Александр Лозневой - Крепость Магнитная

• Название: Крепость Магнитная
• Автор: Александр Лозневой
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1983

Книга о людях, которым выпало на долю строить первенец наших пятилеток — легендарную Магнитку, о том, как в сложной обстановке, в преодолении огромных трудностей и лишений шло их духовное становление; как в годы войны, работая по-фронтовому, они считали себя бойцами крепости Магнитной.

---

Платон взял билеты еще утром. Довольный тем, что достались хорошие места, он весело шагал к бараку и вдруг увидел Богобоязного. Не хотелось ему встречаться с этим человеком, а тем более говорить с ним, но тот, преградив дорогу, ехидно улыбнулся и оказал:

— Кончилась коту масленица!

— Во-первых, надо здороваться, — заметил Платон. — А во-вторых, что это ты надумал, какая масленица?

— Ничего я не надумал: Вадим вернулся.

— Какой Вадим?

— У тебя что, память отшибло? — вытаращил глаза Колька. — Галкин муж!.. Так что, друг ситный, придется тебе забыть дорогу на шестой участок.

— Это мое личное, как захочу, так и сделаю, — отмахнулся Платон.

И все же, уходя, почувствовал неприятный осадок на душе. Противно было думать об этом. Чего доброго, Галина может помириться с мужем: мать есть мать и ради ребенка, бывает, идет на все.

Вернувшись в барак, Платон был поражен: здесь только и разговору, что о Вадиме. О нем говорили даже те, кто не знал его. Охотно, со всеми подробностями рассказывал о блудном муже Глазырин. По его словам, Вадим приехал насовсем, одарил жену подарками и уже поступил на работу в Жилстрой.

— Хлопец с головой. Глядишь, и квартирку раньше других оттяпает! — заключил он.

Догадаться, какая сорока принесла ему эту новость, было не трудно. Ну, конечно же, Богобоязный! Все видели, был утром у Глазырина; сидели рядом, шушукались.

Приезд Вадима для Платона, конечно же, не гром с ясного неба, но тем не менее неожиданность, а главное — неприятность. Впрочем, стоит ли об этом, пока не все ясно! Не лучше ли поговорить с самой Галей, получить, так сказать, информацию из первых рук? И то, что она сегодня придет в кино, будет сидеть рядом, очень кстати! Но тут же мысль: а если не придет? То есть, как — не придет. Должна…

Еще утром Платон не мог даже подумать, что этот выходной день принесет ему столько огорчений. Молча сидел он на койке, ждал — скорее бы вечер, — и там, в кино, он все узнает. Кто-то заметил: лица на нем нет. Да мало ли что — чужая душа потемки.

— В кино один не пойдет, — усомнился Глытько. — Всегда с кем-нибудь.

— Любовный перекос у хлопца, — осклабился Родион. — Вот и мечется. Бабы, они хоть кого с панталыку собьют.

— Жареное почуял, — сострил Глазырин.

— Ты все на закуски меришь, — с укором взглянул на него Порфишка. — Прогуляться пошел, воздухом подышать.

— К Галине он, на последнее свидание!

— А тебе завидно?

— Мне?.. Вот чудак, я — Глазырин. Понимаешь, Трофим Глазы-рин! И к девкам, запомни, на свиданье не хожу. Сами ко мне бегают.

— Что верно, то верно, — поднялся Родион. — Сегодня одна у крыльца вертелась, его, Трофима, спрашивала. Молоденькая такая, ну, лет под пятьдесят… Ишо этак прихрамывает: рупь пять, рупь пять…

— Кастелянша это, Кланька!

— Известно, она. Но ей вовсе не пятьдесят, а тридцать с хвостиком, — уточнил слесарь Климов. Девка в самом, так сказать, соку, без мужика не может… У меня, говорит, бальзамовский возраст…

— Бальзаковский, — поправил Дударев.

— Хоть ты, Порфирий, и ученый, а не спорь, — вмешался Родион. — Бальзам — это напиток: от всех болезней помогает. Целебный, значится, в виде нашей самогонки, только на цветочках настоен. А выпущают его в глиняных бутылках. Тут на конном дворе старик-латыш работает, он точно знает. Вот и выходит, пей, наслаждайся, срывай цветочки… Дура она, кастелянша, а соображает!

— Погоди, — остановил его Порфирий. — В книге сказано — писатель был О. Бальзак, который хорошо разбирался в женщинах и очень даже красиво описывал их в своих книгах. Так вот он, Бальзак, утверждал, будто женщина в таком возрасте, представляет собой, как бы тебе сказать, ну самое что ни на есть совершенство в любовном смысле. Другими словами, если, значит, смотреть на нее со стороны мужика, то она об эту пору как бы вершина всех удовольствий. Он, Бальзак, понимал, не зря в холостяках почти до полсотни лет ходил. Все, значит, выжидал, высматривал, как бы не промахнуться, настоящую красавицу взять. И взял. Русскую помещицу, Анну Ганскую… Пятнадцать лет в бумажную волокиту с нею играл — переписывался то есть. Женился, наконец. Привез молодую жену в Париж, в свой новый дом. На свадьбе, понятно, только птичьего молока не было! Пили, гуляли… Да недолго пришлось радоваться. Писатель заболел, а однажды лег спать и не проснулся…

— От счастья, значит.

— Знамо, от чего ж еще!

— Опять ты, Порфирий, все из книг, — рассудил Глазырин. — Книги, они бумага и есть. А вот Родион правильно говорит: бальзам вроде нашей самогонки, даже крепче! Сам я не пил, а вот наклейка от глиняной бутылки точно у меня была. На ней так и написано: «Рижский черный бальзам». И еще голая женщина намалевана.

— На кастеляншу, небось, похожа?

— А ты не хихикай! Кланька, хоть и прихрамывает, а глянь на нее из-за кустов, когда в речке купается, сомлеть можешь. Потому — красота бесподобная. Что нога, что грудные шары, одним словом точь-в-точь как на бальзаме.

— Покажь наклейку-то. Антиресно.

— Где ж ее взять-то! Долго берег, да не сумел. Из-за любви к искусству, можно сказать, на стенку выклеил, чтоб, значит, все могли видеть. А баба Савка, не разобравшись, с метлой на всю эту красоту… Постой, говорю, дура набитая! Ты, говорю, человек без всякой цивилизации и моего искусства не трожь! Да не понять ей, крик подняла. В один миг изничтожила. Так что, видишь, все мои бумажки…

— Хрен с ними, с бумагами. Кланьку береги!

— Пальцем не трону, можно сказать, на руках ношу.

— Отчего ж она плачет?

— Да ну вас, — отмахнулся Глазырин. — Может, у нее зубы болят.

Боясь опоздать на свидание, Платон подошел к кинотеатру заранее. Долго стоял на крыльце, поглядывая на площадь, где должна была показаться Галя. Время шло, а ее не было.

Вышагивая взад-вперед, он нервничал, собираясь высказать ей все, что накипело на душе (поверил-таки Богобоязному). Да и как не поверить, если о приезде Вадима говорил весь барак.

С гор надвигался ливень. Надо было уходить, а он все стоял. Наконец решился. Но, не сделав и десяти шагов, повернул назад. Мучили сомнения. Дивился: откуда они у него? До сих пор ничего такого не замечал, а тут — на тебе!.. И стал утешать себя тем, что все это естественно. Человек не может без сомнений, как, скажем, без радости или печали. От природы это.

И загадал: если через минуту-две Галя появится — он счастлив. Если же нет, то тут ничего не поделаешь — судьба. Значит, не любила, водила за нос, а он верил. Вспомнил, как, придя со службы, явился к ней и… оказался в дураках. Скрепя сердце, метался тогда по стройке, нервничал и, если бы не Янка, наверняка натворил бы каких-нибудь глупостей. Вот и сегодня, мучаясь, думал о том, что уже ничего не поделаешь, что эта его первая любовь так и останется раной в сердце на всю жизнь.

Увидя приближение ливня, побежал к бараку. Но ливень все же настиг его, опрокинул на голову ушат с водой, сверкнул молнией, пригрозил громом. Платон остановился, снял кепку: лей, заливай, бей, если можешь!.. Пошел шагом… Промокший до костей ввалился в барак, стал переодеваться. А когда ливень кончился, опять, не сказав никому ни слова, ушел на улицу. Требовалось сбросить груз волнений, разрядиться, избавиться от гнетущей тоски. Куда-то уйти… А куда? Ну, конечно же, к Галине! И он ушел. Но вскоре вернулся. Ходил из угла в угол, проклиная непогодь, переживал. Взял у кого-то папиросу, но тут же бросил ее в урну. Не раздеваясь, рухнул в постель, лежал, смотря в потолок, ничего не видя и не слыша. Лишь к ночи, когда за окном спустилась темень, поднялся и быстро ушел. На дворе грязь, слякоть, ну и что ж! До шестого участка каких-то пять километров! Лермонтов вон за тридцать верст на коне скакал, чтобы только взглянуть на молодую княжну. Настоящий мужчина!

Шел, увязая в грязи, думал: «Вадим обманул ее, а теперь, выходит, с повинной?» Но Галина, по его мнению, слишком умна, чтобы допустить новую ошибку. Хотя, как сказать, в жизни может быть всякое. И еще более заторопился. Главное, ее увидеть, а там хоть все сгори! Не окажется дома, найдет у соседей, на работе, из-под земли откопает!..

Дверь открыла Настя. На вопрос, где Галя, стала объяснять, что та отправилась на работу заранее, темень, грязь, а тут еще несчастье — Вадим приехал…

— Что он хотел? — вырвалось у Платона.

— Боже мий, шо тут було! Не приняла его Галя.

— Фу! — выдохнул Платон. — Я так и знал.

Услышав эту историю, Антонио говорил:

— Италия нет развода. Женился — любишь, не любишь, умирай вместе. Но, бывает, жена поучай мужа, потому — обманщик он. Вернется муж поздно, стучит, грохает — открывай!.. Жена слушает, молчит, и у нее соседи — свидетели. Проходит час-два, на дворе ночь, муж начинает кричать, ругаться. И тогда она распахивает двери: ну, входи, рассказывай, у какой пылять-синьеры был! Смотрите, люди, у него голова в перьях!.. А еще пригрозит подать в суд… Измена по-итальянски — это плохо. Шелковым становится муж, понимая, что жена может выгнать его. А развода нет… Молодец Галина, чуть-чуть по-итальянски!