Александр Шмаков - Гарнизон в тайге

• Название: Гарнизон в тайге
• Автор: Александр Шмаков
• Издательство: Челябинское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1959

---

Последняя очередь оборонной стройки заканчивается. Скоро можно будет рапортовать Блюхеру о досрочном выполнении плана. Если сегодня закончат бетонировать, то внутренняя отделка отсеков, установка боевых механизмов займет декаду-полторы, и огневая точка готова, можно будет ее обстрелять. Вот только бы не подвел Шафранович. А, пожалуй, Шаев прав: инженера надо заменять. Теперь Мартьянов перенесет все внимание на строительство средней школы, бани, водопровода, Дома Красной Армии. В городке он разобьет прекрасный, естественный парк. Закончит оборудование стадиона. Это все необходимо. Потом он может подумать об отпуске.

Мартьянов натянул поводья, и лошадь остановилась. Он был на перевале. Отсюда открывался широкий вид на море — влево, а вправо, как на ладони, был весь городок, выстроенный за полтора года. Он вдруг понял, как быстро преобразилось это таежное и глухое место. Хотя Мартьянов руководил всеми работами, но не замечал размаха, который приняло строительство. Взглянуть глазами постороннего человека на строительство времени не было да и в голову ему не приходило.

Мартьянов сильнее ощутил огромную ответственность, которая лежала на нем, и заглянул смелее в будущее рождающегося города. Он не мог его оторвать от настоящего. Оно было ближайшей программой, ее он осуществлял сейчас. Им овладело чувство внутреннего восторга и гордости, но это было одно мгновенье. Он вспомнил, что ему нужно объехать еще северный район гарнизона, и пришпорил лошадь.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Ядвига Зарецкая стала внимательнее присматриваться к окружающему. Каждый день приносил ей что-нибудь новое, интересное, был он похож и не похож на прошедший, всегда казался значительнее его. Внутренняя жизнь гарнизона, которая вначале не занимала ее совсем, сейчас представлялась более многообразной и содержательной.

Раньше Ядвига знала — есть казармы, даже заглядывала в них. Но замечала только, что живут в казарме красноармейцы, одетые в казенное бязевое, желтовато-шершавое белье, одинаковые брюки, гимнастерки, сапоги, вечно пахнущие жирной мазью.

Теперь Зарецкая стала замечать, что бойцы не похожи друг на друга, не все койки одинаково и аккуратно заправлены и что живут красноармейцы такой же жизнью, как и она: жадны к знаниям, волнуются, любят, скучают, увлекаются музыкой.

Ядвига уже не любила мужа, хотя Зарецкий по-прежнему казался ей сильным и умным. От сознания этого превосходства в муже Ядвиге было еще больнее. Но это происходило до тех пор, пока она сама не стала активно вникать в жизнь гарнизона. Тогда ей стало ясно, ради чего Бронислав забыл ее, жену. Она поняла тогда: с мужем они были разные люди; жили вместе, но не знали друг друга, их отношения походили на обязанность. Поэтому и жизнь их протекала черство, раздраженно и была лишена самого большого — искренней привязанности.

Вот почему Ядвига могла сказать мужу перед его отъездом:

— Бронислав, я буду говорить для тебя неожиданное. Не удивляйся. Я убеждена: мы уже разошлись с тобой, хотя еще спим в одной кровати. Подожди, не перебивай… Разве ты этого не замечаешь? Странно? Ничего странного! Ты ведь не видел меня, хотя я старалась быть перед твоими глазами, всячески приспосабливалась к тебе. Ты не замечал этого. Больше — ты охлаждал меня безразличием и иронией… Ты был эгоистом: любил себя, хотя говорил, что любишь меня. Раньше я плакала. Теперь у меня нет слез. Слезы мои были, как щелочь, едки, но ничего не изменяли. Подожди, не перебивай, дай высказать все. Первый и последний раз с тобой так разговариваю… Да я уже и кончила. Говорить-то не о чем. Ты понимаешь, я говорю о разрыве…

Она знала, что Зарецкому тяжело и больно это слышать. Ей стало жалко его. Но муж ничего не ответил.

И вот муж уехал и будто канул в пропасть. Его молчание окончательно надломило ее надежду на то, что муж одумается и их отношения изменятся. А тут рядом появился другой человек, предупредительный, веселый. Ласточкин все больше и больше нравился ей.

Теперь, когда Ядвига смотрела на случившееся, как на неизбежное в ее жизни, она чувствовала себя свободнее, легче.

Хотелось сейчас одного — внести ясность в отношения с Ласточкиным, откровенно поговорить с ним обо всем, что ее беспокоило.

— Только сейчас, когда встретила тебя, я поняла, что значит жить любя. Говорят, любовь ослепляет. Неправда! Она мне раскрыла глаза. Я теперь знаю жизнь и люблю ее. О женах, которые встречаются с другими, говорят плохо. Я никогда не обращала на это внимание. Пусть говорят. Я знаю, что делаю, Николай, но я не хочу обмана, я против обмана…

Когда Ядвига говорила об обмане, она запнулась, подумала и торопливо продолжала:

— Обманывают трусливые. Я не обманывала мужа не потому, что боялась, а потому, что все чего-то ждала. Но муж избегал настоящей любви. Ему не хотелось иметь ребенка. Ребенок помешает учебе, говорил он. Вначале я соглашалась с ним. Я все делала, чтобы вокруг него было тихо. Создала ему уют и покой, пока не поняла, что большего ему и не надо в наших отношениях.

Ядвига смолкла, хрустнула пальцами, склонила голову и застыла, как изваяние. Ласточкин был подавлен ее рассказом: он не ожидал такой исповеди Ядвиги. Он не задумывался над тем, настолько ли глубоки и серьезны его чувства к этой женщине, как ее к нему.

Зарецкая как бы очнулась и продолжала:

— Ты видишь, какой муж. Меня ничего не удерживает. Я могу уйти хоть сейчас, но мне жалко его. Ведь к учебе он готовился годы, ради учебы забыл меня. И все же я никогда, никогда не вернусь к нему. Понимаешь, никогда! Такой разрыв он переживет легче, а может быть, это неправда и так думаю только я? Все равно, пусть. Я поступлю так.

Николай, тронутый ее исповедью, стал целовать ее. Ядвига хотела остановить Николая, но, задохнувшись от его жгучего и пьяного поцелуя, сказала:

— Ты сумасшедший, люблю тебя…

ОТЧИЙ КРАЙ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Аксанову разрешили отпуск. В ожидании, когда разгрузят пароход, он днями бродил по берегу, поднимался в горы, смотрел на море и много думал. Он перебрал свои прожитые годы, понял и по иному оценил холодное, сжатое письмо Ольги. Конечно, другого ответа он не заслужил. Аксанов сам виноват, что заронил в сердце девушки неуверенность и сомнения, не проявил чуткого и бережливого отношения к ее чистому и впервые пробудившемуся чувству. Он теперь готов был исправить ошибку — и вновь добиться прежней дружбы с Ольгой.

Вначале, как только приехал в гарнизон, Аксанов думал: будет трудно в тайге. Сейчас привык к гарнизону, все здесь было знакомо и дорого; он чувствовал себя нужным и близким людям. На глазах Аксанова в тайге заложили город, начали оборонную стройку.

Он вспомнил, что недавно по дремучей тайге, неисхоженному можжевельнику, пробиралась геологическая партия, изучающая побережье. А в Москве, в кабинетах Госплана, уже делались наметки строительства железной дороги, порта мирового значения, рыболовных заводов и поговаривали о подвесной дороге через Татарский пролив, соединяющий материк с Сахалином…

Аксанову казалось, что за эти полтора года и люди изменились: окрепли физически, стали смелее, выносливее. У многих появилась заметная медлительность, свойственная людям тайги. И все это Андрей пытался объяснить тем, что люди здесь часто шли на ощупь, у них была передовая линия борьбы с суровой стихией.

Разгрузка парохода продолжалась два дня. Потом Аксанову предстояло дней пять проплыть морем и не меньше проехать по железной дороге до своего родного края.

* * *

В день отъезда Аксанов встретился с Шаевым. Как всегда, помполит торопливо шагал, помахивая фуражкой. Заметив командира взвода, он набросил фуражку на голову и ответил на приветствие кивком, не по-уставному.

— Значит, завтра едешь? — спросил Шаев и проникновеннее произнес: — Завидую, от души завидую тебе… Сколько тебя ждет интересных встреч.

Помполит был в хорошем настроении, и все лицо его светилось радостью.

— Пересечь полстраны — это, братец ты мой, больше, чем прочесть десяток самых интересных книг о нашей жизни и людях. Когда я в пути, то всегда испытываю волнение… Да-а! Ты с Урала? — вдруг спросил Шаев. И Аксанов ответил:

— Челябинец.

— Челябинец! — с каким-то удивлением повторил помполит. — Знавал их по гражданской. В Самарском отряде их было много. Смелые и боевые ребята: если гулять, так гулять, с врагом биться, так до последнего патрона, а потом врукопашную до победного конца…

Шаев сверкнул глазами.

— Будешь проезжать Волочаевку, поклонись памятнику павшим бойцам. Это должно стать правилом каждого из нас. Боями на сопке Июнь-Карани началась история нашего полка…

Тон, каким произнес помполит последние слова, невольно заставил Аксанова подтянуться. Он готов был уже сказать «есть», но Шаев взял его под руку и мягко спросил: