Эдуард Зорин - Огненное порубежье

• Название: Огненное порубежье
• Автор: Эдуард Зорин
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1994

«Огненное порубежье» — вторая книга автора на историческую тему. В ней действуют многие из тех героев, с которыми читатель познакомился в «Богатырском поле». В романе представлена Древняя Русь конца XII века (1182–1194 гг.) — падение Киева и возвышение Владимира. В центре романа две исторические фигуры: владимирский князь Всеволод и киевский — Святослав.

---

Эдуард Зорин Огненное порубежье

Часть первая СВЯТОСЛАВ И ВСЕВОЛОД

Пролог

1

Хлопнула сенная дверь, послышался приглушенный разговор. Беседовали меченоша молодого князя Всеволода и кто-то незнакомый, с осипшим голосом.

Слюдяные оконца обмерзли, в ложницу скупо лилось холодное декабрьское солнце.

Всеволод поднялся с лежанки, набросил на плечи кафтан; пройдя босыми ногами по медвежьей шкуре, выглянул в сени.

Говорившие тут же смолкли и, обернувшись в его сторону, согнулись в поклоне.

— От брата твоего, князя Глеба, гонец из Киева, — тихо сказал меченоша и отступил на шаг.

Сердце Всеволода забилось тревожно. Знал он, что Глеб, сидящий на высоком столе, не станет попусту посылать к нему своих людей.

— Пришли половцы, княже, на киевскую сторону в великом множестве, — сказал гонец. — Князь Глеб занемог, просит тебя с Михалкой заступить поганым дорогу…

Гонец был в шапке из волчьего меха; в длинном рыжем ворсе еще блестели нерастаявшие серебристые льдинки.

Всеволод вернулся в ложницу, торопливо оделся. Меченоша оседлал коней.

Занималось морозное утро. Поднялись в небо столбом белые дымы, заскрипели полозья — двинулись из посада через городские ворота груженные товаром неповоротливые возы.

Конь под Всеволодом играл, морозец пощипывал князю уши, румянил щеки, чуть поотстав, скакал исполненный гордости меченоша, и молодые боярышни, садившиеся в санки, увидев всадников, смеялись светло и зазывно.

Михалка, видно, уже знал о прибытии гонца и поджидал брата; несмотря на холод, вышел на всход простоволосый, в длинной холщовой рубахе, в обутых на босу ногу стареньких чеботах.

В то время как другие князья, связанные родственными узами, нередко враждовали друг с другом, Михалка с Всеволодом жили дружно. Были они сынами князя Юрия Долгорукого от разных жен: Михалка от половчанки; младший, Всеволод, от дочери греческого императора — Ольги. Но оба они еще малыми детьми были изгнаны самым старшим из братьев, властолюбивым и подозрительным Андреем Боголюбским, за пределы Владимира и недолго жили в Византии. Уехавшая вместе с ними в изгнание Ольга одинаково заботилась об обоих, и Михалка привязался к мачехе, забыв, что течет в его жилах другая кровь. Когда, гуляя в саду, Ольга скончалась в одночасье от удара, братья послали гонцов во Владимир. После долгого, истомившего их молчанья Андрей дозволил им возвратиться на родину. Видно, так рассудил: братья подросли, могут и сами вернуться, а ежели я их верну, да приласкаю, да наобещаю чего, то останутся мне верны — не то подадутся к другому князю. Дозволить-то дозволил, а удела на кормление не дал. Вот и перебивались они в ожидании, вот и гостили то у одного, то у другого родича…

Спешившись первым, меченоша взял Всеволодова коня под уздцы, князь соскочил и, проворно взбежав по ступеням, обнял Михалку.

Всеволод любил одеться понаряднее: синий кафтан, стянутый широким блестящим поясом, сафьяновые, с серебряными украшениями, сапоги, красное корзно, заколотое на груди большой запоною, кунья шапка с малиновым верхом.

Радуясь встрече, братья прошли в горницу, посреди которой стоял стол, заваленный книгами; поверх книг и на скатерти были разбросаны угловато исчерканные берестяные свитки.

Всеволод вгляделся в покрасневшие глаза Михалки, покачал головой и укоризненно произнес:

— Нынче снова не спал. Живешь, как чернец за монастырскими стенами… А мы вчера выследили лося. Хорошо!

Сказано это было по-братнему, и Михалка не обиделся на Всеволода за упрек. Как расскажешь веселому братцу про те простые и мудрые истины, которые открылись ему в этих книгах?! Не понять Всеволоду и того, что каждодневной суете, охотам, пирам и забавам он предпочитает свое незаметное уединение.

Младший брат будоражил его. Сначала это раздражало Михалку, потом он попривык к его нобузданному нраву; Всеволод рядом с ним тоже менялся — книги манили и его, иногда и он, уединившись в своей ложнице, подолгу склонялся, забыв про сон, над потемневшими листами. Михалка читал жития святых, Всеволода влекли дерзкие похождения и ратные подвиги героев. Сам он тоже был дерзок и храбр. Может быть, за это Михалка и любил его так?!

Пока они, сидя рядом на лавке, мирно беседовали, дверь в горницу отворилась, и на пороге появилась Михалкова жена Февронья — ширококостная, скуластая, с живыми глазами и ярким румянцем во всю щеку. Она прижимала обеими руками к животу пузатый кувшин с медом, а из-за спины ее выглядывали востроглазые девки с подносами.

Поклонившись поясно мужу и деверю, Февронья спросила, не желают ли князья откушать.

Всеволод вспомнил, что с утра он так и не успел поесть — торопился к Михалке с взволновавшей его вестью. Девки, повинуясь знаку Февроньи, тут же расторопно внесли подносы с рыбой и мясом. Одна к одной, распаренные и томные, были они свежи, как налитые соком яблочки; от мяса исходил аппетитный дух, а мед горячо разливался по жилам. Все в это утро радовали Всеволода. Даже Февронья не казалась ему такой некрасивой, как прежде.

Неторопливо отведывая яства, братья говорили о разном, вспомнили о сестре, томившейся за галицким князем Ярославом. Беда с ней. Совсем потерял стыд Ярослав, привел в свои хоромы наложницу, лает братьев; сынов своих, Владимира и Константина, к себе не подпускает.

— Пусть Глеб снесется с Галичем, передаст и нашу волю: не потерпим-де мы такого обращения с сестрой, пойдем на хулителя ратью, — в запальчивости воскликнул ломающимся голосом Всеволод.

Февронья, стоявшая поодаль от стола, охнула и запричитала. Было у нее доброе сердце, и слезливыми были глаза.

— Будя, — не глядя в ее сторону, упрекнул Михалка, и Февронья бесшумно скользнула за дверь.

Подогретые медом, мысли братьев текли в одном русле.

— Сколь еще мыкаться по Руси? — ворчал Всеволод. — Остался Новгород без князя, думал — меня ли, тебя ли кликнут… Вспомни-ко, когда вернулись на родину, как обхаживали нас и владыко и посадник.

— Их ли на то воля?

— Нешто веча? — усмехнулся Всеволод.

— Вечу тот же владыко голова, — нахмурился Михалка. — Ты не егозись, ты дале гляди.

— Аль Андрею все неймется?

Михалка вздохнул, отпил из чары кваску, стряхнул убрусцем прилипшие к усам крошки.

— Надобно Глебу опорой быть, — сказал Всеволод, помолчав.

— Хошь и великий князь, да Глеб ли нынче в силе? — оборвал его Михалка.

— Не тебе единому, и мне ведомо, — разгорячился Всеволод. — Да что из того? Мало еще хлебнул горюшка?..

— Хлебнул не мене твово. Да злобой неча исходить. Нынче в Новгород не кликнули, завтра в ино место куда кликнут…

Всеволод поперхнулся медом.

— Ты ли это, брате?

— Я, — сказал Михалка. Упрямо уставился во Всеволодовы поблекшие глаза. — Аль не Юрьевичи мы?

— То верно, — не сразу согласился Всеволод.

— Поостынет Андрей…

— Дай-то бог.

Михалка разглядывал младшего брата с любовью, выражался уклончиво. Зато Всеволод, подхватив братнину мысль, весело договорил:

— С поклоном прислал к нам Глебушка, как пришла беда, Андрею тоже наступят на хвост — вспомнит…

Долго еще сидели братья. Опустели на столе ендовы, Февронья заглядывала в дверь, а молодые князья вели неторопливую беседу до самого вечера и разошлись, когда уж слуги запалили свечи.

2

Отслужив в полдень молебен, большое войско с двумя княжескими стягами впереди и длинным обозом позади двинулось в степь.

Небо хмурилось, начал падать мелкий снег, а когда последние возы выехали за городские ворота, встал перед войском высокой белой стеной. Верст через десять пришлось разбивать лагерь, потому что ни кони, ни люди не могли больше сделать ни шагу. Такого снегопада в эту раннюю пору не припоминали даже старики, а молодые — те только диву давались: вроде бы с утра было и тихо и солнечно, а тут на-ко. Протяни руку и полруки не видать. Ни в теплые избы не вернуться, ни костра не разжечь…

Затосковало у Всеволода сердце: с утра только простился с милой, а тут сам бог послал еще одну ночку. Крикнул Михалке: «К утру вернусь!» Развернул коня — только его и видели. К городу пробился через снега, когда уж совсем смеркалось, нетерпеливо застучал рукоятью меча в широкие плахи ворот. Вынырнувший из избы вой будто поднятый из берлоги заспанный медведь, с трудом изловчившись, схватил коня за уздцы.

— Куда?! Куда?! Кто таков будешь?

— Совсем застило, — добродушно проворчал Всеволод и, сняв зубами рукавицу, показал княжескую печать.

— Не признал, княже. Ты уж не гневись, — залепетал воротник.

— Ну, гляди, гляди мне, — сказал Всеволод и, откинув назад руку, ожег вороного плетью. Конь вздрогнул и, выбрасывая из-под копыт шмотки мокрого снега, скрылся за воротами.