Дин Кунц - Невинность

• Название: Невинность
• Автор: Дин Кунц
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-72856-5

Аддисон Гудхарт любит читать книги. Это единственный для него способ ощутить любовь. Потому что для Аддисона показаться другому человеку на глаза означало вызвать страх, а затем – вспышки немотивированной агрессии. Проблема в том, что Аддисон – не такой, как все: он выглядит, словно ходячий ночной кошмар, несмотря на свою чистую и благородную душу.

Книги стали для Аддисона уютным прибежищем. С открытым сердцем воспринимает он те духовные сокровища, которые они предлагают ему. Ночью Аддисон покидает свою каморку и по сети подземных туннелей и канализации проникает в центральную библиотеку. Именно там он встречает Гвинет, молодую готку, которая, как и он, скрывает свою истинную сущность. Подобно Аддисону, она с трудом доверяет людям. И не зря. И прежде чем начнется их робкая дружба, Аддисон и Гвинет должны лицом к лицу встретиться с ужасным злом. Единственный способ выжить для них – довериться друг другу.

Впервые на русском языке!

---

Только подумал, что девушка не придет, когда она появилась в дальнем конце прохода, вышла в круг света от последнего бра. Замерла в серебристых туфельках, черных джинсах, свитере и кожаной куртке, стояла, расставив ноги и упираясь руками в бедра, словно сошла со страниц одного из комиксов, которые я не очень-то люблю. Я про комиксы, где все, и хорошие парни, и плохие, похожи: очень уж уверенные в себе, такие крутые, и решительные, и гордящиеся собой. Они стоят, выпятив грудь, такие широкоплечие, со вскинутой головой, бесстрашные, героического вида, и, если есть ветер, он всегда ерошит им волосы, потому что со взъерошенными волосами выглядят они лучше. В библиотеке, конечно, никакого ветра быть не могло, но ее волосы, черные, длинные, густые, висели космами, создавая ощущение, что их все-таки ерошит ветер, даже в его отсутствие. Я не жалую супергероев и суперзлодеев во многих из этих комиксов, за исключением, возможно, Бэтмена, потому что их театральные позы показывают, какого высокого они о себе мнения. Такие они все самодовольные, независимо от того, собираются спасать мир или уничтожать его. Кичатся своей силой. И эта девушка выглядела так, будто выскользнула из подобного комикса, но почему-то я мог определить, что ее поза и ее представление о себе имеют мало общего. А может, я заблуждался. Многолетнее одиночество – плодородная почва для самообмана.

Оглядев меня с достаточно большого расстояния, она убрала руки с бедер и направилась ко мне, без особой опаски или решимости, но с той же легкостью и грациозностью, на которые я уже обратил внимание.

Когда добралась до пятна света, который падал на книги Диккенса, я попросил: «Пожалуйста, остановись там». Она послушалась. Нас разделяло не больше двенадцати футов, но мой капюшон и выкрученная лампочка в ближайшем бра не позволяли ей разглядеть мое лицо.

Если говорить о ее внешности, то, увидев ее мельком, я не заметил тогда, что она сотворила со своим лицом, не говоря уже о раскраске. Она отдала должное пирсингу. В правой ноздре носила серебряную змею, пожирающую свой хвост. На нижней губе висела ярко-алая бусина. На черной помаде она выглядела большой каплей крови. Ее безупречная кожа цветом напоминала сахарную пудру, и девушка еще сильнее оттенила эту бледность толстенным слоем туши для глаз. С иссиня-черными и странным образом подстриженными волосами выглядела она, как я понимаю, готкой, но с некоторыми нюансами, подчеркивающими ее индивидуальность, при общем соответствии стилю. К примеру, тушью она нарисовала ромбы. Верхняя точка располагалась под бровью, нижняя – на щеке, точно под верхней. С одной стороны, напомнила мне арлекинов, с другой – крайне неприятную куклу-марионетку во фраке, однажды увиденную мной в освещенной витрине магазина антикварной игрушки.

По центру этих черных ромбов сверкали глаза, неотличимые от глаз той марионетки. С белыми, как круто сваренное яйцо, белками и черными, как антрацит, радужками с темно-красными радиальными полосками, которые появлялись, лишь когда свет падал на глаза под определенным углом. Поскольку жизнь редко сводила меня лицом к лицу с другими людьми, поскольку о разнообразии человеческих лиц и цвета радужек я судил только по книгам, я не мог сказать, часто встречаются такие глаза или нет. Но они вызывали такую тревогу, что я предположил, не сильно боясь ошибиться: такие глаза – большая редкость.

– Так ты хочешь мне помочь? – первой заговорила она.

– Да. Чем только смогу.

– Никто не сможет мне помочь. – В голосе не слышалось ни горечи, ни отчаяния. – Только один человек мог мне помочь, и он умер. Ты тоже умрешь, если я свяжусь с тобой, и смерть твоя будет мучительной.

12

Я стоял в тени, не доходя до Диккенса, она под светом бра, и я видел, что ее ногти покрыты черным лаком, а на обратной стороне ладони вытатуированы синие ящерицы с красными раздвоенными языками.

– Это не угроза, мои слова о мучительной смерти, – пояснила она. – Чистая правда. Ты не захочешь составить мне компанию.

– Какой человек мог тебе помочь? – спросил я.

– Не имеет значения. Другое место, другое время. Не хочу возвращать его, говоря о нем. Прошлое мертво.

– Будь оно мертво, не пахло бы так сладко.

– Для меня в нем нет ничего сладкого.

– Думаю, есть. Когда ты говорила «другое место, другое время», слова смягчили тебя.

– Фантазируй, если желаешь. Ничего мягкого во мне нет. Сплошные кости, и панцирь, и иглы.

Я улыбнулся, но, разумеется, она не могла видеть мое лицо. Иногда моя улыбка ужасает людей больше всего.

– Как тебя зовут?

– Тебе это знать не нужно.

– Да, не нужно. Но я бы хотел знать твое имя.

Красные, тоненькие, как волос, полоски блеснули в ее черных-пречерных глазах.

– Скажи мне еще раз свое, потерянный мальчик.

– Аддисон, как я и говорил.

– Аддисон кто?

– Фамилия моей матери была Гудхарт[3].

– Оно у нее было?

– Она была воровкой, а может, и того хуже. Она хотела быть доброй, добрее, чем могла. Но я ее любил.

– А как звали твоего отца?

– Она мне так и не сказала.

– Моя мать умерла в родах, – услышал я и подумал, что в каком-то смысле моя мать тоже умерла от родов, пусть и восемью годами позже, но промолчал.

Девушка посмотрела на потолок в стиле рококо, где висели темные люстры, словно видела и лепнину вокруг глубоких кессонов, и небо с золотистыми облаками в каждом кессоне, в световом диапазоне, недоступном обычному человеческому глазу.

Перевела взгляд на меня и спросила:

– А что ты делаешь в библиотеке после полуночи?

– Пришел почитать. Ну и полюбоваться этим зданием.

Она долго смотрела на меня, точнее, на мой силуэт.

– Гвинет[4], – представилась она.

– А твоя фамилия, Гвинет?

– Я ею не пользуюсь.

– Но она у тебя есть?

Ожидая ответа, я решил, что эти готские атрибуты не дань моде, скорее всего, вовсе и не мода, а броня.

Заговорила она не для того, чтобы ответить на мой вопрос. Сменила тему.

– Ты видел, как я убегала от него, но я тебя не видела.

– Я умею не попадаться на глаза людям.

Она посмотрела на собрание сочинений Диккенса по ее правую руку. Провела пальцами по кожаным корешкам. Названия блестели в свете лампы.

– Они дорогие?

– Не очень. Собрание сочинений, опубликованное в семидесятых годах прошлого столетия.

– Они такие красивые.

– Кожа ручной выделки. Буквы покрыты позолотой.

– Люди делают так много красивых вещей.

– Некоторые люди, – уточнил я.

Вновь переключив внимание на меня, она спросила:

– Как ты узнал, где меня найти? В этой комнате с детьми Лебау?

– Я видел, как ты выходила из читального зала, когда он искал тебя на улице. Предположил, что ты заглянула в чертежи, которые хранятся в подвале. Как это сделал и я.

– А почему ты в них заглянул? – спросила она.

– Я думал, что каркас этого здания не менее прекрасен, чем его внешний вид. И не ошибся. А что привело к чертежам тебя?

Ответ она обдумывала с полминуты, а может, прикидывала, отвечать или нет.

– Мне нравится побольше узнавать о тех местах, где я нахожусь. По всему городу. Знать то, что неведомо другим. Люди теряют свою историю. Где, что, как и почему становится для них тайной за семью замками. Им так мало известно о том, где они живут.

– Ты не остаешься здесь каждую ночь. Иначе я бы увидел тебя раньше.

– Я здесь вообще не остаюсь. Заглядываю время от времени.

– А где ты живешь?

– Где придется. Везде. Люблю переезжать.

Конечно, такой макияж не позволял разглядеть, какая она на самом деле, но я подумал, что красивая.

– Кто он, тот человек, что преследовал тебя?

– Райан Телфорд. Он куратор редких изданий и художественных коллекций библиотеки.

– Он думал, что ты хотела что-то украсть или разбить?

– Нет. Он удивился, случайно наткнувшись на меня.

– Они не знают и про мои появления здесь.

– Я хочу сказать, он удивился, увидев именно меня. Он знает меня по… другому месту и времени.

– Какому именно?

– Не важно. Он хотел надругаться надо мной тогда, и это ему почти удалось. Хотел надругаться и этой ночью. Только использовал более грубое слово, чем надругаться.

Меня охватила грусть.

– Не знаю, что на это и сказать.

– А кто знает?

– Сколько тебе лет? – спросил я.

– Это имеет значение?

– Думаю, что нет.

– Восемнадцать, – ответила она.

– Я думал, что тебе не больше шестнадцати, а увидев вблизи, решил, что, может, и тринадцать.

– Я сложена, как мальчишка.

– Нет, что ты.

– Как раз да. Поэтому кажусь моложе. Почему ты прячешь лицо?

Очень уж долго она тянула с этим вопросом.

– Не хочу тебя отпугнуть.

– Внешность человека меня не волнует.

– Тут дело не только во внешности.

– А в чем еще?

– Когда люди видят меня, у них возникает отвращение, страх. В некоторых вспыхивает ненависть ко мне… или они так думают, а потом… все становится ужасно.