Анна Матвеева - Девять девяностых

• Название: Девять девяностых
• Автор: Анна Матвеева
• Жанр: Современная проза
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-084067-0

Героев новой книги застали врасплох девяностые: трудные, беспутные, дурные. Но для многих эти годы стали «волшебным» временем, когда сбывается то, о чем и не мечталось, чего и представить было нельзя. Здесь для сироты находится богатый тайный усыновитель, здесь молодой парень вместо армии уезжает в Цюрих, здесь обреченной на бездетность женщине судьба все-таки посылает ребенка, а Екатеринбург легко может превратиться в Париж…

---

Остывая от духоты автобуса, Татьяна налила себе воды в кружку, списанную из городской жизни за треснувший бок. «Я просто латифундистка, помещица», — думала Татьяна. Она шла между грядками и, с гордостью поглядывая на свежую будку туалета, отпивала воду из кружки — вкусная! Потом «помещица» что-то заметила боковым зрением — именно так она замечала, как списывают на контрольных: сознательно скрытое движение привлекает больше внимания, чем обычное, бесхитростное. Здесь не было движения, здесь просто что-то было не так. Дверца приоткрыта. Татьяна подошла ближе, кружка выпала у нее из рук и, не разбившись, укатилась куда-то в морковь.

Обои, домашние и родные — золотистые загогулины на розовом фоне, — были содраны со стен и торчали из дыры туалета, будто какой-то страшный, нелепый букет.

Татьяна вошла в будку и зачем-то закрылась изнутри на задвижку. Сквозь щели в досках проникало не много света, и на душе вдруг стало темно и пусто. Татьяна потянула обойную полосу на себя, потом опомнилась, вылетела из туалета и, прижавшись спиной к молчаливому дому, заплакала.

Соседи ничего не слышали и не видели. Бывшие хозяева с утра до вечера разыскивали в городе материалы для строительства, Татьяна их давно не встречала. Во времянке жили только старуха с белоголовым Вовой. Санчик из дома напротив тоже ничего не знал — он целыми днями пропадал на речке. Ольга, к которой Татьяна побежала сразу же, еще не перестав плакать, обошла всех соседей, но всё без толку.

И дом — молчал. Молчал упрямо, как разобидевшийся подросток. Татьяна уехала тем вечером в город, оставаться в Щите ей было страшно. Наутро сюда прибыли Митя и Анфиса — девушка загорала, заклеив нос листком сирени, а Митя убирал «букет» из туалета. Татьяна вернулась к обеду — и оклеила будку заново. Правда, обои были похуже. Клеила и думала: чего ей ожидать в следующий раз?

Вот так Это и началось, а безмятежные, счастливые визиты в Горный Щит, напротив, закончились. Теперь Татьяна всякий раз группировалась перед поездкой, собирала силы и задерживала дыхание: примерно с такими чувствами мама хулигана стоит перед дверью в класс, где идет родительское собрание.

Однажды неизвестный пакостник протащил шланг от летнего водопровода (особое Татьянино достижение) до погреба и открыл кран — до отказа. Хорошо, что в этот день Ольга решила проведать подругу — и закрыла воду, которая с шумом хлестала в пустую, по счастью, глубокую яму погреба. По деревенским меркам это была просто безжалостная месть. Вендеттища!

— За что? — спрашивала Татьяна у дома. — Что я делаю не так?

Но дом с ней не разговаривал, а Это всё продолжалось, причем пакостники явно входили во вкус. Любимую Татьянину сирень, огромный, торжественный, по весне совершенно врубелевский куст, созвучно этому сравнению однажды ночью вырубили. Точнее, изуродовали. Ветви лежали на грядках, цветы долго не умирали, хотя пахли уже не как живые.

Яблоня, которую Татьяна посадила в саду в первый год, дала наконец яблочки. Татьяна была счастлива — сразу решила, что не будет их рвать, пусть повисят на ветках, порадуют. Не провисели и трех дней — в очередной приезд Татьяну ждали голые ветви, а яблоки валялись во дворе раздавленные, со следами ребристой подошвы.

Митя рвался выследить пакостников, подкараулить — но Татьяна ему не разрешила. Еще чего! У нее всего один сын. Анфиса в этом вопросе поддерживала Татьяну: загорать с листком на носу ей наскучило, к тому же она убедила Митю пойти охранником в новый коммерческий банк на улице Гагарина. Муж вообще не желал слышать про дерёвню, а Лерочка предлагала «продать нафиг этот дом — и купить шубу». Кому — можно было не пояснять.

И всё же Татьяна не сдавалась. Да, она приезжала в Щит реже, чем поначалу. Да, ей было всякий раз страшно открывать калитку и ступать во двор. Она одинаково боялась и увидеть новое Это, и поймать пакостника на месте — главным образом, узнать его.

Кто это был? Старуха, чьей смерти с нетерпением — как премии! — ждала целая семья? Застенчивый Вова с белым чубчиком? Санчик? Его мама? Или, может, бывший хозяин с его татуировками и крадеными паспортами?

Татьяна боялась, но не хотела расставаться с этим домом. За четыре года сюда было вколочено столько труда, ее и Митиного, столько денег, столько надежд на лучшую жизнь! Впрочем, жизнь и без Горного Щита становилась получше. Муж нашел работу, его взял к себе в контору бывший коллега. Платили вначале вещами, это называлось «бартер», но потом появились и деньги. Лерочке купили вожделенную шубу и капор из енота. Обновки были к лицу студентке — пришлось разориться на репетиторов, зато дочь поступила с первой же попытки на романо-германское отделение, которое только что открыли. Выбрала итальянский язык. И вот теперь оканчивала уже третий курс.

— Я здесь жить не собираюсь, — сказала недавно Лерочка. — Найду мужа в Италии, и чао!

Представить дочку в Горном Щите было крайне сложно — она в любую погоду носила узкие юбки и высокие каблуки. Муж, укрепившись в звании добытчика, потешался над сельхоздостижениями жены — горсткой первой клубники, бесценным огурчиком, вечными братьями укропом и петрушкой, пучки которых Татьяна всучивала каждому гостю, все-таки доехавшему до ее дома.

Жизнь шла, и Это продолжалось, хотя иногда таинственный подлец стихал на несколько недель. Зимой он вообще не показывал носу, но как только Татьяна открывала новый сезон — тут же открывал следом свой. Топтал грядки, швырял навоз по двору, сдирал обои со стен туалета — чувствовалось, что он повторяется, выдыхается.

— Ты так говоришь о нем, как будто жалеешь! — возмутилась Ольга. Она втайне от подруги устроила как-то ночное дежурство во время Татьяниного отсутствия. Не спала всю ночь, но пакостник так и не явился. А жаль — Ольга принесла с собой топор для устрашения и оставила его у Татьяны в голбце, на всякий случай. Там лежал, оставшись от прежних хозяев, оживший и разобранный по предметам словарь народных говоров — пестерь, ребристый деревянный рубель, техло, камышовые маты, драные крошни и древняя пайва, в которой уже не принести домой не то что Машу с пирогами, но даже грибов для жарёхи. Сплошное ремьё — хозяева выбросить поленились, а Татьяна оставила из вечной своей нерешительности. Она тяжело расставалась что с людьми, что с предметами.

Татьяна вернулась наутро, решила остаться до субботы — решилась, точнее. Ночью ее разбудил стук: в окна — казалось, во все разом — били камешки. Кто-то орал истошным голосом, она боялась выглянуть. Сползла с кровати, нашла топор, обняла его, как собаку, и думала, что делать, если они полезут сразу во все окна. За дверь не боялась — там был кованый крюк, вдетый в массивную петлю.

Сидела так почти час, пока Это не прекратилось.

— Оно никогда не прекратится, — сказал тогда Дом, и Татьяна выронила топор, и он упал на пол с тяжелым тупым звуком — хорошо хоть не на ногу. — Мне больно, между прочим! — возмутился Дом.

— Почему ты раньше со мной не говорил? Я столько для тебя сделала, другой постыдился бы!

— Не говорил, потому что надеялся — ты и так догадаешься. Разве легко такое сказать?

Он скрипнул половицей, как будто вздохнул и собрался с силами.

— Тебе здесь не место.

— Почему это?

— Потому.

— Это не ответ. Скажи, кто меня так не любит? Кто пакостит?

— Не скажу, но объяснить кое-что считаю долгом. Ты помнишь, как деревня зовется?

— Конечно. Горный Щит.

— Щит — орудие защиты. Тот, кто Это делает, защищает свой дом — и выгоняет чужих.

— Я не чужая! — возмутилась Татьяна. — Я честно купила и тебя, и огород! Ты что, сомневаешься?

— Не я, — рассердился Дом. — Тот, кто Это делает, не мыслит документами.

— А как он мыслит? — спросила Татьяна.

— Никак.

— И снова — не ответ!

Дом замолчал.

— Эй, — позвала Татьяна, но с ней больше никто не разговаривал.

На другой день она собралась уехать в город пораньше, но опоздала на автобус и вернулась.

В доме кто-то был — Татьяна шла на цыпочках в комнату и слышала, как там шоркают тряпкой, будто кто-то изо всех сил оттирает грязь с пола. Но, конечно, гость не оттирал грязь — он возил помойной тряпкой по чистенькой беленой печке, размазывая нарисованных петушков, как размазывал бы живых ногою по полу.

Татьяна увидела гостя — и тут же всё поняла.

— Наконец-то, — пробурчал дом на прощанье. — А вообще, ты мне нравилась! Встретиться бы нам пораньше… Эх!

И хлопнул форточкой, будто закашлялся — чтоб скрыть слезу.

— Оля, а ты почему без очков?

— Потому что в линзах! Раз десять уже рассказывала.

— А я так никогда и не помню — кто в очках, кто без очков.

Автобус дернулся на повороте, и пассажиры повалились друг на друга.

Татьяна смотрела в окно — надо же, как всё здесь изменилось! Храм отреставрировали, покрасили в канареечный цвет, окружили уродливой массивной изгородью. Хорошо, что Малахов не видит. Дома посвежели, то здесь, то там — краснокирпичные коттеджи, неожиданно походят на георгианские. Татьяна насмотрелась таких домов в Англии — ездила в гости к Лерочке, она живет со своим Джанлуиджи в графстве Кент. Стиль цыганский-георгианский, подумала Татьяна, вспомнив Заринку с улицы Шекспира. И всё же кое-что в Горном Щите уцелело, хотя прошло пятнадцать лет. Например, дорога, которая ныряет к реке, а потом поднимается вверх. И огороды-трамплины. И, конечно, лес, где каждое лето цветут купавки, желтые и маслянистые, как профитроли. Кровохлебка, пижма, татарник, иван-чай… Сейчас ранний март, нет никакого иван-чая. Обочины — в снегу, машины по-братски делят поплывшую дорогу с пешеходами. Собаки брешут в каждом доме — идешь как по клавишам, включая одну псину за другой. Как собака — по роялю.