Александр Патреев - Глухая рамень

• Название: Глухая рамень
• Автор: Александр Патреев
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1958

---

— С такими, как другие люди.

— За кого ты меня считаешь!.. Ведь прошлый раз обо всем, кажется, договорились, а теперь — опять за старое?.. И не надоест тебе ныть… Не успели встать, как началась «трудовая зарядка» на день. Не умеешь ты жить спокойно, без драм… Ну, скажи, чего тебе не хватает? Чего ты хочешь?

— Ничего не хочу, — ответила она, отворачиваясь, а голос был на редкость требователен и капризен до боли, до злобы.

Полог над Катиной кроваткой зашевелился, потом постепенно замер. Сквозь тишину угадывалось определенное намерение ребенка — подслушать.

— Не сидеть же мне около тебя, не отходя ни на шаг. Это было бы дико… Сама знаешь — у меня работа.

— И мне дико… Надоело все — и мыши, и стужа… Ты уткнулся головой в свои дела и ничего другого не хочешь знать. Сколько раз ни начинала говорить — ни к чему не приходим.

— Ну, устраивайся на работу, — я предлагал ведь?.. Для Кати найдем няньку. Или матери моей напишем… может быть, приедет… Ведь иного выхода нет?

— Няньку содержать очень дорого, а бабушка едва ли согласится. А самое главное — жить негде. Пойми, ведь в яме живем… даже днем крысы бегают!

— Потерпеть надо. Отстроим щитковый дом — туда переедем, и все устроится по-хорошему.

— Я жить хочу, а не терпеть! — вырвалось у ней. — Вы планируете все, креме личной жизни. На нее наплевать вам.

— Наталка вон не жалуется, а уж который год живет в этой хате.

— У нее другие запросы, мне она — не пример.

— Вон что!.. Договорилась до точки, до бессмыслицы. Ты сперва приглядись к ней хорошенько, тогда поймешь: к жизни она приспособленная, стоит на ногах прочно, ныть — не ноет, Ванюшку она любит, на работе песни поет… Научись жить, как она живет, не забывайся. Кабы ты у меня была такая же, как Наталка, и работа моя была бы легче…

— Ну что ж… разведись, — почти подстрекая, молвила Ариша с горечью, готовая уличить его почти в измене.

— И дождешься! — не стерпев, вскипел Алексей. — Говорить с тобой — как воду толочь.

Наталка принесла в избу охапку дров, легонько опустила у печки на пол, а увидав, что уже не спят, звонким голосом спросила, снимая шубу:

— Проснулись?.. На улице — день белый, а вы все еще лежите.

— День, да неудачный, — ответил Алексей. — Уже спорим.

— О чем это?

— Все о том же: что было и давно прошло. Одна и та же песня.

— Полноте-ка… Зачем себе жизнь портить? Живите дружнее.

Вдруг скрипнула кровать, радостно вздрогнул полог и оттуда высунулась повеселевшая Катина рожица.

— Катя, иди мири отца с матерью! — крикнула Наталка.

Катя словно ждала этого, заторопилась, скатилась с кровати и, съежившись от холода, протопала по полу босиком. Она стиснулась между отцом и матерью и затеялась, потом, припав ртом к самому уху отца, таинственно зашептала:

— Папка, не ругай мамулю.

— Я не ругаю.

— А почему же вы? — И тронула за подбородок мать. — А ты, мамуля, за что его?

— Так… тяжело мне, — призналась Ариша.

Катя недолго молчала, обдумывая, как быть дальше, и принялась поучать родителей, следуя советам «няни Наты»:

— А вы дружнее, а ты, мам, не плачь.

— Я не плачу.

— Папка уедет, я с тобой останусь, — продолжал мировой посредник. — Будем с тобой играть в «дочки-матери». А папка привезет нам еловых шишек. — И добиралась ясными глазами до самого сердца: — Привезешь, да?

— Привезу, — улыбнулся отец, покоренный ее трогательным вмешательством.

— Много? Полон карман?

— Полон.

Катя смекнула, что один уже сдался, и снова принялась за мать:

— Не сердись, он уж вон смеется, погляди.

А Наталка подбадривала:

— Так их, так… Ишь они два сапога пара — им надо вместе идти, а они врозь: один — туда, другой — сюда. В каждом деле добрый мир лучше…

Торжественное примирение состоялось.

Ариша долго расчесывала густую темную косу, — на розовом гребешке остался комок спутанных волос, и она с пристальным вниманием посмотрела на себя в зеркало: оттуда, из глубины отполированного стекла, приблизилось к ней молодое скучающее лицо с рассеянным, немного запавшим взглядом. Она подошла к окну, отдернула занавеску — и в старенькой, отсыревшей от морозов избе стало оттого немного посветлее: в морозном мглистом небе багрово разгоралось солнце.

Она спросила мужа: когда он едет на ставёж? надолго ли? И посоветовала взять с собой хлеба, чтобы там ни у кого не одолжаться… Во время завтрака и после, когда Алексей собирался в дорогу, она не испытывала раскаяния, не очень винила и мужа, считая, что он кое в чем, может, и прав, но ни на минуту не переставала чувствовать на дне сердца лед, не растаявший в тепле примирения.

Глава IV Мужицкая душа

Директор Бережнов и главный лесовод Вершинин вышли в обход владений. На лесном складе — в три километра в окружности — сплошной затор: высокие бунты бревен, штабеля теса, свежеотесанных шпал, пиловочника, рудничной стойки, авиапонтона. Вся эта, присыпанная снегом, мерзлая древесина холмисто дыбилась вокруг главного здания конторы, на котором реял красный, полинявший, избитый дождями и ветром флаг. Искрилось ясное морозное утро. Цельсий за окном конторы показывал минус двадцать два, но всюду в этих открытых «зеленых цехах» работали люди — на нынешний день их было более трехсот: бригада омутнинских плотников разделывает бревна, варишане стругают пиленые доски для щиткового дома, зюздинцы тешут египетскую балку, три артели кудёмовских мастеров хлопочут над английской шпалой, французским столбом, бельгийской рудничной стойкой, — к заказам иностранных держав здесь особые требования и более краткие сроки. Белохолуницкие дранщики заготовляют сосновую заболонь, левее и дальше от них на синей декорации неба качаются пильщики. Сквозь редкие сосны проступает оснастка двухэтажного жилого дома и длинного барака-столовой, — там тоже видны люди.

А из глубинных делянок, по ледяной дороге вереницей ползут сюда тяжело нагруженные американские сани, таврические хода; пологим изгибом ледянка подходит к железнодорожным путям, где шумные артели вкатывают на платформы товарный, отработанный лес. У самого полотна дороги женщины ошкуривают двухметровую тюльку, — и среди них Наталка, румяная от мороза и ветра.

— Эй! Зайдите к нам! — зовет она издали, завидев начальников. — Вчера полторы нормы сделали… Вот взгляните… Не забракуете?..

Оба осмотрели тюльку, но браковать оказалось нечего. Бережнов и Вершинин продолжали свой путь.

— И все-таки у нас за полмесяца — шестьдесят процентов плана! — сказал Бережнов. — И дело не только в том, что мало людей, что вагоны подают нам с запозданием… Из девяти тысяч кубометров дров для электростанции мы отправили только шесть, бумажная фабрика торопит с отправкой баланса… Надо разворачиваться побыстрее, Петр Николаевич, — отстаем!.. А ведь к концу месяца мы должны закончить предварительную сортировку людей, переход на бригадный метод затягивается.

Он поручил Вершинину набрать из артелей одну новую бригаду для погрузки дров, вторую — для баланса, а потом — выехать в Большую Ольховку.

— Я не смогу, — ответил лесовод. — Иностранные заказы требуют постоянного наблюдения; кроме того, неудобно оставлять строительство без присмотра. Не лучше ли послать Ефрема Герасимыча Сотина? Он ведь у нас специалист по механизации и заготовкам. Он будет там на своем месте.

Бережков подумал и согласился, но прибавил к прежним еще одно задание:

— Тогда вот что: если остаетесь здесь, подстегните кузницу… Семь таврических ходов лежат неокованными, а их надо срочно пустить по лежневой.

Невыполненный наряд на авиапонтоны беспокоил Бережнова больше всего, и он настойчиво потребовал от своего помощника «зачистить долг». А Вершинин напомнил, что с краснораменской лесопилки, находящейся в двадцати километрах отсюда, совсем не поступает половой тес.

— Туда поедет Горбатов, — ответил Бережнов, — поставит новые рамы, а заодно уж завернет в Зюздино — устранит путаницу с договорами. Это займет у него недели полторы. За это время надо по всем участкам провести беседы, а когда Горбатов и Сотин вернутся, созовем общее собрание.

Поездки по лесоучасткам были обычным явлением, но этот отъезд Горбатова из дома, на полторы недели, приобретал особое значение, в чем не сознался бы Вершинин даже сам себе.

В воротах конного двора, к которому они приближались, показался низенький, тщедушный мужичок в засаленном коротком шубнячке, воротник и шапка были посыпаны сенной трухой. Это был Якуб — заведующий транспортом. Он повел их между пустых стойл.

Каждое утро, как только возчики разбирали рабочих лошадей, Якуб с двумя конюхами принимался за очистку. Сам выпросивший у директора эту должность, он обещал привести лошадей и конюшни в порядок… Во всех колодах было чисто, объедки убраны, навоз вывезен на указанное место, на земляном полу настлана солома, в проходах выметено, лишняя сбруя висела на столбах. И так было во всех трех конных дворах, вмещавших по сорок лошадей каждый… В конце ближней к поселку конюшни, ближе к тамбуру, стояли выездные жеребцы… Бережнов почмокал губами, на его зов из первого стойла потянулась небольшая морда с широко раздутыми ноздрями, с серой, точно замшевой, трепетной губой. В темных, дымчатых глазах Орленка светились красные злые огни. Серый, в яблоках, плотный и сильный конь, высоко поднимая переднюю ногу, бил в землю копытом, сгибая лоснящуюся шею.