Лариса Соболева - Кровавая свадьба

• Название: Кровавая свадьба
• Автор: Лариса Соболева
• Жанр: Детектив
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-085174-4

Свадьба пышная, с истинным размахом — два магната-мафиози женят детей. Все бы ничего, да Железный Феликс и главный мент города Ступин являются заклятыми врагами, потому-то гости и наблюдают украдкой за действующими лицами в этой комедии… или трагедии. Внешне все пристойно, однако!..

Книга также выходила под названием «Снежный король».

---

— Вот-вот, — поймала его на слове Рита. — А ты хочешь найти его и убить.

— Хочу, — остановился Герман и вдруг обнаружил нечто такое, что его поразило. — Только не знаю, смогу ли убить. Я представлял себя на его месте… ну, с пистолетом в руке… Должно быть, это непросто. Черт его знает, может, если я буду стоять напротив конкретного человека и буду уверен на двести процентов, что передо мной он… Да, я хочу его убить. Хочу.

— В тебе сейчас говорят боль, горе, обида. Мне понятно, что ты чувствуешь, но, Герман, ты же не сыщик. Боюсь, ты наломаешь дров. Найми настоящего детектива, профессионала. Не доверяешь нашим — поезжай в другой город, поговори с оперативниками, они подскажут к кому обратиться. Только не занимайся самодеятельностью, мне страшно за тебя.

— Ладно, так и сделаю, — неожиданно легко согласился он. Рита обрадовалась, что смогла наконец переубедить его, но следующие фразы ввергли ее в уныние. — Но сначала попробую сам. Не получится, тогда найму… этого… как ты сказала?

— Сыщика, — проворчала Рита.

— Ага, его самого. Смешное слово — сыщик. А знаешь, Рита, я совсем недавно обнаружил, что каждое слово очень точно определяет то, что оно обозначает. Вот смотри: выстрел. Слово емкое, короткое, ударное. Или — смерть. Оно короче «выстрела», но не ударное, а какое-то обтекаемое, неуловимое, как и сама смерть, она есть, но ее нет, ты не можешь ее пощупать, только ощущаешь.

— Герман, ты свихнешься.

— Нет, нет, что ты! — отмахнулся он. — Я люблю жизнь настолько сильно… в дурдоме влачить ее не собираюсь. И отец любил, в этом мы похожи с ним. Последнее время меня тянет к философскому смыслу в словах…

— Скорее к филологическому разбору частей речи, — вздохнула Рита.

— А это мысль…

Герман пошел к лестнице с загадочной улыбкой, Рите показалось, что он действительно слегка тронулся. Она привстала с дивана:

— Ты куда?

— Хочу записать кое-какие мысли. Буду записывать, чтобы не забыть, не упустить детали… — и вернулся. — Послушай меня, Рита, только внимательно. Я буду записывать в тетрадь все, что обнаружу, если вдруг со мной случится непредвиденное…

— Боже мой, Герман, ты пугаешь меня!

— Тихо, тихо. Все мы, как говорится, под Богом ходим. Рита, я доверяю только тебе…

— Лучше не надо, боюсь, я не оправдаю твоего доверия…

— Ты самая замечательная. — Герман поцеловал пальцы Риты, приложил ее ладонь к своему лбу. — Дай слово, если со мной что-нибудь случится, ты передашь записи в прокуратуру, но не в нашу, а повыше. Хорошо? Дай слово, я знаю, ты его сдержишь. Пожалуйста, Рита…

— Даю, — недовольно вздохнула она.

— Я буду хранить записи…

Она не вслушивалась в бред, который шептал Герман. Дом и так пуст, кого бояться, ведь подслушивать некому. Тревожила одержимость Германа, граничащая с умственным расстройством. Рита ужасно устала от него. Тем временем Герман очутился наверху, спросил, задержавшись по пути в свою комнату:

— Ты не помнишь, кто снимал свадьбу?

— Два оператора с телевидения, их постоянно приглашают снимать торжества…

— Этих я помню. А еще кто? Камеры у многих были.

— Я не всех знаю. Андрей снимал, наш шеф-киприот, низенькая брюнетка… А тебе зачем?

— Да так, хочу посмотреть, может, обнаружу интересные моменты. Я у себя.

Оставшись одна, Рита упала на диван навзничь, совершенно расстроенная. Высокий потолок с лепниной навис, листики, цветочки и люстра качались и, кажется, готовы были обрушиться, раздавить. Оно бы и к лучшему, избавилась бы от всех проблем разом. Риту давили события, невозможность освободиться от них. Не пойди она на свадьбу или хотя бы вовремя уйди… И что было б? Все равно примчалась бы опекать Германа, это ее крест. Перебирая в памяти этапы развития отношений с ним, Рита пришла к выводу, что она и есть самая настоящая дура.

8

В это время Андрей остановил машину у дома, выжидающе замер, покосившись на мать, но та не двигалась, не моргая, глядела перед собой невидящими глазами и напоминала памятник великому учителю. Тем не менее он уловил тоску смертную, веющую от матери. На ум пришла песенка: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…» Это матери явно не удалось.

— Мама, приехали, — напомнил он.

Не отрывая взгляда от лобового стекла, она произнесла тихо, обреченно:

— Конец — делу венец.

— О чем ты?

— Обо всем. — Кира Викторовна встрепенулась и перевела взгляд серо-голубых глаз с маленькими точками зрачков на сына. — И какие же у нашего отца дела в администрации на ночь глядя после похорон?

— Сейчас только пять часов, — вступился за отца Андрей, — а дел у него, особенно теперь, великое множество. Он является главой фирмы…

— Знаю я нашего главу, — презрительно фыркнула Кира Викторовна. — Ему лишь бы не дома находиться. Думает, я в неведении, тоже мне — школьницу нашел! Знаю я все!

— Что именно?

— Про любовниц его, — просто сказала мать, словно речь шла о проказах ученика, однако потупилась, на щеках вспыхнули алые пятна.

— Перестань, — рассмеялся Андрей. — Какая-то мерзавка из «училок» влила тебе в уши сплетни, а ты веришь. Не похоже на тебя, мама.

— Это ты перестань. Они вдвоем с Феликсом устраивали валтасаровы пиры. И ты об этом знаешь, и я, и все в городе. Грязь — она ведь выходит наружу.

Андрей пожал плечами, дескать, лично я ни в зуб ногой про пиры. А она ждала, что скажет сын, пристально изучая его, как на педсовете, отчего ему стало неуютно. Возможно, надо продолжать уверять ее в обратном, целовать крест с клятвами вперемежку, что все это пустые слухи, приласкать… Стоп! Мама не признает нежности-слащавости, она человек из гранита. Она из тех, кто, делая сказку былью, так долго и трудно шел к цели, что заблудился в пути, да и забыл нечаянно о своем предназначении. Теперь, не гнушаясь никакими средствами, превращает сказку в кошмар, но упрямо считает, что стоит на верном пути. Андрей до сих пор чувствует себя ягненком перед ней, должно быть, как и отец. Это происходит нечасто, однако происходит, вызывая протест. Вместо теплых слов он жестоко хлестнул ее:

— А чего ты хотела? Если б не давила на него, не устраивала разборки по поводу и без, глядишь — он бы и не задирал юбки на стороне.

Грубо. Пожалел о сказанном. Мать дернулась, как будто ее ужалили. На ресницах повисли слезы, задрожали, быстро-быстро скатились по щекам, упали на юбку. По всему видать, слез оказалось много, и копились они годами. Но голос ее звучал ровно:

— Выходит, виновата я?

— Мама! — с мягким укором сказал Андрей. — Я не знаю, кто из вас виноват и почему вы из дома устроили разведцентр, подозреваете друг друга, оскорбляете одним видом, взглядом, разговариваете, как шпионы, недомолвками и намеками. Прости, но с тебя как с женщины спрос строже. Школу надо, мама, оставлять в школе, а ты и дома директор.

— Выходит, все же я.

— Опять двадцать пять! Ты даже сейчас, когда мы откровенны, говоришь с обидой и несогласием. Так мы не договоримся, разговор наш превратится в бессмыслицу. Я высказался с одной целью, чтобы ты подумала и немного смягчилась, что ли… Ты ведь хочешь поправить положение? Но, не прислушиваясь, ты не сможешь этого сделать.

— Пойдем, выпьем чего-нибудь? — неожиданно предложила она.

— Разве что кофе, — с неохотой согласился Андрей, ибо беседа по душам с матерью — зря потраченное время.

Родителей не выбирают. Если бы это было возможно, Андрей в момент зачатия попросил бы Боженьку дать ему других родителей — попроще, помягче, поспокойней. Он был красивым ребенком, в белых кудряшках, но мать нисколько не умилял ангелочек, напротив. Красивый? Значит, надо построже с ним, никаких сюсю, а то вырастет бездушным. А бездушной оказалась она. И боже упаси ей сказать: вы, тетя директор, ни хрена не понимаете в педагогике, вы не дали родным детям элементарной вещи — любви, взрастив тем самым в них массу комплексов, теперь они мало интересуются, как вам живется. Вы слишком рьяно заботились о тетрадях и контрольных, а на двадцатом месте у вас стояла семья, которой, как вы считали, достаточно дать еды, обуть-одеть. Вы делали себя по какому-то идиотскому шаблону, засевшему в вашей голове, шаблон прирос намертво, вас лично за ним не видать, вы срослись, как сиамские близнецы. А еще вы пожинаете плоды, которые сами культивировали. Андрей никогда ей, заслуженному учителю России, этих слов не скажет, а то она оскорбится до гробовой доски. Раньше он ее жутко боялся, боялся без причин, она внушала священный ужас, как стихии природы внушают ужас дикарям. Однако, взрослея, наблюдая за отцом, который вел двойную жизнь, Андрей приспособился к обоим, научился лавировать между родителями, достигать собственных целей. И прежде всего научился сосуществовать с мамой. Закрылся от нее броней, форму общения избрал ироничную, причем вначале интуитивно так получилось, но он заметил, что мать перед ней пасовала. А не такая уж она могущественная, понял Андрей. В самом деле, чего ее бояться? Не убьет же. Даже когда она кричала на него или досаждала изнуряющими нотациями, он чувствовал в ней слабину, а себя победителем. И не заметила она, как сын полностью вышел из-под контроля, стал абсолютно самостоятельным. Да, его не повело по дурной дорожке, что ж, в этом заслуга матери, которой Андрею страшно хотелось доказать: я лучше, чем ты думаешь. Ни откровений, ни задушевных бесед с ней он не вел, все равно все кончится наставлениями, а это сильно портит нервную систему.