Ольга Кучкина - Смертельная любовь

• Название: Смертельная любовь
• Автор: Ольга Кучкина
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9691-0333-7

В давние советские времена язык привычно выговаривал: Ленин и Сталин. Это была законная – идеологическая – пара. Личная жизнь вождей была наглухо закрыта. Значительно позднее выяснилось, что у каждого из них существовала своя пара, и не одна. У Сталина – Аллилуева и другие женщины. У Ленина – Крупская и Арманд.

Книга, которая перед вами, содержит документальные любовные истории самых знаменитых людей эпохи: от Сталина до Горбачева, от Мэрилин Монро до Джона Леннона, от Достоевского до Бунина, от Шостаковича до Таривердиева.

Многие из представленных в книге лиц работали в жанре романа. Но самые интересные романы – их собственные жизни.

---

Первой девушке, на которой хотел жениться, юный Бунин пророчески сказал: «Я буду знаменит не только на всю Россию, а и на всю Европу».

Она не поверила. Отказала. Тем более, он был младше на шесть лет. Потом жалела.

А он страдал. Правда, в тот раз недолго.

Вообще страдал из-за женщин как никто. И как никто умел написать любовь и страсть к женщине.

Чувство накатывало и оглушало, как солнечный удар.

* * *

После обеда вышли из ярко и горячо освещенной столовой на палубу и остановились у поручней. Она закрыла глаза, ладонью наружу приложила руку к щеке, засмеялась простым, прелестным смехом, – все было прелестно в этой маленькой женщине, – и сказала:

– Я, кажется, пьяна… Откуда вы взялись? Три часа тому назад я даже не подозревала о вашем существовании. Я даже не знаю, где вы сели. В Самаре? Но все равно… Это у меня голова кружится или мы куда-то поворачиваем?

Впереди была темнота и огни. Из темноты бил в лицо сильный, мягкий ветер, а огни неслись куда-то в сторону: пароход с волжским щегольством круто опи-сывал широкую дугу, подбегая к небольшой пристани.

Поручик взял ее руку, поднес к губам. Рука, маленькая и сильная, пахла загаром. И блаженно и страшно замерло сердце при мысли, как, вероятно, крепка и смугла она вся под этим легким холстинковым платьем после целого месяца лежанья под южным солнцем, на горячем морском песке…

* * *

Шедевры Бунина – «Митина любовь», «Жизнь Арсеньева», «Темные аллеи», «Солнечный удар» – все родились из пережитого. Острое чувство жизни и острое чувство любви томили его необыкновенно отзывчивую душу, принося ни с чем не сравнимое несчастье и такое же – счастье.

Множество людей смотрелось и смотрится в поразительную прозу Бунина – как в зеркало.

* * *

Поручик пробормотал:

– Сойдем…

– Куда? – спросила она удивленно.

– На этой пристани.

– Зачем?

Он промолчал. Она опять приложила тыл руки к горячей щеке.

– Сумасшествие…

– Сойдем, – повторил он тупо. – Умоляю вас…

– А, да делайте, как хотите, – сказала она, отворачиваясь.

Разбежавшийся пароход с мягким стуком ударился в тускло освещенную пристань, и они чуть не упали друг на друга. Над головами пролетел конец каната, потом понесло назад, и с шумом закипела вода, загре-мели сходни… Поручик кинулся за вещами…

* * *

В Грассе, маленьком французском городе на побережье Средиземного моря, совершали прогулку двое: мужчина и женщина. Он говорил ей:

«Каждая моя любовь была катастрофа – я был близок к самоубийству… Я хотел покончить с собой из-за Варвары Панченко. Из-за Ани, моей первой жены, тоже, хотя я ее по-настоящему и не любил. Но когда она меня бросила, я буквально сходил с ума. Месяцами. Днем и ночью думал о смерти. И даже с Верой Николаевной…»

Кто оборвал фразу: Бунин или Ирина Одоевцева? Это она запомнила разговор во время прогулки и воспроизвела в мемуарах.

Вера Николаевна – последняя жена и главная любовь Бунина – присутствовала тут же. Не при разговоре. В Грассе. Здесь только что отбушевал его последний любовный роман. На глазах у нее. С нею – едва ли не как с наперсницей. С нею – ставшей почти подругой Галины Кузнецовой, начинающей писательницы, которой так страстно увлекся старый Бунин.

* * *

Через минуту они прошли сонную конторку, вышли на глубокий, по ступицу, песок и молча сели в запыленную извозчичью пролетку. Отлогий подъем в гору, среди редких кривых фонарей, по мягкой от пыли дороге, показался бесконечным. Но вот поднялись, выехали и затрещали по мостовой, вот какая-то площадь, присутственные места, каланча, тепло и запахи ночного летнего уездного города… Извозчик остановился возле освещенного подъезда, за раскрытыми дверями которого круто поднималась старая деревянная лестница, старый, небритый лакей в розовой косоворотке и в сюртуке недовольно взял вещи и пошел на своих растоптанных ногах вперед.

* * *

Гуляя с Ириной Одоевцевой по Грассу, Бунин говорил ей: «У меня ведь душевное зрение и слух так же обострены, как физические, и чувствую я все в сто раз сильнее, чем обыкновенные люди, и горе, и счастье, и радость, и тоску. Просто иногда выть на луну от тоски готов. И прыгать от счастья. Да даже и сейчас, на восьмом десятке».

В молодости обладал таким исключительным зрением, что видел звезды, различимые лишь через телескоп. И таким же слухом – за несколько верст слышал коло-кольчик, по звуку определяя, кто из знакомых едет. Однажды в гостях уловил запах резеды. Хозяйка торжествовала: резеды отродясь не росло в ее саду. Исходили сад вдоль и поперек – и нашли куст резеды.

В дневнике записывал: «Я всегда мир воспринимал через запахи, краски, свет, ветер, вино, еду – и как остро, Боже мой, до чего остро, даже больно!»

Обостренное чувство жизни – и обостренное чувство смерти.

Страх смерти преследовал.

В дневнике – вселенская горечь: «А у меня все одно в глубине души: тысячу лет вот так же будут сиять эти звезды, а меня не будет».

Настолько избегал всего, связанного со смертью, что не поехал на похороны горячо любимой матери. Оправдание в том, что это она, горячо его любя и зная уникальную впечатлительность, сама заранее приняла за него решение.

«Ни у кого нет такой тонкой и нежной души, как у него» – ее слова.

«Кто не знал его до конца, тот и представить себе не может, на какую нежность была способна его душа», – говорила Вера Муромцева, имея в виду отношение Бунина к матери.

Отец Бунина – алкоголик, «вспыльчивый, но необыкновенно отходчивый», по отзыву сына. В невменяемом состоянии гонялся за женой с ружьем – она, спасаясь, забралась на дерево и свалилась с него за мгновенье до выстрела. Этим спасла себе жизнь. Может быть, дикое происшествие так подействовало на маленького Ваню, что обнажило его нервы на все последующие годы.

Несмотря ни на что, он находил в родителе черты, достойные восхищения:

«Когда вспоминаю отца, всегда чувствую раскаяние – всё кажется, что недостаточно ценил и любил его. Всякий раз чувствую вину, что слишком мало знаю его жизнь, особенно молодость, – слишком мало заботился узнавать ее, когда можно было! И всё стараюсь и не могу понять полностью, что он был за человек, – человек совсем особого века и особого племени, удивительный какой-то бесплодной и совершенно чудесной в своей легкости и разнообразности талантливостью всей своей натуры, живого сердца и быстрого ума…»

Тут вычитываем не только про отца. Про самого Бунина.

Врожденное умение любить, прощать и понимать – часть бунинского дара.

О себе говорил, что долго, лет до тридцати, был способен на сумасбродные поступки – из тех же тайных, глубоких и противоречивых чувств.

Пятнадцатилетним подростком влюбился в Дуню, сестру невесты брата. Первый поцелуй принес, по его признанию, «ужас блаженства».

А когда Настя, уже ставшая женой брата, шутливо заключила подростка в объятья, это привело его в бешеное волнение.

Болезненная привязанность к бытию и ко всем его проявлениям – это и породит в нем художника.

«Все мучает меня своей прелестью».

Прелесть женского – манок, который многое определит в личной и творческой судьбе.

* * *

Вошли в большой, но страшно душный, горячо накаленный за день солнцем номер с белыми опущенными занавесками на окнах и двумя необожженными свечами на подзеркальнике, – и как только вошли и лакей затворил дверь, поручик так порывисто кинулся к ней и оба так исступленно задохнулись в поцелуе, что много лет вспоминали потом эту минуту: никогда ничего подобного не испытал за всю жизнь ни тот, ни другой…

* * *

Вера Муромцева – статная красивая незнакомка с обликом мадонны, светлым и точеным, будто мраморным.

Иван Бунин – «новая восходящая звезда», как сообщит Вере, когда услышит фамилию Бунин, ее великосветская мать, бывшая в курсе всех новостей.

Он читал свои стихи на литературном вечере в одном московском доме.

Она чуть опоздала. Взбежав на четвертый этаж, остановилась в дверях, чтобы перевести дух. Увидела в передней гору одежды. Услышала голос, читавший просто, но так, что картины вставали перед глазами как живые. После чтения хозяйка пригласила гостей перекусить. Перекусили – и дом быстро опустел. Вера остановилась в дверях в раздумье, куда пойти. Бунин подошел к ней.

«Как вы сюда попали?»– «Так же, как вы». – «Но кто вы?» – «Человек». – «Чем вы занимаетесь?» – «Химией». – «Как ваша фамилия?» – «Муромцева». – «Но где же я могу вас увидеть еще?» – «Только у нас дома. Мы принимаем по субботам. В остальные дни я очень занята».

Они станут видеться каждый день. Вместе завтракать. Ходить по концертам и выставкам. Совершать долгие прогулки вдвоем.

Ему нравится, что ее пальцы обожжены кислотами.

Ей – что у него синие глаза.

Она спасет его.

* * *

Любовная его жизнь до сих пор не задавалась.

Девятнадцатилетним ввергся в пылкую связь с Варварой Пащенко.