Татьяна Герцик - Роман в утешение. Книга вторая

• Название: Роман в утешение. Книга вторая
• Автор: Татьяна Герцик
• Жанр: Современные любовные романы

Что делать умной и решительной женщине, если любимый муж встретил другую, а сама она ненароком стала любовницей олигарха? Конечно, разлюбить мужа и сбежать от любовника…

---

Чуть улыбнувшись своей маленькой победе, он мягко пожал мои испачканные пальцы, и, повернув их к свету, удовлетворенно констатировал:

— Вы и в самом деле художница, Рита. Можно мне посмотреть ваши картины?

Мне не хотелось показывать свои полуученические холсты, но делать было нечего, и я, даже не оглядываясь, повернула к дому. Почему-то была совершено уверена, что он идет за мной.

По дороге недовольно спросила:

— А почему вы считаете, что бабушки непременно должны жить в доме для престарелых?

И услышала неожиданное:

— Да ничего я не считаю. Просто душа за них болит. Вот в соседнем районе недавно банда орудовала, таких вот одиноких пенсионерок грабила. Хорошо, что нарвалась на бабушку, у которой в этот день гостила пара внуков-самбистов. Они этих подонков и скрутили. В этой банде, кстати, девица в заводилах была.

Я не поняла, для чего было сказано об этой предводительнице бандитов — намек, что и я из той же серии? Или это скрытое вымогательство — чтобы я немедля сообщила, кто я и откуда? Ну уж нет, Семен Иванович, не дождетесь.

И мягко продолжила:

— Ну, это всё-таки редкость. Да и добраться до этой деревушки можно лишь при особых условиях.

Он хмуро подтвердил:

— Конечно. И это меня тоже тревожит. Случись какой-нибудь экстренный случай, заболей кто из них, и сюда будет не добраться. Если только на вертолете, а у нас в хозяйстве вертолетов нет.

Вспомнив про увезшего меня в свое время Скорпиона, я нервно вздрогнула. В это время мы как раз входили в мой дом, вернее, в дом Ефросиньи, и управляющий, приняв мою нервозность за недовольство, попытался оправдаться:

— Вот и Ефросинью Михайловну вполне можно было спасти, если б мы вовремя узнали о ее болезни. Она крепкая дама была. Хозяйственная. Ей бы еще жить да жить. — В его голосе явственно слышалась досада на собственное бессилие.

Мне захотелось смягчить приписываемую им самим себе вину.

— Возможно. Но это в своем доме она жила бы да жила. А вот как насчет интерната, не знаю. Не думаю, чтобы там ей, да и всем остальным, было бы хорошо. Кто знает, живи она в этом самом доме престарелых, то не умерла б еще раньше от безнадежности и тоски? Тут-то у них и хозяйство, и забота, все свое кругом, родина, одним словом, а там? Мне кажется, вы свою жизнь облегчить хотите, со своей совестью договориться, а вовсе не старушкам помочь.

Сердито пожав плечами, управляющий замолк, но в его молчании согласия не было, скорей уж наоборот. По опыту я знала, что начальников такого ранга с избранного пути свернуть очень трудно. Впрочем, так же, как и любого мужика.

Я завела его в сарай, где хранила уже готовые работы. Заходя в узкую дверь, он машинально пригнул голову, чтобы не удариться о низкую притолоку. Вот что значит опыт, сама я несколько раз набивала себе болезненные синяки, прежде чем приноровилась.

Осмотрев парочку картин, Андреев изумился.

— Я и не думал, что у нас тут такие места красивые. Я их как-то больше с практической целью оцениваю — есть ли какой прок для хозяйства. А это такая, оказывается, красотища…

Он ни слова не сказал о художественных достоинствах моих картин, но я почувствовала себя так, будто получила престижную премию на международной выставке.

С новым интересом посмотрев на меня, он вдруг поинтересовался:

— Вы замужем, Рита?

Мне вдруг стало стыдно признаваться в замужестве, будто это было никому не нужно и даже в чем-то постыдно, поэтому выговорила с заметной заминкой:

— Да. — Он заметно помрачнел, и я поспешила ответить ему тем же вопросом, чтобы заставить опомниться: — А вы?

— Аналогично…

Я посмотрела на него с укором, и он ответил мне вызывающе дерзким взглядом. Это было странно, потому что бабником он не выглядел. Наоборот, в нем было нечто крепкое, надежное, коренное. Именно за такими мужьями жены чувствуют себя как за каменной стеной. Что же такое произошло в его жизни, что он перестал дорожить своей семьей?

Раздалось тонкое пиликанье, и Семен с нескрываемой досадой вытащил из кармана сотовый. Недолго поговорив о каком-то сломавшемся не вовремя комбайне, с сомнением посмотрел на меня и попрощался:

— Мне пора. Но я еще как-нибудь заскочу, посмотрю, как тут у вас дела. До скорого!

Он широкими шагами ушел, а я еще долго смотрела ему вслед. Вот если бы таким был Георгий… Открытым, искренним, надежным. Очень сердечным. Хотя еще недавно я именно таким его и считала. Похоже, я вовсе не разбираюсь в мужчинах, ведь этот Семен Иванович, несмотря на наличие жены, вовсе даже не прочь, ежели что…

Я подошла к высоким воротам, но на улицу выходить не стала, боясь, как бы Андреев не вообразил того, чего нет. В конце концов, я ведь в доме тоже совсем одна, и, вздумай он заглянуть ко мне на огонек посреди ночи, вряд ли я смогу ему помешать. Хотя что-то мне говорило, что он никогда ничего подобного делать не станет, но береженого Бог бережет.

Мне хорошо был слышен последний наказ заботливого управляющего своим подопечным:

— В общем, дамы, думайте. Мы поможем с переездом.

Я отметила, что его голос звучал уже не так категорично, как в первый раз, и поняла, что на него всё-таки подействовал наш недолгий разговор.

Он уехал, и я ждала соседок для обмена мнениями, но они предпочли отправиться в дом бабы Нюры для просмотра очередной серии нескончаемой мыльной оперы. Теперь они всё свободное время проводили за телевизором, а потом обсуждали, что там будет дальше, кого всего жальче, кто дурак, а кто нет, и какой сериал лучше.

Ночью мне приснился странный сон — вокруг меня медленно кружились чьи-то тени. Присмотревшись, я узнала Георгия, Романа, и чем-то озабоченного Семена. Постепенно тени Абрамова и Пронина стали прозрачнее и постепенно растаяли, а тень Андреева, наоборот, стала гуще, плотнее и наконец превратилась в реального человека из плоти и крови. Он пытался мне что-то сказать, но разделявшая нас прозрачная, но непреодолимая перегородка не давала мне ничего услышать.

Проснувшись, я еще долго помнила то ощущение безнадежности, охватившее меня в этом полубезумном сне.

Через неделю после первого визита управляющего у моего домика вновь появился его УАЗик. На сей раз он постучал сразу ко мне, во всяком случае, я подумала именно так, глядя в его искрившиеся мягкой иронией глаза, и оказалась не права.

— Куда подевались наши бабульки? Стучал во все двери, никто не открывает. Не в лес ли ушли по грибы?

— Да нет. В лес мы теперь только на моей машине ездим. На грибные поляны. Они слишком далеко, пешком не дойти. А соседки наверняка у бабы Нюры. Телевизор смотрят. Там сейчас как раз какой-то сериал идет. Так что им не до посетителей.

Семен только крякнул.

— Ну и ну! По грибы на машине ездят, да еще целыми днями в телевизор пялятся. Похоже, вы их к цивилизации приобщили.

Не поняв по его ироничному тону, хорошо это или плохо, я промолчала, вопросительно глядя на него. Чтобы скрыть свой интерес, он постарался спросить как можно более нейтрально:

— Что они о переезде говорят?

О переезде они вообще ничего не говорили, я ему об этом так и сказала. Это дало ему повод задать мне еще один личный вопрос:

— Это ладно, пока вы здесь. Ежели что, позвонить и помощь вызвать, думаю, успеете. Сколько вы собираетесь здесь еще прожить?

Мне не хотелось говорить о себе, но вопрос был правомочным, и я нехотя призналась:

— До зимы, я думаю…

Он покивал головой, о чем-то глубоко задумавшись. Его крепкая обнаженная рука, которой он оперся о перекладину забора, была так близко к моей голове, что его кожу наверняка щекотали пряди моих волос, разлетающихся от резких порывов теплого ветра. На сей раз на нем был не строгий костюм, как в прошлый раз, а хлопковая безрукавка, обтягивающая мощный торс, и чуть помятые полотняные брюки.

От него веяло полем, свежескошенной травой и чем-то сугубо мужским, таким, от которого у женщин трепещет что-то внутри. Может быть, настоящим самцом? Ведь все мы звери, как ни тешь себя сознанием своей избранности. Какие из нас цари природы? Отщепенцы мы, и не более того.

Яркий солнечный свет привносил в окружающую обстановку такую радостную струю, такое обещание счастья, что я глуповато улыбалась, даже не думая отстраняться от придвинувшегося ко мне вплотную мужчины. Мне так хотелось склонить голову и положить ее на его крепкую обнаженную руку. И, конечно, в том, что он принял мою мечтательную улыбку за поощрение и поцеловал, была исключительно моя вина. Стоило мне вести себя построже, и ничего бы не произошло.

Положив руку на мою талию, он придвинул меня к себе, заставив ощутить крепкие мускулы на груди и сухощавых, чисто мужских, бедрах. Сначала он целовал меня осторожно, в любой момент ожидая сурового отпора, но, когда его не последовало, притиснул меня к себе еще плотнее и принялся целовать уже всерьез, настойчиво и требовательно. Когда его язык, раздвинув мои губы, ворвался в рот и принялся мягко исследовать нёбо, я содрогнулась. Вот это да! Никогда бы не подумала, что наши деревенские мужики достигли таких высот в деле совращения глупых баб.