рассчитывать на потомка от собственного лона, и как долго он полагает оставить Тайба в должности регента. Одни считали, что регентство будет отменено немедленно, другие выражали в этом сомнение.

— А что вы думаете об этом, господин Ай? — спросил человек по имени Мерсен, которого Оубсли определил как кархидского агента и, следовательно, одного из людей Тайба. — Вы ведь только что прибыли из Эргенранга. Что же там говорят в связи с распространяющимися слухами, что Аргавен фактически отрекся от престола без оглашения этого факта и передал сани кузену?

— А, до меня эти слухи дошли.

— Как вы считаете, они имеют какие-то основания?

— Понятия не имею, — ответил я, и в это мгновение в беседу вступил хозяин с замечанием о погоде, потому что гости уже приступили к еде.

Когда же прислуга убрала со стола тарелки, гору остатков жаркого и маринады с буфета, все уселись за длинным столом и в маленьких рюмках была подана жгучая жидкость, называемая, как и во многих других местах обитаемого мира водой жизни — «аква вита», после чего мне начали задавать вопросы.

Впервые с того времени, когда меня изучали врачи и ученые в Эргенранге, я опять очутился перед группой людей, которые хотели, чтобы я ответил на их вопросы. Не так уж много кархидцев, даже среди тех рыбаков и земледельцев, в обществе которых я провел первые месяцы пребывания на Гетене, торопилось удовлетворить свое, нередко прямо-таки жгучее любопытство, путем обычного задавания вопросов. Они были замкнуты, сдержаны и не любили ни вопросов, ни ответов. Я вспомнил крепость Отерхорд и то, что Ткач Фейкс сказал мне по поводу ответа… Даже эксперты ограничивали свои вопросы сугубо физиологическими проблемами, такими, как деятельность желез внутренней секреции или кровеносной системы, наиболее существенно отличающихся от гетенской нормы. Им никогда не пришло в голову спросить, например, как непрерывающаяся, перманентная сексуальность моей расы влияет на наши социальные взаимоотношения и институты, каким образом мы справляемся с «перманентным кеммером». Да, они слушали, когда я им рассказывал. Психологи выслушивали меня, когда я им рассказывал о мыслеречи. Но никто из них не решился задать обобщающие вопросы, ответы на которые могли бы позволить им создать более полный и цельный образ общества Земли или Экумена, может быть, за исключением Эстравена.

Здесь люди не были до такой степени скованы соображениями престижа и чести, а вопросы не были обидными ни для спрашивающих, ни для того, кому эти вопросы были заданы. Однако я вскоре сообразил, что некоторые вопросы были заданы с целью уличить меня во лжи и доказать, что я — обыкновенный мошенник. Это на мгновение сбило меня с толку. В Кархиде мне, разумеется, приходилось сталкиваться с маловерием, но редко — со злой волей и недоброжелательством. Тайбу и на самом деле удалось устроить искусную и довольно замысловатую демонстрацию под лозунгом «притворяюсь, что верю в эту комедию» в день парада в Эргенранге, но, как мне теперь стало понятно, это было лишь частью его игры, целью которой была дискредитация Эстравена, и, как мне кажется, в глубине души Тайб мне верил. Ведь он видел мой корабль, который доставил меня на поверхность планеты, маленький космический посадочный бот; имел, как и все, возможность ознакомиться с рапортами инженеров о результатах исследования моего корабля и астрографа. В Оргорейне же никто корабля не видел. Я мог бы показать им анзибл, но он не представлял собой достаточно убедительного «творения иной цивилизации», поскольку был так непонятен, что в равной степени мог служить аргументом в пользу теории мошенничества. Издавна существующий закон о культурном эмбарго категорически запрещал ввоз на этом этапе контакта устройств, принцип которых был бы понятен аборигенам и которые могли быть скопированы или воспроизведены. Поэтому я не должен был иметь при себе ничего, кроме корабля и анзибла, коробочки с голограммами, неоспоримого, несомненного отличия в строении моего организма и совершенно не поддающегося доказательству отличия моего разума. Снимки-голограммы, которые я пустил по рукам, гости рассматривали с таким равнодушным выражением лица, как будто это были чужие семейные фотографии. Вопросам же не было конца. Оубсли спросил, что собой представляет Экумен — мир, лига миров, какое-то место или правительство?