Нина Молева - Левицкий

• Название: Левицкий
• Автор: Нина Молева
• Издательство: Искусство
• Жанр: Искусство и Дизайн
• Год: 1980

Книга посвящена Дмитрию Левицкому — замечательному русскому живописцу второй половины XVIII — начала XIX века.

Издание снабжено иллюстрациями.

---

В начале июля 1787 года Екатерина возвращается из крымской поездки, 1 августа следует прошение Левицкого об отставке, на следующий же день удовлетворенное. Временное совпадение? Но перемены происходят в жизни всех так или иначе связанных с поездкой лиц.

Левицкий не пользуется поддержкой Потемкина. Нужно ли большее доказательство: сколько лет он пишет портреты Екатерины, не получив ни одного сеанса с натуры, но достаточно Потемкину протянуть руку помощи художнику М. Шибанову, не имеющему вообще никакой известности, не представленному при дворе, чтобы императрица согласилась ему позировать. Памятью ее пребывания в Киеве, где происходили сеансы, останутся портреты ее самой в дорожном костюме и меховой шапке и ее тогдашнего фаворита Дмитриева-Мамонова. Больше того — Екатерина отдает распоряжение эти портреты гравировать, для чего привлекается такая знаменитость, как Уокер, и императрица постоянно интересуется судьбой заказа. Ни на что подобное за всю свою жизнь Левицкий рассчитывать не мог.

К тому же после триумфа «потемкинских деревень» слишком заметно падают шансы у неуязвимого Безбородко. Потемкин — его открытый враг, давний, непримиримый. «Места священные облег дракон ужасный», — отзывается Безбородко словами Ломоносова о появлении Потемкина при дворе. И если теперь Екатерина показывает ему свое неудовольствие именно в связи с поездкой, то не сделал ли Безбородко попытки выяснить императрице характер производившейся подготовки. Эта подготовка могла остаться незамеченной опекуном Бецкого Завадовским, но не ушла от глаз находившегося в Академии Левицкого — ведь брали воспитанников его класса! — который был к тому же, в отличие от большинства академических преподавателей, связан и с Канцелярией от строений. Почему бы художник стал молчать в кругу близких ему людей, тем более, что в силу своих убеждений не мог согласиться с подобным ремесленническим использованием получивших превосходную подготовку художников, остаться безразличным к тому отношению, которое они встретили в Новороссии и которое мало чем отличалось от отношения к крепостным.

Для Безбородко подобная информация представлялась хорошим козырем в той ежечасной игре, которую ему приходилось вести в придворных кругах. «Много в нем остроты, — отзовется он о своем противнике, — много замыслов на истинную пользу; но сие исполнять надо бы другим». Только в данном случае авантюра Потемкина как нельзя более совпадала с планами самой Екатерины. Безбородко же неточность его расчета обходится в три года ощутимого охлаждения императрицы: с 1787 по 1791 год он перестает получать привычные денежные подачки, исчислявшиеся большими суммами в десятки тысяч рублей.

Произошедшее не сойдет безнаказанно с рук и Бецкому. Екатерина немедленно расправится с ним не за то, что нарушил ее собственный запрет и распорядился воспитанниками Академии, а за то, что не сумел сохранить этого в надлежащей тайне. В Петербурге, да и за рубежом начинаются нежелательный шумок, пересмеивания, открытые обвинения. В том же 1787 году Екатерина рубит последнюю соединявшую ее с Бецким «семейную» нить — лишает его функций опекуна ее сына А. А. Бобринского, которые переходят к Завадовскому. Будут приняты еще более строгие меры против появления Бецкого при дворе, а годом позже ему вообще перестанут присылать приглашения во дворец. Екатерина не сумеет скрыть своего годами накапливавшегося раздражения даже в момент смерти президента. Времена идиллических часов вдвоем с «гадким генералом» отошли безвозвратно. Остался ненужный назойливый старик, освободивший императрицу от своего существования всего-навсего за год до ее собственной смерти. Как напишет Екатерина в 1795 году Д. Гримму, «этого 31 августа пополудни скончался господин Бецкой, два часа назад, в возрасте 93 лет; вот уже семь лет как он впал в полное детство и частично в сумасшествие; десять лет как он ослеп. Когда кто-нибудь приходил к нему, он говорил: скажите императрице, что я работаю со своими секретарями. Он прятался от меня главным образом из-за потери зрения, чтобы я не лишала его должностей».

Гримм слишком далеко, чтобы проверять объективность объяснений Екатерины, да и кто бы стал ставить под сомнение — хотя бы на словах! — правдивость ее утверждений. Екатерина не собирается преодолевать себя в отношении Бецкого. И как в свое время, уже будучи императрицей, Екатерина не пожелала уплатить долгов своей умершей матери, так и здесь она утвердит более чем выразительную эпитафию на надгробии «гадкого генерала»: «Что заслужил при жизни, то получил навеки».

Из близких Левицкому людей в немилость попадает Капнист.

За два года до поездки в Тавриду он стал предводителем киевского дворянства, так или иначе должен был участвовать в подготовке поездки и, конечно же, находился в курсе всех предпринимаемых Потемкиным шагов. Одобрял ли он их, мог ли с ними согласиться поэт, только что написавший оду «На истребление рабства»:

«На то ль даны вам скиптр, порфира,
Чтоб были вы бичами мира
И ваших чад могли губить?
Воззрите вы на те народы,
Где рабство тяготит людей;
Где нет любезные свободы
И раздается звук цепей…»

Позиция Капниста — она выявлена к этому времени совершенно ясно. В 1783 году, одновременно с «Екатериной-Законодательницей», он пишет «Оду на рабство», поводом для которой стало прикрепление императрицей крестьян к землям Киевского, Черниговского и Новгород-Северского наместничеств. В печати эти строки покажутся лишь в 1806 году, но и без печати они расходятся среди той части дворянства, для которой очевидна необходимость изменения самодержавного строя. Да автор и не думает их скрывать. Как раз в эти годы Левицкий особенно тесно сходится с Капнистом, пишет портрет его жены. Непосредственно перед поездкой в Тавриду Капнист заканчивает другую оду — «На истребление в России звания раба». Формальный повод — запрещение Екатериной подписывать официальные бумаги словом «раб», которое следовало заменять выражением «верноподданный», — становится новым предлогом для разговора поэта о свободе.

Но вся поездка в Тавриду в каждой своей подробности была противопоставлением тому, за что ратовал поэт: торжество самодержавия в его слепой, нерассуждающей и всеподавляющей силе. Назначение Капниста предводителем дворянства в Киеве носило черты ссылки поэта и, во всяком случае, удаления его из столицы. Но после пребывания Екатерины в течение нескольких месяцев в Киеве (с 29 января до 22 апреля 1787 года) — вынужденное ожидание времени, когда вскроется Днепр для продолжения путешествия водным путем, в действительности было необходимо Потемкину для окончания постановки грандиозного спектакля, — Капнист не остается и на этой должности. Он назначается главным надзирателем Киевского шелковичного завода. Не таврическими ли впечатлениями будет порождено ставшее крылатым ироническое замечание Капниста: «Правители все святы, / Лишь исполнители лихие супостаты». И это в виду декораций, заменявших несуществующие и прикрывавших подлинные деревни, в виду бутафорских мешков с житом, наполнявших раскрытые вдали от проезжей дороги амбары, в виду вековых деревьев, вырванных из земли и воткнутых «для благородства вида», тысяч крестьян, согнанных в праздничных одеждах со всех концов Новороссии, скота, пригнанного от самого Ростова-на-Дону, чтобы составить вдоль дорог картину жизни «благоденствующих поселян».

Зато с Державиным происходит прямо противоположная метаморфоза. Он недавний заклятый враг Потемкина, не щадивший едких насмешек для описания образа жизни и характера деятельности «светлейшего», превращается в его панегириста. Совсем недавно Петербург смеялся строкам из оды «К Фелице»:

«А я, проспавши до обеда,
Курю табак и кофе пью;
Преобращая в праздник будни,
Кружу в химерах жизнь мою:
То в плен от Персов похищаю,
То стрелы к Туркам обращаю;
То возмечтав, что я Султан,
Вселенну устрашаю взглядом;
То вдруг прельщаюся нарядом,
Скачу к портному по кафтан».

Но теперь нет таких восторженных слов, каких бы не обратил Державин к Потемкину: «Потемкин ты! — С тобой, знать, бог велик». Посвященные «светлейшему» оды следуют одна за другой — «Победителю», «Осень во время осады Очакова», «Водопад», и превращенное в настоящий гимн Потемкину описание фантастического по богатству и выдумке праздника, который дал тот в Таврическом дворце (вторично ему преподнесенном!) в 1791 году в честь императрицы.

Праздник в Таврическом дворце для Потемкина — это отчаянная попытка уничтожить или хотя бы ощутимо ослабить направленное против него влияние очередного фаворита Екатерины, Зубова. Но Екатерина уже слишком стара, Зубов по сравнению с ней слишком молод, а Потемкин, как бы ни были велики его тайные и явные заслуги перед императрицей, относится для нее к далекому прошлому.