Ана Дао - Дезавуация

• Название: Дезавуация
• Автор: Ана Дао
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2014

Ана Дао

Родилась в Ленинграде в 1984 году. В Севастополе живет с 1989 года. Работает в сфере редакционно-издательского дела. С 2008 года является действительным членом Клуба фантастов Крыма (КаФКа). Победитель мастер-класса Леонида Панасенко в 2010 году. С 2012 года — редактор издания КаФКи — альманаха-фэнзина «Фанданго». Секретарь оргкомитета Крымского конвента «Фанданго». Творческое кредо: «жизнеутверждающая жесть», навеянная рок-музыкой и философской литературой.

Валерий Гаевский

Родился в 1960 году в Симферополе. Окончил Географический факультет Симферопольского госуниверситета в 1988 году. Участник всесоюзного семинара фантастов в Дубултах (Латвия, 1991). Член Межнационального Союза писателей Крыма с 1997 года. Автор и составитель книги «Кто есть кто в крымской фантастике» (Таврия, Симферополь, 2004). Автор более ста литературных, художественных и критических публикаций в журналах, сборниках и периодических изданиях. Редактор и рецензент более 40 книг крымских писателей. Автор романов «Фантазии об утраченном» (2004), «Полёты над Караби» (2006), «Ангелы времени» (2013).

---

Где он, Боги? Куда он вышел покурить? Это вам не канделябринские бухточки! Это вам такие цветочки, Северин Круарх-Гольцов, что вам их вовек не собрать… Сон? Неужели здесь, прямо сейчас на несуществующем балконе в ясном существующем сознании? Или тоже уже не существующем? Может, он в реанимации, под анестезией калипсола, и эти три луны — просто свет от операционных ламп, а эти девы — ассистентки? Но почему их так много? И все в чем мать родила… Только бывшему и больному военврачу могли прийти в голову такие аналогии! Окстись, Гольцов, они живые и они божественны! Беги к ним!

Северин Олегович с воплем отвернулся от картины очаровавшего его безумия, зажмурился и, сделав два шага, толкнул пространство там, где, по всем расчетам, должна была находиться балконная дверь.

— Хочу водки! — повторил Гольцов измученным голосом…

И вышел к пиршественному столу…

Курвиц, само радушие, усадил гостя к утешительным изысканным яствам.

Гольцов набросился на еду и выпивку. Компания поддерживала ветерана-поэта не менее заметным аппетитом и чуть более остроумными речами. На пятом тосте в честь бессмертной музы поэзии, предложенной Гоголем, Северин Олегович взволновался.

— Кстати, Глеб, а где же ваша третья девушка? Карина и Молния с нами, а кто же еще прячется в замке?

— Ее зовут Газель, — спокойно объяснил Курвиц, подкидывая в рот ядрышки соленого миндаля. — Она тихая, любит посидеть за компьютером, помечтать… Ну если ты хочешь, я позову ее…

— Позови…

Курвиц замер на секунду, подняв указательный палец.

— Сейчас она спустится…

— Тогда за музу поэзии! — Северин Олегович поднят полнехонький добротный граненый стаканчик, не иначе как из трактирного прошлого великой родины, браво и весело одним залпом выпил жгучее содержимое.

В комнату вошла девушка по имени Газель… Гольцов остолбенел. К нему приближалась… его бывшая жена, молодая и красивая, как свет…

— Ты бы еще Нудельмана с собой привела, пудреница размалеванная!!! — крикнул Гольцов с неожиданным остервенением. Он стервенел от невозможности опомниться.

Свет в сознании бравого застольщика на мгновение ярко вспыхнул и рассеялся…

* * *

Они подобны тебе. Да, они подобны тебе, эти люди (киборги? дроиды?) в металлокомпозитных панцирях, вооруженные пилами — твои сенсоры движения подсчитали число миллионов оборотов в секунду, но ты не смотришь на эфемерные цифры на периферии забрала, слишком занятый реальным боем.

Вначале тебя отвлекли танковой атакой, а пока ты расстреливал машины из квантайзера, панцирники ударили в спину. Ты уже сразил пятерых, вот они лежат, и после боя ты проведешь анализ материала пил. Это интересно, потому что они могут повредить бронехитин. Твои доспехи разрезаны трижды, да и чешуйки от крыльев чернеют под вашими ногами. Ты превратил полиморф из квантайзера в меч — тридцатикилограммовый фламберг, защищенный силовым полем. Похоже, только поле держит столкновение с пилами. Панцирники-аборигены сражаются далеко не так искусно, как ты, просто их больше.

Шестой падает, за ним седьмой, еще двенадцать свалят тебя, если ты дашь им такую возможность.

Восьмой. Миллиард восьмой, должно быть, если считать всех убитых тобой на планете твоего имени. Разве ты считал? Разве ты считал все эти годы? Ты считаешь только сейчас, кружась в средневеково-сверхсовременном ближнем бою, дирижируя фламбергом благодаря экзоскелету с легкостью порхания бабочки.

Не один миллиард, нет; не один миллиард. Девственно красивая некогда планета сейчас лежит в техноруинах. С какой бешеной скоростью они возводили фортификационные сооружения! Как будто сама планета рождала их, покрываясь коростой бункеров и дзотов вместо лесов. Сколько миллиардов уживалось на ней друг с другом и с лесами?!

В том командном пункте не было никого и ничего. Ни носителей информации, ни карт, ни живых, ни мертвых, будто всех и вся эвакуировали в некое гиперпространство. Призрачный смех… смех… помехи… что за помехи это были?

Некогда думать об этом в смерче пил. Бронехитин регенерирует после боя — если не дать убить себя, конечно же.

Конечно же, не дашь — ты обрушиваешь фламберг на последнего врага. Металлокомпозит не может защитить от твоих атак. Пила вырывается из руки поверженного и врезается в камень. Ты выдергиваешь ее силой экзоскелета, включаешь анализатор в наплечнике доспехов, смотришь на ряд формул, бегущих по забралу. Метрополии, наверное, будет полезен такой материал.

Лица всех убитых закрыты глухими шлемами. Ты шагаешь к последнему, протягиваешь руку в хитиновой перчатке. Ты всегда избегал смотреть в мертвые лица, но сейчас — порыв.

Приходит ментальный сигнал от катера, и ты отдергиваешь руку, словно обрадованный этим предлогом погасить порыв. Катер сообщает о сейсмической активности в месте стоянки. Может быть, ничего угрожающего в этом нет, да интеллект твоего транспорта запрограммирован на автопилотирование в самых разных критических ситуациях, как землетрясение, например. Но ты, воспользовавшись предлогом, взлетаешь. До катера два часа. За это время полета крылья заживут сами и заживят прорези в доспехах. Фламберг отправляется на плечевую клемму, законное место отдыха полиморфа.

Два часа полета во сне. Нет, сейчас ты не сознаешь, что это сон. Просто время проходит в архивированном режиме, в воинственной и стремительной медитации в колыбели необъятного горизонта.

…Но эту колыбель ты, одинокий воин, взращенный богами войны, превращаешь в ад. Так было задумано и записано. Записано под твоими небесами, задолго до твоего рождения.

…Вот катер — окруженный невидимым для глаза защитным полем, покоится в тихой низине на океанском побережье; низина укрыта скалами от случайного взгляда. Дуга берега плавно уходит за бок планеты, волны с высоты твоего полета — не более чем рябь на тонкой пленке.

Горизонт разбухает и несется тебе навстречу.

Идет темно-синяя стена.

Ты не веришь глазам. Приближаешь изображение на мониторе шлема. Цунами.

Ты даешь катеру приказ на взлет; но он не отзывается. Его разум молчит — это так пугающе ново, будто ты перестал ощущать часть себя самого.

Ты и цунами летите навстречу друг другу наперегонки. Дуга горизонта наклоняется, когда ты заходишь на вираж.

И отступаешь. Отступаешь перед темно-синей шелестящей стеной.

А она накрывает катер, ты успеваешь увидеть глазами своего снаряжения, как вдруг исчезает защитное поле; черный диск твоего корабля несколько вихрящихся секунд виден несущимся в толще обезумевшей воды и врезающимся в скалы. Чудовищная волна перехлестывает их, рассыпает тучи сверкающих на солнце брызг и растекается по плато, превращаясь в многоголосицу соленых рек. Ты пикируешь к пещере, только что сотворенной катером; ее еще заливают реки, падающие с плато. Корабль должен был уцелеть, должен подлежать восстановлению.

По монитору идут помехи: сильная электромагнитная аномалия.

Не столько опушенным радаром, сколько чутьем ты улавливаешь движение в воздухе и разворачиваешься, чтобы встретить рой ракет.

Они слишком хитры и юрки — они ловко обходят пылающие трассы теслаожогов, догрызаясь до тебя, вслед за тобой меняют траекторию; вспыхивают, пойманные твоей меткостью, клубятся термореакциями — чтобы из их оранжевых фейерверков вылетали новые охотники.

Удар в крыло. Насквозь. Разорваны металл, пластик и нервы. И ты застываешь на миг, край годами ковавшегося сознания приказывает двигаться, несмотря ни на что, но взмах искалеченного крыла швыряет тебя на скалу, а рой охотников с готовностью кидается вслед. Ты еще пробуешь двигаться сквозь эту боль срощенного с тобой биомеханизма — и такие же удары сыпятся на тебя; вихрь тесла вздымает каменное крошево, в этой взвеси ты падаешь вниз ко все еще далекой земле, а последняя ракета раскалывает грудную пластину доспехов.

…Уже все тихо, даже не верится, что только-только отговорили огонь и металл. Ты лежишь на камнях поверженным демоном с изломанными крыльями. Надо двигаться, поэтому ты отсоединяешь свою нервную систему от ее раненого продолжения. Впервые за много лет и снов ты не чувствуешь крыльев.

Вручную вскрываешь доспехи. Медленно выползаешь из них, точно моллюск из своего панциря…

Теперь ты стоишь и смотришь на брошенную погибшую оболочку, бывший шедевр божественной технологии. Бронированный сломанный демон — шелуха. Вот твое сраженное тело, воин, а ты неприкаянной душой застыл над ним.

Но полиморф ты возьмешь с собой, пусть даже без экзоскелета. Ты вытаскиваешь теслажезл из мертвых хитиновых пальцев.

Это ничтожно малое усилие опустошает тебя, и ты погружаешься в темноту.

* * *

Кто-то тряс его за плечи… Запах нашатыря… Вот еще не хватало! Одинокий воин так не будет возвращаться в битву. Ни за что…