Анна Берсенева - Единственная женщина

• Название: Единственная женщина
• Автор: Анна Берсенева
• Издательство: ЭКСМО
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-85585-355-1

Московская жизнь, казавшаяся издалека такой привлекательной, становится для главной героини романа Лизы Успенской жестокой жизненной школой. Ей приходится столкнуться и с обитателями московского «дна», и с капризными светскими дамами. В момент полного отчаяния она встречает человека, которого, как она вскоре понимает, искала всю жизнь. Но, несмотря на взаимную любовь, счастье с ним оказывается нелегким. Став женой крупного предпринимателя, Лиза не только получает возможность отдыхать за границей и жить в роскоши, но и разделяет с мужем все трудности и опасности его жизни.

---

— Твой-то — красавец! — ткнула ее в бок Ксеня. — Ему светло-серый цвет идет, правильно костюм выбрала.

Небольшая деревенская церковь недавно была восстановлена. В ней было мало росписи, и от этого вся она казалась белой, пронизанной светом. Июньский свет струился из-под округлого купола, осеняя стоящих перед аналоем и придавая всему происходящему вид необыкновенного, не людьми управляемого, действа…

Лизины пальцы дрожали во время обручения, когда Юра надевал на ее руку кольцо. На секунду она даже испугалась, что оно сейчас упадет и со звоном покатится по полу. Но его рука была тверда и горяча, как всегда, и, надевая кольцо ему на палец, она на мгновение задержала его руку, стараясь унять собственную дрожь. Он ответил ей легким, незаметным пожатием, и Лиза почувствовала себя спокойнее.

Звон стоял у нее в голове — словно звенел свет, льющийся отовсюду. И сквозь этот, никому не слышимый звон доносились до нее слова священника:

— …И будут два одною плотью, так что они уже не двое, но одна плоть. И так, что Бог сочетал, того человек да не разлучает… Тайна сия велика…

Эти слова все звучали у нее в ушах, когда отец Владимир уже говорил:

— Славою и честию венчай я!

И когда уже выпили они вино из общей чаши, и трижды обошли вокруг аналоя, — она все слышала немолкнущий голос:

— Тайна сия велика…

Из церкви шли домой молча: каждый думал о своем, и не у всех эти мысли были веселыми… Даже говорливая Ксенька притихла, изредка взглядывая на Лизу и Юру.

Впрочем, Юра первым нарушил молчание, неожиданно улыбнувшись.

— Ты чего? — спросила Лиза, заглянув в его глаза, в которых уже заплясали веселые искорки.

— А помнишь, как он сказал — что любящий свою жену любит самого себя?

— По-моему, это апостол Павел сказал, — не удержалась от улыбки и Лиза.

— Ну, все равно. Так что, выходит, я теперь по праву могу не сдерживать свой природный эгоизм — и любить себя до бесконечности!

Ночью Лизе казалось, что она не сможет уснуть: голова все кружилась, звон все стоял в ушах, и светлый туман все окутывал ее… Она заснула только, когда Юра прошептал ей:

— Что же ты волнуешься, любимая моя, — человек же не разлучит…

12

Нелегко далось ему это венчание!

Он рад был за них, и ему нравился их новый дом, который Лиза так быстро сделала уютным. Но он мог радоваться, только когда смирял свое сердце, когда старался не думать о том, что надежды у него больше не осталось…

И, видя, как вздрагивают Лизины ресницы и каким взглядом смотрит она на Юру, и как слушает слова священника, — он сдерживал себя, чтобы не заскрипеть зубами от отчаяния.

Только мысль о том, что Юра счастлив, как не был счастлив никогда, — только это давало ему силы…

Но было и другое, не менее мучительное для Сергея.

Он всегда знал, что происходит с Юрой — вернее, всегда знал с тех пор, как встретился с ним на деревенском кладбище и принял его предложение. Его безошибочное чутье защитника подсказывало, когда надо вмешаться в Юркины действия, — и он вмешивался без разговоров, невзирая ни на что.

Только однажды это чутье подвело его — и Псковитин ни за что не позволил бы себе расслабиться снова…

И теперь он следил за каждым Юркиным шагом. Он запретил ему садиться за руль, он требовал, чтобы охрана сопровождала его от порога до порога. Он лично предупредил и охранников на въезде в «поселочек» — чтобы были особенно внимательны ко всем, кто будет интересоваться Ратниковым, и докладывали ему об этом немедленно.

Сергею уже сообщали о том, что Подколзев забеспокоился, заметался, не понимая, в чем дело, почему перестает владеть ситуацией. Псковитин ожидал, что тот вот-вот решится на разговор с Ратниковым — и был готов к этому.

Единственное, на что ему труднее всего было пойти, — это прослушивание Юриных разговоров.

Псковитин давно уже располагал техникой, позволяющей ему слушать все разговоры, ведущиеся из зданий «Мегаполис-инвеста». Он и делал это регулярно, не испытывая никаких угрызений совести: это была его работа, и он знал, что не имеет права полностью доверять даже тем, кто не вызывает и мысли о недоверии.

Но Юра… Одна мысль о том, что он включит магнитофон и услышит его голос, — одна эта мысль приводила Псковитина в содрогание.

И все-таки наконец он решился. Потому что знал: единственное, в чем Юрке совершенно невозможно доверять, — в вопросах его личной безопасности.

Псковитин прослушивал все его разговоры вечером, перед уходом с работы, — и все в его душе восставало против этого, все в нем сжималось, и в этот момент он ненавидел Подколзева так, что убил бы своими руками.

Впрочем, разговоры были обычные — Юра говорил со своими партнерами о том, о чем Псковитин и так знал от него же, — и это было особенно мучительно: словно он предавал Юрино доверие…

Это же только до тех пор, пока разгребем все это дерьмо, уговаривал себя Сергей; но на душе у него все равно было отвратительно.

И только Юриных разговоров с Лизой он не слушал никогда: прокручивал пленку…

В конце концов он устал. Устал от этого бесконечного состояния обмана и недоверия, от этого постоянного стыда посмотреть Юре в глаза.

«У меня ж нервы — не канаты! — думал он, садясь вечером за стол и нажимая на проклятую кнопку. — Человек я или автомат? Не могу я больше, не могу-у!» — И слушал, сдавив виски кулаками. Он делал это каждый день — именно с настойчивостью автомата, забыв о себе совершенно, но смутно сознавая, что это не может пройти для него бесследно.

А сегодня — все! Все это длилось больше двух месяцев, и этим вечером Псковитин понял: если он сейчас снова услышит Юркин голос, доносящийся из проклятого магнитофона, — просто не выдержит, свихнется.

Он вышел из особняка, медленно пошел к машине. Остановился, словно думая еще: «Может быть, все-таки вернуться?» И пошел быстрее, не оглядываясь.

«Поеду сейчас куда-нибудь — только не домой, — подумал он тоскливо. — Сил нет сидеть в четырех стенах одному…»

Юрка в этот день уехал рано, часа в четыре — что было необычным в последнее время, — и, вздохнув с облегчением, Сергей вскоре последовал его примеру, разрешив себе сегодня отказаться от мучительного занятия, ставшего его ежедневной каторгой.

Он перебирал в уме, куда можно отправиться сейчас, — и быстро выбрал охотничий ресторан «Под сенью», где они часто бывали с Юрой. Там даже ресторанный шум не мешал: немного забывался город, и можно было долго сидеть, глядя на высокие сосны, освещенные вечерним солнцем. Ночи уже стали короткими, темнело совсем поздно, и Псковитин любил долгое состояние вечернего, закатного покоя, которое так отчетливо ощущал, сидя перед распахнутым балконом.

Он знал, что нелегко будет выбраться в час пик на Ярославское шоссе, — но ему нравилось не торопиться, застревать на светофорах, бездумно смотреть, как мигают впереди стоп-сигналы. Жаль, кончились сигареты — и к киоску не вырулить из левого ряда. Сергей пошарил по карманам: не завалялась ли начатая пачка.

Неожиданно он вздрогнул, словно нащупал в кармане пиджака змею.

Когда он положил эту кассету в карман и зачем? Наверное, когда размышлял, слушать сегодняшнюю пленку или уехать поскорее, дать себе отдохнуть, — и машинально взял ее с собой…

Он сжал кассету в кулаке, словно хотел сломать. Что ж это преследует его, не дает спокойно дышать! Кажется, даже афганские кошмары, сломавшие психику многим его товарищам, не были так навязчивы, как эта необходимость совершать ежедневную подлость…

И сигарет нет как нет! Псковитин проехал под мостом, так и не выбравшись из бесконечной вереницы машин, и снова застрял на Ярославском — уже забыв, впрочем, куда и зачем едет.

Он чувствовал в кармане проклятую кассету, как раскаленный уголь.

В который раз остановившись перед неразличимым вдалеке светофором, он медленно, словно во сне, достал ее из кармана и вставил в магнитолу, прервав веселую музыку «Европы-плюс». Почувствовал, как привычная головная боль начинает терзать виски.

Юрин голос звучал как обычно: то он ругался с директором Подольского завода, то коротко отвечал на вопросы мюнхенского представителя «Мегаполиса». Потом позвонил Лизе и сказал, что едет домой, — и Псковитин уже вздохнул с облегчением: кажется, все на сегодня.

Потом Сергей забыл и о головной боли, и о тоске, и о сигаретах: его тело, мышцы, нервы напряглись так, словно ему предстоял гигантский прыжок через горящую пропасть.

Юра разговаривал с Подколзевым. Тот спокойно представился — то ли не предполагал, что его записывают, то ли не считал нужным скрываться.

— Юрий Владимирович, — услышал Псковитин. — А не пришла ли нам пора поговорить по душам?

— Это зачем еще? — спросил Ратников, и в его голосе Сергей уловил насмешку. — Мы ведь уже с вами, кажется, обо всем поговорили?