Инесса Ципоркина - Меня зовут Дамело. Книга 1

• Название: Меня зовут Дамело. Книга 1
• Автор: Инесса Ципоркина
• Жанр: Ужасы и Мистика

«Меня зовут Дамело» — книга-зеркало к трилогии «Личный демон». Проблемы того же порядка, тот же расклад: жизнь, любовь, смерть, суд, ад — только решать их, проходя собственную полосу препятствий, приходится мужчине. Он должен выиграть предложенную богами покерную партию — а может быть, ее предложили не боги, а сам он себе предложил? Но зачем бы уверенному в себе красавцу-ловеласу рисковать самооценкой и налаженной жизнью, чтобы узнать о себе столько нового и лишнего? Читайте и узнаете.

---

— Скажите, — врывается в тишину и полутьму, пропитанную тысячей ароматов, — вы всех так истязаете? То есть учите.

Какая-то женщина стоит в дверях, прислонившись к косяку, лицо ее теряется в тени. Дамело видит лишь силуэт, очерченный светом коридорных ламп, да блестящие белки глаз. Он не узнает ее, не помнит ни должности, ни имени. Кто она? Ученица, помощница, официантка, проверяющая сверху?

— Вам не надо работать? — брюзгливо вопрошает он, делая вид, будто погружен в поиск чего-нибудь особенного. Например, сусального золота, чтобы осыпать им наспех изготовленный торт, скрывая неизбежные огрехи.

— Я и работаю. Вы — моя работа.

Дамело оборачивается и вперяет в незнакомку пристальный взгляд. Он не знает ее, не понимает, откуда она взялась, ее не должно быть ни здесь, среди полок с пряностями, ни в ресторане вообще, но она есть, стоит, окутанная полумраком, поблескивая глазами, и говорит странные вещи. Может, ее прислал Эдемский, как присылают черную метку? К Супаю[14] Эдемского, если так, в его заведении нет ничего, за что бы Дамело стал цепляться.

Кроме, может быть, своего собственного желания за что-нибудь уцепиться.

«Черная метка» делает пару шагов и оказывается близко-близко, ее почти можно разглядеть, разгадать, разложить прямо здесь, на коробках с консервированными фруктами… Дамело отворачивается от греха подальше. Непривычное слово «грех» приходит на ум вслед за запахом, пробившимся сквозь пряные ароматы. Пахнет спелостью, плотью и теплом. Ничего особенного.

— Прекрасное место для греха и тайны. — В голосе незнакомки слышится вызов.

— Чилаут удобней, — небрежно замечает Дамело, набирая в горсть стручки ванили, кориандр и кардамон, бадьян и шафран, калинджи и фенугрек, уже не помня, что собирался взять для кухни и собирался ли брать хоть что-то.

— А знаете, как его в народе называют, ваш чилаут-чулан? — Неровное горячее дыхание обжигает шею Дамело. — Сераль.

— Ну да, там можно трахнуть официантку. Или не официантку, — в полудреме соглашается Амару, заставляя Дамело повторять ненужные слова, да еще и раздраженным тоном, как будто индеец обижается на очевидное.

— Или накормить зверя.

Дамело не успевает обдумать эту, совсем уж странную реплику, потому что за дверью раздается вопль и грохот. В дверь влетают клубы пыли, снаружи стонут люди. Кажется, Эдемского взорвали.

Глава 2 Слишком честный, чтобы быть хорошим

И конечно же, Дамело немедленно позабыл обо всех на свете бабах с их многозначительными фразами. Настало время для излюбленной мужской игры, игры в последнего героя. Дамело выглянул наружу, вытянув шею и спрятавшись за косяк, словно ожидая автоматной очереди по проемам. Выстрелов не последовало, но и разглядеть ничего не удалось — пыль стояла столбом и оседала медленно, причем на все подряд, включая лицо Дамело. Индеец облизнул губы, вслушался во вкус и решительно вышел в коридор. Зачистки территории не будет. Вот послал же Екеко[15] идиотов в стажеры.

— Кто? — поинтересовался Дамело, входя в тучу пыли, на вкус оказавшейся пшеничной мукой.

Семь белых привидений из фильма класса B стыдливо переглянулись поверх лопнувшего мучного мешка. Роль доносчика никто примерять не спешил. Что ж, подумал Дамело, командные навыки у ребят имеются. Выяснять, кто из них первый начал, чья нога встала на полку, а не на стремянку, кто вцепился в злосчастный мешок, падая на пол с пустяковой высоты (ну заработал бы пару шишек и синяк на заднице!) — бесполезная трата драгоценного времени. Кухонный скандал с битьем посуды — роскошь, которую могут себе позволить хозяева, не слуги. Пусть исправляют ошибки сообща.

— Неважно, — махнул рукой Дамело. — Трое на уборку, двое на коржи, двое на крем.

— А кто айсинг сделает?[16] — заныл декоратор, несколько дней потративший на прорисовку пошлых лебедей, сердечек и бабочек, облепивших торт, будто сырная плесень.

— Я, — бросил Дамело и снял со стеллажа пакет сахарной пудры. Тихое шипящее «йессс!» проводило его до дверей.

По пути Дамело не мог не заглянуть в подсобку. И совершенно не удивился, обнаружив ее пустой.

Не то чтобы кечуа считал себя сумасшедшим. Хотя по меркам белых, он, конечно, безумен: видит то, чего не видят другие, произносит то, чего произносить нельзя, подчиняет свою жизнь снам, которые считает пророческими… Псих, псих без справки.

Дамело нанес глазурью первый, самый главный штрих, вокруг которого потом обовьются все следующие линии, из них сложится образ, символ, слово, которое Мама Килья[17] скажет на свадьбе, решая судьбу молодых. Женское лицо на сахарном лунном диске засияло хищной радостью, не было в нем ни доброты, ни кротости, злое у Мамы Килья было лицо, злое и жадное. Пряди волос реяли над ним слепыми змеями, выпускали раздвоенные языки, трогали воздух, чуя поживу, шептали безголосо: иди к нам, иди, дай нам то, чего мы хотим, dame lo que quiero.[18] Дай нам себя. Смеялся голый горбун Екеко, высоко поднимая заздравную чашу, и крались в белых лесах оборотни-ягуары, пряча пятнистую шкуру в лунных тенях, играя с добычей в кровавые прятки, как делают все кошки на свете.

— Класс! — восхищенно присвистнули за плечом. Девчонка со шваброй, с припудренными мукой волосами, с выбеленными ресницами, разглядывала нарисованное на пленке действо, прикусив от восхищения язык. Туго перетянутый поясом халатик топорщился на бедрах коротким кринолином, белые бриджи выглядывали из-под него целомудренно и непристойно, точно панталоны. Маркиза-кухарка.

— Нравится? — Дамело лениво обвел глазами всю ее ладную фигурку. — Научить?

— Ага! — радостно закивала девчонка.

— Научу, — многообещающе подмигнул Дамело. И едва заметным движением головы указал на чулан-чилаут.

Маркиза-кухарка аккуратно поставила швабру к стенке, подняла руки, не столько поправляя волосы, сколько показывая грудь, постояла несколько секунд, позируя, развернулась и направилась в… как его? Ах да, в сераль.

Дамело, в общем-то, не собирался торжественно уходить с кухни под невидимым транспарантом: «Сейчас у нас будет секс». Но что поделать, каждая из его случайных пассий считала нужным пройти несколько шагов до заветного чулана с видом победительницы. Словно подчеркивала: это МОЙ выбор, не его. Я здесь выбираю, я.

Что ж, если тебе так нравится, милая, считай меня слепым орудием твоего удовольствия, ухмыльнулся Дамело. Слепым и немым. И двинулся следом.

Новый торт был прекрасен. И отмытая до блеска кухня была прекрасна. И жених с невестой, кромсающие хрупкий символ Мамы Килья ножом для торта, тоже были прекрасны. А уж как прекрасны были подвыпившие гости, не различавшие, где свои, где чужие, где зал, где служебные помещения…

— Я передумала. — Голос маркизы на час был обиженным и печальным. — Не буду я учиться.

— Айсингу или вообще? — поинтересовался Дамело. Стажеры, получив вожделенный зачет, давно ушли, только эта девчонка все вертелась возле шефа-кондитера, будто ждала продолжения. Ждала, зная: продолжения не будет. Ни приглашения на свидание, ни обмена телефонами, ни признаний в духе «Никогда ни с кем такого не было, останься». Плохой индеец, слишком честный, чтобы быть хорошим.

— Айсингу точно учиться не буду, — надулась девчонка. — Стараешься, стараешься, а им никакой разницы, что кривые сердечки-ангелочки, что настоящий шедевр. Вон, хрустят, как чипсами.

— Зато нетленка ошибок не терпит, — улыбнулся Дамело, выставляя десерты на окно раздачи. — Ошибки в шедевре тебе и через сто лет припомнят. Грудь, скажут, у Венеры плоская и нос кривой.

— И рук не хватает, — хихикнула повеселевшая маркиза-кухарка.

— Это мне рук не хватает, — вздохнул Дамело. — Помогай давай.

Девчонка спрыгнула со стола, на котором сидела, болтая ногами, и принялась таскать креманки с тирамису из холодильника. Кельтские четырехлистники, наведенные какао-порошком на счастье, глядели с поверхности крема кротко и обреченно.

— А почему ты стал поваром? — как бы между делом спросила добровольная помощница.

Дамело вздохнул. Надоело объяснять, что в мире белых людей, предпочитающих зарабатывать на миражах, которые ни съесть, ни выпить, ни поцеловать, индейцу требуются надежные якоря, говорящие сами за себя. И пускай белым приходится втолковывать даже такие простые вещи, как необходимость вкусной еды, это все-таки проще, чем втолковывать необходимость красивой этикетки для вкусной еды. Или необходимость рекламного ролика, где будет показана красивая этикетка вкусной еды. Или, что совсем уж невыносимо, необходимость рекламного ролика, где будет показана красивая этикетка несъедобной дряни. Дамело предпочитал делать, а не болтать. И понимал, что мир белых, мир изощренных болтунов, смотрит на него с презрением.

Тот же Эдемский, алчный дилетант, пытался нажиться на чужом умении и если у него не получалось, наказывал умельцев нещадно.