Василий Седугин - Ярослав Мудрый и Владимир Мономах. «Золотой век» Древней Руси (сборник)

• Название: Ярослав Мудрый и Владимир Мономах. «Золотой век» Древней Руси (сборник)
• Автор: Василий Седугин
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-699-62938-1

Два бестселлера одним томом! Лучшие романы о величайших князьях, под властью которых Русская земля вступила в свой «золотой век», достигнув вершин процветания и могущества, – даже западные хронисты начала XII века признавали, что Киев и Новгород краше, больше и чище Парижа!

Нелюбимый младший сын Владимира Святого, княжич Ярослав вынужден был идти к власти через кровь и предательства – но запомнился потомкам не грехами и преступлениями, которых не в силах избежать ни один властитель, а как Ярослав Мудрый. Он дал Руси долгожданный мир, единство, твердую власть и справедливые законы – знаменитую «Русскую Правду». Он разгромил хищных печенегов и укрепил южные границы, строил храмы и города, основал первые русские монастыри, поставил первого русского митрополита и породнился с большинством королевских домов Европы. Еще бо́льшего достиг его внук Владимир Мономах, на счету которого 80 успешных походов и решающая победа над половцами, на целое поколение обезопасившая русские рубежи от степных набегов. Сам византийский император присвоил ему титул царя (кесаря) со всеми регалиями и просил мира и дружбы. А знаменитое «Поучение Владимира Мономаха» по праву считается одним из главных шедевров древнерусской литературы…

Эта книга воздает должное гениям власти, чьи имена вошли в легенду, а грандиозные свершения прославлены в веках и благодарной памяти потомков.

---

– Кого? – тихо поинтересовался Блуд.

– Да хоть всех троих, коли сможем. Святополку давно пора, Всеволод крепенький, тоже выдержит. Ярослав только… – Что только – недоговорил, но и объяснять не надо.

Блуд в ответ усмехнулся:

– Давно сидят уж, князь.

– Кто? – резко повернулся к нему Владимир.

– Да все трое. Тебя все не было дома, мы сами и посадили…

– И… Ярослав? – Похоже, князя интересовало именно это.

– Ярослав прежде остальных. Ему лошадь помогла на ноги встать.

Владимир уставился немигающим взглядом в лицо Блуда, пытаясь понять, осуждает тот или нет. Блуд взгляд выдержал, своих глаз не отвел, снова пожал плечами:

– Нет в том большой беды, князь, тебе недосуг…

Владимиру вдруг стало стыдно, он все время с дружиной, о собственных детях словно забыл. Сыновей много, а вот все не то. Старший Вышеслав в Новгороде, его Коснятин, сын Добрыни, воспитывает. Изяслав с Рогнедой в Изяславле, эти трое при живых отце и матерях живут точно сироты. Может, потому Святополк такой хмурый и недоверчивый все время? Двое младших все время вместе, а он один и чуть в стороне.

Но князь не умел долго хмуриться, его глаза тут же заблестели:

– А ежели сидят на конях, и того лучше! Значит, будем вместе ездить!

– Куда? – Блуд даже вздохнул украдкой, не было печали, вернулся князь из похода! Уж легче, когда он где-то мотается, тогда Блуд сам себе хозяин. Себе и Ярославу, этот воспитанник интересовал Блуда больше других, он не считал себя обязанным воспитывать всех княжичей. Да никто и не требовал. И все же Блуд решил, что пора намекнуть Владимиру, что и Всеволоду со Святополком нужны свои кормильцы, пора их не просто на коней сажать, а приучать к оружию и ратным заботам. А ему со всеми тремя не управиться.

– Ты чего хмурый? С Ярославом что не так?

– С княжичем все хорошо, только ведь и двум другим тоже кормильцы нужны.

– А… ты? – вытаращил на Блуда глаза Владимир.

– Да ведь не сладить мне со всеми-то!

– Хм, я и не помыслил о том. Прости.

Блуд радовался, теперь его заботой стал только Ярослав. А остальные?.. Мало ли сколько у Владимира еще сыновей будет? Вон, Мальфрида в тяжести ходит, разродится на днях сыном.

* * *

Рогнеда из ссылки вернулась, а вот Изяслав нет, он остался княжить сначала в Изяславле, а потом в Полоцке, называя себя по деду Рогволожичем и не признавая власти Киева. Потомки Изяслава Владимировича тоже не признают власти киевских князей, и эта вражда заберет многие жизни русских людей.

Маленького Ярослава не слишком интересовали родительские ссоры. Нет, он не забыл мать, Блуд часто рассказывал сыновьям о Рогнеде, но мальчишкам интересней походы отца. Хотя князь Владимир не очень жаловал старших сыновей и вечно находился в отлучке. О его походах на ятвягов, на радимичей, на вятичей Ярослав с братьями слушали с большей охотой, чем о далеком Изяславле. Хотя брату Изяславу завидовали – как же, сам князь, его именем правят в полоцкой земле!

Зато день, когда вернулась мать, Ярослав запомнил хорошо. Братья ездили с отцом смотреть дружину, которая уходила на границу со Степью. Когда вернулись, с крыльца к спешившимся мальчикам бросилась женщина. Обхватила обоих, прижала к себе, целуя их щеки, руки, волосы, горячо зашептала:

– Сыночки! Сыночки мои!

И тут на Ярослава дохнуло таким забытым детским, что он не задумываясь тоже прижался, обхватил ее голову руками, только потом сообразив, что это и есть мать. Всеволод последовал за братом, но все оглядывался на отца. Князь спешился, стоял, спокойно глядя на жену и сыновей, не возражал. Да и как было возражать, если мать ласкает сыновей. С той минуты Ярослав стал близок к Рогнеде, часто сидел у нее в ложнице, расспрашивал о брате Изяславе, оставшемся в полоцкой земле. Внутренне восхищался: надо же, уже самостоятельный князь! Сам правит! Позже понял, что это беда для Рогнеды, да и для отца – сын остался один в далеком Изяславле, пусть и под присмотром князя Туры.

* * *

И снова недолгой была спокойная жизнь. Князь Владимир вдруг задался вопросами веры. Сначала переделал старое капище, убрав оттуда прежних истуканов и поставив во главе Перуна. А потом и вовсе решил… креститься! Крещеной была его бабка княгиня Ольга, но та сама крестилась, а другим волю не навязывала. Князь Владимир же решил крестить всю семью.

Вряд ли так уж сразу вчерашняя язычница Рогнеда восприняла христианские заповеди, если и сам князь Владимир еще долго вел себя совсем не как добрый христианин. Но дело было сделано. Мы не знаем, где и как крестилась семья князя, но, скорее всего, это произошло за год до крещения всего Киева и в «узком кругу». Помня опыт бабки, князь не слишком старался кричать на всех площадях о смене веры.

А вот дальше завертелось все так, что круто изменило жизнь всей Руси.

Византийским императорам понадобилась военная помощь Руси против восставшего Варды Фоки. Князь Владимир согласился ее послать, но взамен потребовал… в жены царевну Анну, сестру императоров. До этого ее довольно долго и безуспешно сватал сын германского императора Оттона, есть даже сведения, что Анна имела от него детей!

Сама царевна к тому времени по всем понятиям была старой девой – возраст за 25 считался для женщины едва ли не пенсионным. Мало того, она была смуглой, а значит, «чернявой», то есть некрасивой, не отличалась славянской статью и привлекательностью. К чему понадобилась красавцу князю, имевшему гаремы отборных красавиц, эта великовозрастная замухрышка, непонятно. Конечно, здесь чисто династический брак, тем более что Владимир и после женитьбы в общении с красивыми славянками себе не отказывал.

Но Анна была сестрой императоров и этим могла дать фору любой сопернице. Расчет взял верх, Владимир потребовал женитьбы в обмен на военную помощь.

Византийские императоры пообещали, но оказались забывчивы, русский корпус помог разгромить Варду Фоку, но царевна в назначенное время к жениху не прибыла. Если гора не идет к Магомету… Князь сам отправился на рандеву, причем во главе хорошо вооруженного эскорта. А чтобы оживить память византийцам, взял Херсонес, которым греки очень дорожили.

Сделать это помог местный предатель священник Анастас, отправивший при помощи стрелы сообщение, где проходит водовод в город. Водичку перекрыли, Херсонес пал, Анастаса забрали в Киев в качестве почетного гостя. Позже он сыграл свою роковую роль в судьбе многих русских и самого Киева. Подлость рано или поздно повторяется.

* * *

Конечно, это все было далеко от мальчишек, осваивавших ратную науку под приглядом Блуда, пока отец брал города, добиваясь руки их будущей мачехи.

Но приезд царевны в Киев Ярослав запомнил хорошо…

Новую жену князя Владимира готовились встретить в Киеве с почетом, все же царевна, сестра греческих императоров. Более всего киевлян, конечно, интересовало то, насколько хороша ромейка. Должно быть, хороша, потому как у князя все жены и наложницы одна другой краше. И молоденькая, а как же иначе, ежели невеста?

Особенно любопытствовали бабы, каждой страсть как хотелось хоть одним глазком глянуть, во что одета-обута, сурьмит ли брови или свои собольи, кладет ли румяна?.. Особо рьяные твердили, что уж, конечно, не сурьмит и румян не кладет, ни к чему ей! А росту-то, росту какого? И росту хорошего, должно быть, и статью словно лебедушка, и голосом соловушка… наверное…

К пристани, немилосердно расталкивая остальные ладьи, причалила ладейка гонцов. В другое время обругали бы, а ныне все сразу кинулись вызнавать, с чем приплыл. Гонец вылез важный, не подступись, но уж больно просили сказать хоть словечко, купец даже чарочку преподнес и большой калач, только чтоб разговорился. Но гонец, чувствуя важность сообщения, отвлекаться не стал, поторопился на княжий двор, а в толпу только одно и бросил, мол, завтра будут! На вопросы о том, хороша ли княгиня, глянул непонятно и не ответил вовсе.

Толпа на пристани тут же разделилась надвое. Бабы почему-то решили, что уж столь хороша, что у гонца и слов не хватает! Правда, нашлись сомневающиеся, мол, может, и говорить-то нечего. Таких оказалось немного, и они быстро скрылись с людских глаз, чтоб не быть битыми.

Но когда тот же вопрос задали гребцам на ладье, они тоже лишь отмахнулись. Вот это было уже непонятно и заметно усилило интерес к новой княгине.

С утра, кажется, весь Киев был на пристани. Те, кто порасторопней, места заняли чуть не с рассветом. Мальчишки облепили все заборы, рискуя их свалить; не только они, но и здоровые парни забрались на столбы сваи, прицепились на крышах ближних к пристани домов, гроздьями повисли на всем, за что можно зацепиться и продержаться.

Удержались не все, все же ждать пришлось больше чем до полудня. Были и свалившиеся, и даже покалеченные.

Но вот наконец с реки донеслось: «Е-едут!..» Конечно, не ехали, а плыли, но никто даже не заметил оговорку. Толпа единым движением подвинулась к пристани. Дружинникам стоило больших усилий удерживать людской напор, в конце концов в ход пошли даже кнуты. Это чуть остудило пыл самых настырных, но ненадолго.