Мизиа Серт - Пожирательница гениев

• Название: Пожирательница гениев
• Автор: Мизиа Серт
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-91671-007-6

Титул «пожирательницы гениев» Мизиа Серт, вдохновлявшая самых выдающихся людей своего времени, получила от французского писателя Поля Морана.

Ренуар и Тулуз-Лотрек, Стравинский и Равель, Малларме и Верлен, Дягилев и Пикассо, Кокто и Пруст — список имен блистательных художников, музыкантов и поэтов, окружавших красавицу и увековечивших ее на полотнах и в романах, нельзя уместить в аннотации. Об этом в книге волнующих мемуаров, написанных женщиной-легендой, свидетельницей великой истории и участницей жизни великих людей.

---

Даже «адские» радости имеют свой конец. Настало время братьям возвращаться в лицей. А меня решили отправить к моим дяде и тете Костер.

Бездетные крупные промышленники, они хотели меня удочерить. Так как Костеры были очень богаты, эта идея соблазнила бабушку. Осенью я приехала в их большой дом в Ганде и стала их куклой… куклой очень нарядной и элегантной.

Главным занятием тети Мари было, сидя у окна, с помощью «шпиона» — ручного зеркальца — подстерегать возможных визитеров. При этом она без конца расшивала свои кашемировые шали. Никогда рукоделье не казалось мне таким нудным занятием.

Дядя был человеком довольно вульгарным, по-видимому, к тому же страдающим некоторым мужским бессилием, так как он почти не интересовался своей красавицей женой. Я испытывала к нему жгучее отвращение. Его грубость, манеры и запах его сигары до сих пор вызывают у меня тошнотворные воспоминания.

Между тем тетя Мари, заброшенная мужем, постепенно чахла со своими «шпионом» и кашемирами. В один прекрасный день, когда ее экипаж почему-то задержался, она села в трамвай. Платя за билет, она взглянула на кондуктора — этот человек решил ее судьбу. Тетя влюбилась так неистово, так страстно, что с этих пор ее единственной заботой стало вновь и вновь видеть предмет своей любви. Я воображаю, какой драмой должна была быть в то время для молодой и прелестной женщины, живущей в провинциальном городе, где ее элегантность привлекала внимание местного общества, эта «неприличная» страсть. Вероятно, она решила пожертвовать собой, так как внезапно слегла в постель и отказалась от еды. Вскоре приказала закрыть ставни: свет причинял ей боль. Потом, повернувшись к стене, свернулась калачиком и оставалась неподвижной. Через три недели она умерла.

От неподвижности ее ноги одеревенели и перестали гнуться. Когда ее обряжали, чтобы положить в гроб, пришлось их раздробить.

После смерти тети Мари меня поместили в монастырь Сакре-Кёр[44] на бульваре дез Инвалид. Я пробыла там шесть лет.

Глава вторая

Дом отца в Париже — Чета Доде — Занятия с Форе — Смерть мачехи — Третья жена отца — Монастырь Сакре-Кёр

За это время отец построил для себя особняк на улице де Прони, рядом с парком Монсо. Этот район считался тогда модным и респектабельным местом, местом, где «надо было строить». Фасад дома, спроектированного им, был относительно прост: его украшали только четыре больших медальона из золотой мозаики[45] с изображением Шекспира, Данте, Микеланджело и Леонардо да Винчи!.. Два входа вели в дом. В ателье скульптора — огромная лестница с перилами в виде шнура из толстого красного бархата. Она играла важную роль в жизни детей. Мы располагались на ступеньках, чтобы увидеть, как расходятся гости. Главным развлечением было наблюдать за четой Доде[46]. Он, бедный, страдал нарушением координации. Вид бесчисленных ступенек, которые ему предстояло преодолеть, держась всего лишь за бархатный шнур, вызывал у него неудержимую дрожь. Мадам Доде ободряюще похлопывала его по спине, а мы, дети, задыхаясь от сдерживаемого смеха, надеялись, что он полетит вниз.

Лестница служила также сценой для наших представлений. Я изображала балерину, без устали изобретая танцы и прыгая босиком по ступенькам.

Лестница — на этот раз с настоящими перилами! — пролет которой был весь обтянут голубым джутом, расшитым золотыми лилиями, вела на второй этаж.

Стены большого зала были затянуты красным шелком, потолок — гобеленом, поддерживаемым тяжелыми золотыми шнурами. На карнизе под потолком большими готическими буквами написано: «Любите природу больше, чем искусство. Искусство больше, чем славу. Искусство — средство. Природа — основа».

Монументальный камин был выложен фаянсовыми плитками работы Луки делла Роббиа[47]. По обеим сторонам камина стояли витрины с итальянскими раковинами. Мебель обита гобеленами эпохи Людовика XIII. Бронзовая статуя Жанны д’Арк в центре зала возвышалась на колонне, окруженной огромным обитым шелком пуфом. Вокруг статуи — зеленые растения, на которые сверху капала вода. Это было устроено так искусно, что ни одна капля не падала мимо. Загадка — так и не разгаданная мною.

Будуар, целиком выдержанный в китайском стиле — ткани, фарфор и безделушки, — освещался двумя страшными драконами из черной бронзы, изрыгавшими лучи газового света.

Столовая, меблированная в итальянском стиле, большая и унылая, со стенами, обитыми кордовской кожей, выходила в оранжерею, где в моем воображении происходили все любовные сцены из романов, которые я тайком читала.

Из оранжереи спускались в сад, главным аттракционом которого был пони. Он имел свободный доступ в ателье отца и не упускал случая проникнуть оттуда в дом. Часто во время обеда он заявлялся в столовую, чтобы попросить сахар.

На втором этаже находились спальни отца и мачехи, библиотека и гостиная. На третьем — детские комнаты.

Отец был так же гостеприимен, как и бабушка. Его дом был всегда переполнен людьми. Но, увы, в отличие от бабушки мачеха тяготела к академическим и светским кругам. Чета Доде, супруги Каролюс-Дюран, издатель Шарпантье, доктор Поззи[48], супруги Менар Дориан, Фелисьен Ропс, Абель Эрман, Эдмон Арокур[49] — вот кто были постоянными посетителями.

Поззи — блестящий человек, имеющий склонность к таинственному. Он создал секретное общество «Лига Розы». Женатые члены «Лиги» не имели права являться на ее собрания со своими половинами. Эта мера была продиктована элементарной осторожностью: устав позволял членам «Лиги» говорить и делать решительно все[50].

К этому обществу относились крайне серьезно. Нужно ли говорить, до какой степени оно занимало мое воображение?.. Я все время размышляла о нем долгие недели в Сакре-Кёр, откуда меня отпускали только раз в месяц. Тогда я снова встречалась со своим маленьким братом Сипой. Родной сын мачехи, он имел самые прекрасные в мире игрушки. Мне было запрещено дотрагиваться до этих сокровищ, заполнявших его комнату. Моя крестная, графиня Замойска, потерявшая дочку моего возраста, относилась ко мне с большой нежностью. Каждое лето она посылала роскошные подарки. До сих пор с восхищением вспоминаю большую куклу, почти с меня ростом, одетую в каштановый и зеленый шелк. Я назвала ее Розой. Она закрывала глаза и говорила голосом, трогающим меня до глубины души: «Папа, мама». Разумеется, я не могла взять ее в монастырь. Во время нескончаемых месяцев она жила в моих мечтах, и я лихорадочно считала дни, которые мне предстоит прожить без нее. Когда наконец вернулась домой, Розы там не оказалось. Я не сразу поняла: такое страшное несчастье, это невозможно!.. Мне ее вернут, я смогу целовать ее, рассказывать, как страдала без нее… Но нет. Мачеха, по-видимому, встревоженная моей непомерной любовью к единственному существу, которое я могла ласкать, кому-то подарила ее…

В Сакре-Кёр я буквально ничему не научилась. Из-за маленькой золотой пластинки, которую меня заставили надеть, чтобы выпрямить зубы, я сюсюкала и бормотала так, что преподаватели перестали спрашивать: каждый раз, когда я отвечала, раздавался взрыв смеха всего класса. Как только опасность миновала, я сняла злосчастный «аппарат».

Одеваясь по утрам, я ловко скатывала ночную рубашку и подкладывала ее сзади под платье, чтобы получился турнюр, который носили взрослые.

«Мари Годебска, немедленно уберите этот турнюр!» — кричала славная монахиня, обязанная следить за нашей формой. На следующее утро я снова его надевала.

Одна из моих маленьких подруг слыла мастером в искусстве ловить мух. Внимательно наблюдая за этими насекомыми, она находила точное место, где их надо было проколоть иголкой так, чтобы они не умирали. Потом нанизывала их на нитку и делала живое колье, приходя в восторг от ощущения, которое вызывало прикосновение к ее коже этих трепещущих крылышек. Мне это было отвратительно до тошноты. Может быть, ее вдохновляли «Беды Софи»[51]…

Раз в неделю нам давали урок манер. Учителем был маленький старичок, который, вооружившись небольшой скрипкой, учил нас реверансам, вальсу и кадрили.

Реверанс был церемонией, имевшей разнообразные и четкие нюансы: начиная от глубокого придворного (шесть шагов вперед, четыре назад с приседанием на четвертом шаге — этот реверанс следовало делать только в дни посещений; он наводил ужас на многих маленьких девочек, так как надо было, не оборачиваясь, закрыть за собой дверь) до простого приседания на месте. Миниатюрная скрипка превращалась тогда в палочку дирижера, чтобы управлять нашими движениями, а маленький старый господин — в важную особу, которую мы должны приветствовать. Разные манеры и интонации, с какими следовало произносить «здравствуйте», «до свидания», обращаясь к выше- или нижестоящему, требовали также бесконечных репетиций. «Здравствуйте», за которым следовало «месье», было бесспорным знаком, что мы имели дело с тем, кто считался ниже нас.