Павел Голендухин - Ц-41. Из записок разведчика

• Название: Ц-41. Из записок разведчика
• Автор: Павел Голендухин
• Издательство: ДОСААФ
• Жанр: О войне
• Год: 1958

---

Один из нарушителей успел выстрелить. Пуля попала в ногу Моргунову. Солдаты сбежались на выстрел и помогли скрутить нарушителей.

Они запирались недолго. Вначале пытались утверждать, что командированы из части в Калугу, сопротивление-де оказали в порядке самообороны. Но когда Фокин рассказал им все подробности перехода группы через передний край, приказал привести их проводника и попросил телефонистку вызвать часть, в которой они якобы служат, шпионы подтвердили данные Митряя и сообщили свои калужские явки.

Буряк, низенький, толстый шпион, похожий на откормленного борова, с большой пролысиной на голове, сообщил нам одну любопытную деталь. Группе была дана запасная явка в городе Сухиничи. Но перед самым выходом Михайлов сообщил им указание Блюминга — считать эту точку недействительной.

— Она-де захвачена русскими, — подтвердил показание Лоханкин, среднего роста, с испитым, дряблым лицом.

Не медля ни минуты я поспешил по указанному адресу. Оказалось, что названный дом несколько дней назад сгорел. На пепелище был найден обгоревший труп.

Фокин, казалось, не слушал меня, глядя куда-то вдаль. Его открытое, приветливое лицо было на этот раз непроницаемо. Над глубоко посаженными карими глазами нависли густые брови. Нервно подергивались крылья крупного с горбинкой носа. Даже густые с рыжинкой волосы и те будто недовольно топорщились.

Я, словно ничего не замечая, развивал свои догадки:

— По-моему Блюминг и Иванцов — одно лицо. Телегина опознала, что на снимке изображен Иванцов. А надпись вспомните — «Варшава. Ганс Б.» Нам пока не удалось установить точно имя Блюминга, но инициал Б. кое о чем говорит. Потом Варшава… Он ведь там руководил разведшколой.

Фокин молча перебирал карандаши на столе.

— Второе… Вспомните рассказ Саши — по дороге целовались. Здесь, у Телегиной, та же сцена… И этот плач. «Не могу больше… Тяжело». Такие мысли поверяют только близким людям. А они, как видно, были близки…

— Потом третье, — продолжал я, — Блюминг через месяц, а сейчас уже меньше, должен появиться здесь. Пастухова, будучи «двойником», видно измотала нервы окончательно, стала поговаривать об уходе. Это его, Блюминга, встревожило. Она могла провалить все. И он решил идти на нашу сторону прежде времени, чтобы знать самому лазейку в обороне. А потом, потом убрать «двойника» с дороги, чтобы не подвергать риску себя и все дело.

Я сделал большую паузу. Фокин посмотрел на меня, как бы спрашивая: «Все?».

— И последнее. Мы напрасно его ищем сейчас. Он на той стороне. Он убрал ее и удалился. У него в запасе еще девятнадцать дней. Вот сейчас все.

Фокин посмотрел на меня улыбающимися глазами. Видно было, что моя версия заинтересовала его.

— Смело и остроумно, — проговорил наконец подполковник. — Что ж, время покажет — правы ли вы.

Отворилась дверь и через порог кабинета Фокина переступил невысокого роста, крепко сбитый мужчина в ватной телогрейке, которая так и казалось лопнет по швам под напором могучих мускулов. И как не вязалось с этой могучей фигурой, недоумение и страдание на заросшем рыжей щетиной лице.

— Присаживайтесь, — пригласил его подполковник.

Незнакомец покорно сел, зажал ладони мускулистых рук между колен, чтобы не дрожали, и выжидательно уставился на нас.

Фокин спросил его, зачем он переходил наш передний край. Незнакомец ответил, что бежал от гитлеровских порядков.

— Не погибать же мне было!

— А как ваша настоящая фамилия? — спросил Фокин, делая ударение на слово «настоящая».

— Киреев, — не задумываясь сообщил нам незнакомец.

— Звать?

— Петр Иванович.

Подполковник посмотрел на меня. Я понял его.

— В 1940 году вы, кажется, носили другое имя, — тихо, будто про себя, проговорил я. — Ганс, как будто.

Лицо Киреева на какой-то еле уловимый миг окаменело, а потом в глазах его опять вспыхнул страдальческий огонек.

— Тут какая-то ошибка, — быстро проговорил он.

— Тогда пеняйте на фотографа, что он вместо Петра Киреева усадил перед объективом аппарата вас, — выложил перед Киреевым одну за другой фотографические карточки Фокин. — Жалобу адресуйте в Варшаву.

Незнакомец дрожащими руками взял их со стола. С них на него смотрел он сам.

— Мало ли есть похожих друг на друга людей, — отложил он карточки в сторону.

…Допрос нарушителя продолжался долго. Он клялся и божился, что не имеет никакого понятия, кто изображен на снимках. Притом здесь снят спортсмен, а он, какой он спортсмен! Он сроду на снарядах не бывал, да и плавать не умеет. А тут — на пляже… Нет, нет! Он всю жизнь работает, занимается физическим трудом.

Незнакомец для убедительности начал всхлипывать, размазывая по лицу слезы грязными руками.

— Что-то ни мозолей, ни ссадин не вижу на ваших руках, — улыбнулся Фокин. — Успокойтесь! Зачем же так расстраиваться, — протянул ему подполковник стакан с водой.

Киреев жадно прильнул к его краям. Кадык так и подпрыгивал, судорожно отсчитывая глотки. Потом он попросил разрешения закурить.

А подполковник тем временем, достав из стола лупу, молча разглядывал на стакане отпечатки его грязных пальцев. Киреев насторожился.

— Какая неприятная случайность! — с досадой в голосе произнес подполковник. — Загадочный Ганс Б. как две капли воды, похож на Киреева. А отпечатки пальцев Киреева в точности совпадают с отпечатками Иванцова.

И подполковник положил перед ним записку, найденную в кармане повешенной, и снимок отпечатков пальцев на комоде.

Киреев побледнел.

Тихо скрипнула дверь и в комнату вошла седая женщина. Фокин слегка улыбнулся ей и молча указал глазами на нарушителя.

— Он, — тихо проговорила она.

Киреев вздрогнул всем телом и повернулся на голос.

В дверях стояла Телегина.

Фокин также взглядом поблагодарил ее и отпустил.

— Судите! — зло выкрикнул нарушитель и, не спрашивая разрешения, сам взял со стола папиросу. — Я убийца! Судите! Если можно судить за то, что убил предателя. Она хотела меня выдать немцам… И я решился на преступление… Я бежал из немецких лагерей.

— Все это липа, гражданин Киреев-Иванцов! — перебил его подполковник. — Давайте не будем терять время напрасно.

— Я вам чистосердечно признаюсь… Каюсь.

— Довольно чепухи! — поднялся из-за стола Фокин.

— Хорошо! — вызывающе распрямил плечи Киреев. — Я молчу. Больше вы от меня ничего не услышите.

— Что ж, дело ваше, — снова опустился на стул подполковник Фокин. — Только вряд ли вам это удастся. Думаю, сами заговорите…

Он сделал большую паузу, закурил. Потом посмотрел Кирееву прямо в глаза. Тот не отвернулся. Взгляды их скрестились — спокойный и твердый у Фокина и вызывающий, колючий у Киреева. На заросших скулах нарушителя вздулись желваки. Несколько минут они сидели молча, глядя друг другу в глаза.

— Мы вас ждали именно сегодня, господин Блюминг, — медленно проговорил наконец подполковник.

Глаза Киреева казалось превратились в иглы и еще сильнее впились в Фокина. Под густой рыжей щетиной кожа стала меловой.

— На пушку берете? — не скрывая злобы, процедил он сквозь зубы.

— Вы спешили к вашим агентам, — продолжал Фокин, не отвечая на его вопрос и не сводя взгляда с нарушителя. — Что ж… Искать их хлопотно… Пароли, явки. Мы облегчили вашу задачу.

При этих словах Фокин нажал рукой кнопку с левой стороны стола и бросил перед нарушителем фотокарточку одного из задержанных шпионов, Лоханкина.

— Узнаете?

В ту же минуту на пороге появился человек с дряблым лицом.

Киреев отвел взгляд от подполковника, посмотрел на фотографию, обернулся к вошедшему.

— Нет, не узнаю! — решительно проговорил он.

Еще раз нажата кнопка, и перед столом стоит низенького роста пухлощекий человек. А перед Киреевым — фотокарточка Буряка.

— Тоже не узнаете? — спросил Фокин.

— Нет! — также твердо, но уже заметно нервничая, отвечал Киреев.

— Хотите, встретим вас также с вашим Е-13, гражданином Михайловым, и его помощником, дедом Максимом?

— Не надо! — громко выкрикнул Киреев и судорожно схватился за воротник рубашки. Я сразу догадался — яд! Он хочет отравиться!

В один миг подскочил к нему и что было силы ударил снизу в подбородок. Киреев вскрикнул. Тут же вбежали несколько солдат и скрутили нарушителя.

Киреев, опустив голову, зло сплевывал на пол кровь — раскусил при ударе язык.

— Сейчас расстрел? — вдруг спросил он у подполковника.

— Нет, — засмеялся Фокин, — виселица. А вы что же думали — молиться на вас будут?

До вечера Киреев упорствовал, молчал. А потом все-таки заговорил.

— Давно бы так, — улыбнулся Фокин. — Давайте ваш посмертный жетон.

Киреев потребовал отвертку. Отвинтив шурупы каблука у левого ботинка, он бросил на стол блестящую золотую пластинку. На ней было выгравировано: