Владимир Монастырев - Рассказы о пластунах

• Название: Рассказы о пластунах
• Автор: Владимир Монастырев
• Издательство: Краснодарское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1969

---

Игнат негромко сказал:

— Встань.

Семка медленно сел, широко и доброжелательно улыбнулся.

— Встань, говорю, — повторил Игнат.

Семка встал, притопнул ногой и развел руки.

— «Мой миленок осерчал…» — начал он.

— Заправьте койку, — перебил Игнат. Он и не заметил, что перешел на «вы»: армейская привычка взяла свое.

— А ты не командуй, — озлился Семка, — тут тебе не казарма.

— Заправьте койку, — еще раз напористо сказал Игнат.

— Скажи, какой генерал, какие коники выделывает. А ну, посторонись, — Семка согнал с лица улыбку и нахмурился. Попробовал плечом отвести Игната, но тот не двинулся с места.

— Чи я скажу, и ты поймешь, чи я пошлю, и ты пойдешь! — понизив голос, зло проговорил Семен.

— Заправь койку, — почти спокойно повторил Игнат.

Кудашкин взорвался. Одной рукой он схватил Игната за грудки, другую занес для удара.

— Ах ты!..

Но ударил первым Игнат — коротко, резко и так неожиданно, что Семка-шофер отлетел к двери, под ноги переступавшему порог Панкову.

— Что такое? — подался назад Панков. — Что это такое?

— Это крюк правой, — потирая ушибленную руку, ответил Игнат.

Панков помог Семке подняться.

— Что у вас тут происходит? — обратился он к Семке.

Тот обалдело смотрел на него и молчал. Федька рванулся вперед, чтобы объяснить, но Игнат поймал его за плечо и притянул к себе.

— Ничего не происходит, — сказал он спокойно, — приемы бокса показывал. Нас в армии учили, вот я и показал ребятам.

Семка-шофер пришел в себя. Помотав головой, он сел на табурет, но тотчас встал и вышел. Панков оглядел комнату, помолчал.

— С приемами ты не особенно, — сказал он наконец, — не увлекайся. Вот оно какое дело. Не ровен час, покалечите друг друга, а у нас свинарей и так маловато, — усмехнулся, еще раз оглядел комнату. — Спорт, конечно, дело хорошее. В прошлом году у нас футбольная команда была — у всех тут в округе выигрывали. Свинари — бегуны замечательные. Сколько им приходится за свиньями бегать — это же уму непостижимо! Они и на поле носятся, как черти, не угонишься… Лучших футболистов осенью в армию проводили. Одна была надежда на Федьку, а он технику оседлал, бегать совсем не желает.

И без всякого перехода проговорил:

— А живем еще паршиво, неряшливо. Твоя койка в этой комнате, как остров.

— Надо порядок наводить, — сказал Игнат.

— Надо, — вздохнул Алексей Васильевич. — Много чего еще надо, только не все есть и не все получается. Приемы бокса, Чернобылко, дело хорошее, однако не от всех болезней это лекарство. Вот оно какое дело. Ну, устраивайтесь.

И вышел.

Федьку распирало желание высказаться, и, как только Алексей Васильевич шагнул за порог, он восторженно воскликнул:

— Игнат, как ты его здорово, а?!

Игнат усмехнулся.

— Он меня тоже ничего.

Думали они о разном. Федька имел в виду Семку-шофера, Игнат — заведующего.

3

— Скажи, как ты меня благословил распрекрасно! — Семка-шофер, улыбаясь во весь рот, глядел на Игната. Серые глазки его щурились, и не было в них ни зла, ни обиды. — Дай закурить, что ли!

Игнат протянул Семке тоненькую папиросу. Они только что задали свиньям корм, проверили поилки и вышли из корпуса на солнышко. Игнат примостился на корточках, прислонясь спиной к дверному косяку. Семка сел рядом, прямо на теплую землю.

— Я, между прочим, на тебя не обижаюсь. — Семка прикурил у Игната, пососал папиросу, она разгоралась неровно. Послюнив ее с одной стороны, Семка сказал: — Ишь, какая-то скучает, не иначе… В тот раз если б не ты меня, я бы тебя стуканул, такое дело, тут обижаться нечего. Я вообще не обидчивый. На меня больше все обижаются. А чего — и сам не пойму. Взять того же Фрола Кондратыча, товарища Гуменюка, нашего председателя. Он на меня обижается, а я на него — нет, хотя не кто-нибудь, а товарищ Гуменюк с машины меня ссадил и на эту вонючую свиноферму в ссылку отправил.

— За что же он тебя ссадил? — спросил Игнат, не без любопытства глядя на Семку.

— А ты не знаешь? — удивился тот.

— Не знаю.

— Тогда я тебе все по порядку расскажу. — Семка подвернул ноги калачиком, глянул на папиросу — она по-прежнему тлела одним боком — и кинул ее с досадой.

— Ты папироски тут не раскидывай, солома кругом, — предупредил Игнат.

— Какой ты аккуратный, прямо тошно делается, — сказал Семка, но привстал, поднял папиросу и втоптал ее каблуком в землю. Сел на прежнее место, усмехнулся каким-то своим мыслям и заметил: — Аккуратных девки любят… А ссадил с машины меня товарищ Гуменюк вот по какому случаю… Ездил я на трехтонном «ЗИСе», нормально ездил, машину содержал как положено, все чин чином. Не без того, конечно, что иногда налево заезжал и «королями» не брезговал, но все было в ажуре, никаких жалоб или еще чего на меня не поступало. Деньжата, конечно, водились, выпивал с ребятами, но в меру. Ужас до чего не люблю, когда допьются до зеленых слюней и на карачках передвигаются. Меня, между прочим, пьяным никто не видел. Так, на газу трошки — пожалуйста, люблю для веселья. А больше — ни-ни…

Ну вот, месяца полтора назад приглашают меня в контору, говорят: «Готовься, заправляйся, поедешь на побережье, повезешь парниковые огурчики и всякую такую петрушку». Огурчиками заниматься определили Нефедыча — член правления, хромой, костыль у него со стеклянной ручкой. Да ты его знаешь! Его все в станице знают. Нефедыч так Нефедыч, мне все равно кто. Мое дело — баранка.

Собрались, поехали. По степи ехали — все в порядке было. Перевал одолели — тоже нормально. А как на побережье выехали, Нефедычу нехорошо сделалось. Дорога там хоть и асфальтированная, но крученая до невозможности, вот его и укачало. Выбрался он из кабины в кузов, там его ветерком прополоскало, вроде отошел.

Едем дальше. В кабине около меня место пустует, зазря, можно сказать, пропадает. «Подсадить кого-нибудь надо», — думаю. Тут как тут девушка. Приятная, в городском жакетике, волосы подвитые. Стоит, ручку тянет: подвезите, мол. Я машину остановил: «Пожалуйста». Зовут ее Любочкой, работает она в доме отдыха «Волна» нянечкой. Симпатичная такая нянечка, ласковая, разговор у нас с ней стал по-хорошему складываться. И надо ж было мне обогнать полуторку — «ГАЗ-51». В ней двое. Едут, считай, шагом, не то разговаривают, не то песни поют. Увидали они в моей кабине Любочку, зубы выскалили, руками ей машут, предлагают к ним пересесть. «Знакомые ваши?» — спрашиваю. «Нет, — говорит, — никакие не знакомые, это у них такая дурацкая привычка — с девушками на дороге заигрывать».

Только она мне это объяснила — вот они, обгоняют меня на своем «газике». Тот, что рядом с шофером сидит, рожи корчит, насмехается. Зло меня разобрало. «Ах ты ж, — думаю, — черт мохнатый, я тебе сейчас покажу кузькину мать». Дал газ, жму на всю железку за ними.

Надо тебе сказать, что у меня в дороге сигнал испортился, наладить я его не смог и обходился при нужде тем, что кулаком по дверце стучал — высуну руку и стучу. Получалось довольно-таки громко.

Догнал я их на спуске, колочу в дверцу, а они — ноль внимания, не дают дороги, хоть ты лопни. Метров триста рядом шли, спасибо, встречных не было. Все-таки на повороте я их прижал, вперед выскочил. А через пять минут они меня обошли. «ГАЗ-51» — это ж ласточка, а не машина. Потом я их опять достал, и опять они мне дороги не дают, гады!

Нянечка моя сидит ни жива ни мертва, только просит: «Осторожней, пожалуйста, вы же видите, какая тут дорога». Я говорю: «Вижу», а сам жму и на поворотах скорости почти не сбавляю, потому что, кроме как на поворотах, мне у них выиграть негде. Нефедыч по крыше кабины костылем барабанит, жутко ему там на ящиках. Я чувствую: надо скорость сбрасывать, а не могу остановиться, в азарт вошел. Догнал их еще раз, обошел на повороте. Они сейчас же меня догнали, прижимают. Идем, считай, рядом, мотор в мотор. Ну, на этот раз не обошлось. Навстречу «Победа». Я ее раньше увидел, скинул скорость — дал дорогу. А они сдрейфили, должно быть, тоже скорость сбавили, хотели повернуть и сзади мне по кузову рубанули, их машину поперек дороги поставило. «Победа» их носом клюнула, хорошо что не сильно, успел водитель ее на тормоза посадить. А я семь дорожных столбиков срезал и о сосну треснулся. Фару сплюснул, крыло помял. Два ящика из кузова на асфальт как ракеты вылетели — только брызнули огурчики. И костыль свой Нефедыч не удержал, стеклянная ручка — вдребезги. Больше никаких потерь не было.

Любочка обругала меня, выскочила из кабины и бежать, только босоножки засверкали. Нефедыч из кузова белый как мел выглядывает, то ли сказать мне что хочет, то ли борода от страха трясется, не пойму. Вижу — разевает рот, а слов не слышно. Зато уже потом, как отошел, такими словами обложил меня, что я сам языка лишился…

Семка помолчал, качнул головой и усмехнулся своим воспоминаниям.