Блез Паскаль - Письма к провинциалу

• Название: Письма к провинциалу
• Автор: Блез Паскаль
• Издательство: Port–Royal
• Жанр: Религиоведение
• Год: 1997
• ISBN: ISBN 966–7068–04–8

«Письма к провинциалу» (1656–1657 гг.), одно из ярчайших произведений французской словесности, ровно столетие были практически недоступны русскоязычному читателю.

Энциклопедия культуры XVII века, важный фрагмент полемики между иезуитами и янсенистами по поводу истолкования христианской морали, блестящее выражение теологической проблематики средствами светской литературы — таковы немногие из определений книги, поставившей Блеза Паскаля в один ряд с такими полемистами, как Монтень и Вольтер.

Дополненное классическими примечаниями Николя и современными комментариями, издание становится важнейшим источником для понимания европейского историко — философского процесса последних трех веков.

---

Какой переворот, отцы мои! Кому же не ясно, какие излишества породит он? Ведь в конце концов очевидно, что он приведет к положению, когда станут убивать за самые ничтожные вещи, если сочтут их делом своей чести. Я скажу даже, что станут убивать за яблокоХ Вы стали бы жаловаться на меня, отцы мои, и говорить, что я делаю коварные выводы из вашего учения, если бы я не опирался на авторитет веского Лессия, заявившего (№ 68): «Не разрешается убивать для того, чтобы сохранить вещь малоценную, например, за один дукат или за яблоко, aut pro pomo, разве только если бы было позорно потерять ее. Ибо тогда можно отнять ее и даже убить, если убийство необходимо для того, чтобы возвратить ее, et si opus est occidere: потому что здесь речь вдет уже не о защите имущества, но о защите чести». Это ясно, отцы мои. И чтобы заключить ваше учение правилом, охватывающим все остальные, выслушайте следующее правило вашего о. Эро, который заимствовал его из Лессия: «Право самозащиты распространяется на все, необходимое для нашей защиты от любого оскорбления».

Сколько странных следствий заключается в этом бесчеловечном основании. Насколько все обязаны бороться с ним, а более всего общественные деятели. И не только общественное благо обязывает к этому, но и их личный интерес, потому что ваши казуисты, цитированные в моих письмах, распространяют свои позволения убивать и на них. Таким образом, бунтовщики, опасаясь наказания за свои покушения, никогда не кажущиеся им несправедливыми, легко убедят себя в том, что их угнетают насильственно, и одновременно будут веровать в «право самозащиты, распространяющееся на все, необходимое им для ограждения себя от всякого оскорбления». Им не нужно более побеждать упреки совести, которые останавливают большинство преступлений при самом зарождении, они займут свои мысли только тем, как бы преодолеть внешние препятствия.

Я не буду более говорить здесь об этом, равно как и о других убийствах, которые вы разрешили и которые еще омерзительнее и опаснее для государства, чем все предыдущие, и о которых Лессий так откровенно трактует в Сомнениях четвертом и десятом[245], как и многие другие ваши авторы. Следовало бы желать, чтобы эти ужасные правила никогда не выходили из ада, чтобы дьявол, первый виновник их, никогда не нашел людей, настолько послушных его повелениям, чтобы распространять их среди христиан.

Из всего сказанного мной до сих пор легко рассудить, насколько распущенность ваших мнений противоречит строгости гражданских законов, даже принятых у язычников. Что же будет, если сравнить их с церковными законами, которые должны быть несравненно более святы, ибо одна церковь знает и имеет истинную святость? Эта непорочная супруга Сына Божия, охотно проливающая кровь свою за других в подражание своему супругу, но не проливающая крови других за себя, питает, стало быть, совершенно особое отвращение к убийству, сообразно с откровениями, сообщенными ей Богом. Она смотрит на человека не* только как на человека, но и как на образ Бога, которому она поклоняется. К каждому она питает святое уважение, делающее достойными уважения всех людей, ибо они искуплены бесконечно высокою ценою, чтобы сделаться храмами Бога живого. И поэтому она считает смерть человека, которого убивают без повеления Божия, не только человекоубийством, но и святотатством, лишающим ее одного из ее членов; ибо принадлежит ли он к верным, или нет, она всегда смотрит на него или как на одного из своих детей, или как на способного присоединиться к их числу.

Вот, отцы мои, те священные основания, которые со времени пришествия Господа в человеческом облике сделали положение последних столь достойным уважения для церкви, что она всегда наказывала человекоубийство, как одйо из величайших преступлений, какие только можно совершить против Бога. Я приведу вам несколько примеров не в качестве призыва к соблюдению всех этих строгостей (церковь, я знаю, может различно располагать подобной внешней дисциплиной), но как констатацию неизменного церковного мнения по данному вопросу, ведь наказания, налагаемые церковью, могут быть различны в разные времена, но отвращение, которое она питает к убийству, никогда не может измениться с изменением времен.

Очень долго церковь только на смертном одре примирялась с виновными в намеренном убийстве, напоминающем те, которые вы разрешаете. Знаменитый собор в Анкире[246] подверг указанных людей покаянию на всю жизнь, и церковь считала, что она достаточно снисходительна к ним, если ограничивает подобный срок очень большим числом лет.

Но, чтобы еще более отвратить христиан от намеренных убийств, она наказывала весьма строго даже те, которые Произошли по неосторожности, как это можно видеть у св. Василия Великого, у св. Григория Нисского, в декретах пап Захарии и Александра II. Каноны, приведенные Исааком, епископом Ланфским[247] (тр. 2, гл. 13), повелевают «семь лет покаяния за убийство при самозащите». И св. Гильдеберт, епископ Майнцский[248], ответил Ивону, епископу Шартрскому, «что он справедливо отлучил от служения на всю жизнь священника, который, защищаясь, убил камнем вора».

Не дерзайте же более говорить, что ваши решения согласны с духом и канонами церкви. Вы не можете указать ни на один, который разрешал бы убивать для защиты только имущества; я ведь не говорю о случаях, когда приходится защищать и свою жизнь, se suaque liberando. Ваши собственные авторы признаются, что не существует такого канона, и в числе прочих ваш о. Лами (тр. 5, расс. 36, № 136): «Нет, — говорит он, — никакого права, ни божеского, ни человеческого, прямо разрешающего убить вора, который не защищается». Вы же, однако, прямо разрешите это. Вы не можете указать ни одного канона, который позволял бы убивать за оскорбление чести, за пошечину, за оскорбление словом или за злословие. Вы не можете указать ни одного, который позволял бы убивать свидетелей, судей и должностных лиц, какой бы несправедливости с их стороны ни опасались. Дух церкви вполне далек от этих возмутительных правил, предоставляющих повод к восстаниям толпе, столь склонной к ним по природе. Церковь всегда учила детей своих, что не следует воздавать злом за зло: что надлежит уступать перед гневом, не противиться насилию, воздавать каждому должное, честь, подать, покорность, повиноваться властям и старшим, даже несправедливым, потому что в них должно всегда почитать власть Бога, который поставил их над нами. Еще строже, чем гражданские законы, запрещает она самосуд, и, согласно с духом церкви, короли христианские не судят сами оскорбления величества, а предают преступников в руки судей для казни по законам и формам правосудия, которые настолько противоположны вашим приемам, что данная противоположность заставит вас покраснеть. Так как зашла речь об этом, я прошу вас проследить следующее сравнение между приемами убивать своих врагов по вашему учению и теми, которые употребляют судьи, чтобы казнить преступников.

Известно всем, отцы мои, что никогда не позволялось частным лицам требовать чьей — либо смерти и что, если бы кто — нибудь разорил нас, изувечил, сжег наши дома, убил нашего отца и готовился бы еще убить нас, лишить нас чести, в суде не стали бы и выслушивать нашего требования смерти его: таким образом, пришлось установить общественных лиц, которые требуют ее именем короля или, вернее, именем Бога. По вашему, отцы мои, христианские судьи, установляя этот порядок, притворялись и лицемерили? А не для того ли они это сделали, чтобы согласовать 1ражданские законы с законами Евангелия, опасаясь, как бы внешняя деятельность правосудия не оказалась в противоречии с теми внутренними убеждениями, которые должны иметь христиане? Довольно ясно, что уже это начало путей правосудия смущает вас: остальное вас окончательно подавит.

Итак, предположите, отцы мои, что упомянутые общественные деятели требуют смерти того, кто совершит все перечисленные преступления: как поступят в данном случае? Вонзят ли ему тотчас же кинжал в 1рудь? Нет, отцы мои, жизнь человеческая чрезвычайно важна; к ней относятся с большим уважением: законы не предоставили ее в распоряжение кому попало, а только судьям, честность и способность которых испытаны, И вы думаете, что для осуждения человека на смерть достаточно только одного судьи? Нет, отцы мои, нужно по меньшей мере семь. Нужно, чтобы в числе этих семи не было ни одного, который был оскорблен преступником, из опасения, как бы страсть не повлияла или не исказила его суждения. И вы знаете, отцы мои, что дабы ум их был более ясен, соблюдается еще обычай посвящать подобным делам утренние часы: вот сколько заботливости проявляется при подготовке их к такому великому действию, во время которого они занимают место Бога, ибо они слуги Его, назначенные осуждать только тех, кого Он Сам осуждает.