Алексей Филиппов - Плач Агриопы

• Название: Плач Агриопы
• Автор: Алексей Филиппов
• Жанр: Ужасы и Мистика

Все события далекого прошлого и настоящего являются отражением извечной битвы между силами Света и Тьмы. Средневековая бубонная чума, против которой не помогают ни крестное знамение, ни алхимические таинства, обретает черты охватившей Москву пандемии: так называемого Босфорского гриппа, от которого не спасают все достижения современной медицины. Стабильное общество потребления оказывается радужной пленкой на воде. 8-летняя дочь главного героя становится жертвой неизвестного вируса, и, не верящий ни в какую дьявольщину человек эпохи Интернета, ипотеки и фастфуда, начинает цепляться за все, что лежит за пределами здравого смысла — лишь бы спасти свою единственную девочку от страданий и смерти. Его задача — выявить носителей древнего сакрального знания: Инквизитора, Деву, Стрелка и Алхимика — и сколотить из них команду чумоборцев. Никому не известный электрик, знаменитый врач-вирусолог, разведчик ГРУ в отставке и живущая в сектантском «граде» староверка становятся заложниками вселившихся в них личностей, теряя при этом свое современное «я» и начиная разговаривать на языке Овидия, Данте и протопопа Аввакума. Где-то в огромном мегаполисе живет, может быть, пьет в «Макдональдсе» кофе, может быть, заседает в Государственной Думе, Иной — мужчина или женщина, в которых воплотилась Чума.

---

- Нет, ваше святейшество! Молю вас, нет!..

Вопль — оглушительный, как взрыв тысячи ярмарочных ракет, сокрушил Авиньон. Так подумалось слуге: подумалось, что город рассыпался по бревну и кирпичу под тяжестью этого крика боли. И тут же слуга понял, что страдание поселилось не в Авиньоне, а у него в ушах. Гомункулус, пронзённый кривым разбойничьим ножом, кричал в головах убийц, папы Климента и страшно — как же страшно, должно быть, беззащитно и обречённо — кричал он в голове мэтра Арналдо.

- Кончено? — Хрипло выдавил понтифик.

- Не слышу сердца. Кончено. — Отозвался чей-то незнакомый грубый голос.

- Я прощаюсь с тобой, колдун, — загнанно дыша, будто после долгого бега, проговорил Климент Пятый. — Тебе не позволено покидать Авиньон под страхом преследования Святой Инквизицией. Завтра ты навестишь меня… Начнёшь лечить. И вылечишь — алхимическими снадобьями или чёрной магией — не важно. А сейчас — прощай.

Уверенные быстрые шаги. Медленная мягкая поступь. Гость и его головорезы покинули дом. Из выбитой двери тянуло ветром. Ветер взвивался даже до второго этажа, где приходил в себя натерпевшийся страху слуга.

- Отец… Ты тоже хочешь моей смерти, как эти люди? — Музыкальная дрожь, на сей раз еле заметная, вновь охватила дом.

- Ах! — Возглас мэтра Арналдо был похож на гортанный крик безумца, бившегося в кандалах. — Ты жив? Как это возможно? Тебе пронзили сердце! Я спасу тебя! У меня есть микстура из Персии… Я накормлю тебя досыта своей кровью, потом вылечу этим чудесным средством.

Слуга слышал, как мэтр лихорадочно суетится внизу, гремит склянками, то и дело разражается сочной кабацкой руганью, не в силах что-то отыскать в алхимическом бедламе.

- Не стоит… — Тихий голос гомункулуса, так похожий на голос уставшего от проказ мальчишки, по-прежнему звучал прямо в ушах слуги. Наверное, мэтр слышал его ещё лучше. — Не стоит… отец… Ты не спасёшь меня, а сам… погибнешь… Я должен… умереть… Но, знаешь… есть одна сложность…

- Не разговаривай! Не разговаривай, мальчик! Тебя нельзя! — Бормотал мэтр Арналдо. Он уже угомонился, и в доме установилась тишина. Слуге казалось, мэтр сейчас склонился над гомункулусом и поддерживает тому голову, как делают это рыцари, когда приходит смертный час одного из братьев во Христе.

- Есть сложность… — Настырно, упрямо продолжил мальчишка. — Меня не убить железом или ядом… Моё сердце не похоже на твоё… Но я… Научу тебя, как упокоить чуждое этому миру…

- Ты не чужд ему, сын, — алхимик плакал — горько, как никогда прежде на памяти слуги.

- Чужд, и ты сам это знаешь, отец. Ты знаешь… Я чувствую ту же боль, что и люди… Но люди… получают забвение смерти и новую жизнь после боли… А я… только её повторение… Если ты сострадаешь мне, отец… ты оборвёшь мою жизнь и мою муку…

Тук-тук-тук… Кузнец-сердце ковало не то смиренье, не то сострадание под рёбрами слуги. «Молчание — это не плащ, которым укрыт спящий, — подумалось тому, и он едва верил, что эта мысль — его собственная. — Молчание — это капель сердца — добрый грибной дождь, или грозовое крошево».

- Я сделаю это. — Мэтр Арналдо наконец одерживал верх над слезами и обретал былое достоинство. — Клянусь тебе, я сделаю, как ты скажешь… Но я отплачу… За тебя и себя… Я буду здесь и отплачу ему…

* * *

Бумм! Буммм! Бумммм!

Последняя «м», дрожа и вибрируя, ленточным паразитом вгрызалась в мозг и внутренности. Казалось, многопудовый колокольный язык мерно и неумолимо отсчитывает чей-то век.

- Мы же люди! — Послышалось Павлу. — Что нас теперь — на костёр? Из-за двух прыщей и одного синяка?

- Вставай! — Кто-то аккуратно тряс управдома за рукав. Голос был слабым, как будто говоривший вещал из-под одеяла, укрывшись с головой.

Павел попробовал сконцентрироваться на голосе. Глаза, словно два прутика в руках лозоходца, сошлись в одной точке. Было в этом что-то механическое — что-то наподобие настройки объектива фотокамеры. Так и есть — на втором плане покачивался, как тростник на ветру, алхимик, — вокруг лица обвязана какая-то клетчатая салфетка, — а досаждал вылезший на передний план Третьяков — кто же ещё! Рот «ариец» и впрямь прикрывал грязноватым, широким носовым платком. Похоже, на то имелась причина: по подземелью клубился, делаясь всё гуще, серый клочковатый туман. Впрочем, какое дело до него Павлу? Встать-то — как ни крути — не получится. Управдом, не желая, чтобы Третьяков почитал его за хама, попробовал мотнуть головой, показать: «и хотел бы послушаться, да не могу». И вдруг ощутил: голова качнулась легко, шея склонилась и вновь распрямилась гибко. Во рту, правда, сделалось горько, мысли на мгновение спутались и закружились акробатическим колесом, — но прогресс был налицо. Павел пошевелил руками; те откликнулись на зов. Ноги слегка бунтовали, однако и они согнулись в коленях.

- Что здесь происходит? — Промямлил управдом, ощущая что-то вроде восторга от обладания собственным телом.

- Зачистка. — Бросил Третьяков. — Пытаются выбить дверь тараном. Здесь, в подвале, заперлись пятеро студентов. Они больны. Говорят, на третьем этаже выявили много больных Босфорским гриппом. Эти пятеро могли двигаться. Вырвались из оцепления, спустились сюда и заперлись. Здесь сплошная стальная дверь, как в бункере. Их пытаются выкурить… газом… Держи вот это, прикрывай рот и нос, — «Ариец» сунул в руку Павлу угольно грязное полотенце. — Извини, ничего лучше не нашёл… Так вот… Дверь плотная, но газ всё равно поступает. Слезоточивый. В слабой концентрации. Убивать не хотят — хотят выкурить.

- А о нас знают? — Задав вопрос, Павел ощутил першение в горле, будто туда брызнули лимонным соком, — и поспешил выполнить распоряжение Третьякова.

- Кто именно? — Коллекционер пожал плечами. — Тем, что снаружи, всё равно. Они обязаны проникнуть сюда. Отступиться — значит, позволить распространяться эпидемии. Их сюда не мозголом привёл. Тот нас здесь прятал. Уж не знаю, сам дотащил бесчувственных, или заставил кого. Но ему точно шумиха не нужна… Те, что больны, — знают о нас. Они же не слепые. Впрочем, когда они вломились сюда — твой приятель, вероятно, с нами уже закончил. На этот раз он как будто подлатал нас после пытки. Вон, даже профессор — или кто он там — стоял на своих двоих, что твой оловянный солдатик, когда я очнулся. Я тоже раскачался быстро. Сейчас мозголом что-то химичит. — Палец «арийца» указал на тощую угловатую фигуру, словно бы обнюхивавшую стальной прямоугольник двери на огромных петлях. — Полагаю, пытается прогнать атакующих своей суперменской силой мысли, но вряд ли осилит кого-то ещё, после нас. Я почти уверен, взламывать мозги для него — тяжёлая работа. Ему нужна передышка. Он сейчас — никуда не годится. Просто худосочный ублюдок, которого можно пальцем переломить.

- Что ж ты… не переломил? — Едко поинтересовался Павел.

- Не до того… — Третьяков усмехнулся. — Тебя вот оживляю… И потом… — Он чуть задумался… — Мне кажется, этот тип нас с кем-то перепутал… Во всяком случае, передо мной он извинился…

- Как это? — Вскинулся управдом. — Он говорить умеет?

- Мысленно, — недовольный недогадливостью Павла, поморщился Третьяков.

- Газ сверху! — Выкрикнул один из студентов. Его рубашка была разорвана, и на голой груди отчётливо виднелись багрово-чёрные чумные пятна. Управдом поднял глаза и увидел, как серые облака начинают сгущаться у одной из верхних ржавых труб.

- Отступайте! — Зычно скомандовал Третьяков. Павла удивило, что коллекционеру тут же подчинились все, включая алхимика и богомола: двинулись в дальний угол подвала. Помеченные Босфорским гриппом преданно и затравленно пожирали глазами командира. Бывший эпидемиолог выглядел неважно: плёлся, уставившись в пол. Богомол же, удаляясь в тёмную глубь помещения, зыркнул чёрным глазом на Павла — словно из бездонной чернильницы выплеснул немного густых чернил, запачкал ими. — Давай туда! — «Ариец» подтолкнул управдома вслед за остальными, как самого нерасторопного и непутёвого. — Там пока можно дышать.

- А что если нам… сдаться? — Предложил Павел на ходу. — Мы-то — не больны. Сейчас не то время, чтобы играть в благородство и помогать дальнему. У меня — ближние в беде. Вот уже двое суток я не знаю, что с ними!

- Даже сейчас мы — в прямом контакте с больными, — раздражённо буркнул Третьяков. — Думаешь, нам позволят попросту уйти, куда глаза глядят?

- Тогда давай — предлагай, чего получше! — Управдом тоже не скрывал раздражения. — Мы в подвале. Думаешь, отсюда много выходов?

- Сейчас узнаю. Оставайся здесь. Дыши не спеша. И только через полотенце, даже если оно воняет. — Коллекционер, попав в переделку, словно бы оказался в родной стихии — был краток, быстр, целеустремлён. Он обогнал Павла и юркнул куда-то в тени. А управдом, наконец, смог как следует разглядеть новых товарищей по несчастью.