Лайош Мештерхази - Свидетельство

• Название: Свидетельство
• Автор: Лайош Мештерхази
• Издательство: Правда
• Жанр: О войне
• Год: 1983

Лайош Мештерхази, писатель-коммунист, написал роман о Будапеште. Автор рассказывает о родном городе военных лет, о его освобождении советскими войсками от господства гитлеровцев, о первых днях мира.

---

— Но как же вы собираетесь пройти через две линии фронта? Вы понимаете? Две! Человек — не птица, на крыльях не перелетишь.

— Пройду я. Там мое место. Где жена и детишки.

Его рубаха и порты высохли, стало жестким хрустящее, грубое, серовато-грязного цвета солдатское белье. Старик солдат пошел в ванную, повозился там немного, переоделся и вернулся назад.

Потом ужинали, солдат хлебал суп с благоговением человека, для которого пища — тело господне. Крепкий, ароматный бульон придал вкус даже сушеным овощам. Каждому досталось и по большому куску мяса.

— А ведь она вкусная! — воскликнула старушка профессорша, и все вдруг поняли, что едят конину. Мартон Андришко поглядывал на Магду, Ласло давился смехом. И только старый солдат ел истово, с серьезным видом, почтительно держа на коленях глубокую тарелку, полную супа.

— Послушайте, папаша! — продолжал убеждать его Ласло. — Через неделю-две вообще все это закончится. И можете тогда преспокойно отправляться к себе в Игаль. Никто вас больше и держать не станет. А так ведь если не наши, то немцы или русские подстрелят. Русский дозор — он же не знает, что вы к нему с мирным намерением идете. Подумайте о семье, не делайте этого.

Складной нож, которым солдат резал свой кусок мяса в тарелке, остановился, замер в его руке. Он сидел, перестав жевать, и только голова его покачивалась.

— Нет, нужно! — промолвил наконец он. — Какое сегодня число будет?

— Тридцать первое.

— Новый год, — вздохнул солдат. — Уже давно мог бы дома быть… Сто шестьдесят километров, — продолжал он, словно самому себе. — Поделю на четыре раза. Выходит, четвертого уже дома буду. А может, где на попутную телегу подсяду. Тогда еще раньше успею… Новый год! — печально покрутил головой солдат. — А мог бы ведь уже дома быть, со своими. Игаль-то давно по ту сторону, только мы этого не знали. А он уже на рождество!..

Солдата попробовал отговорить и дядя Мартон. Но все было напрасно. Магда, положив в тарелку солдата еще один кусок мяса, подсела к нему и взяла за руку.

— Дяденька, вы заходите к нам еще. Когда только вздумается… Как не на посту, так и приходите. Мы вам всегда будем рады. А с домом — повремените чуток… Немного ждать-то осталось. А то ведь неужто и сами не понимаете — сгинете вы!

Солдат тепло, благодарно посмотрел на Магду. И его старые, усталые глаза заблестели.

— Не могу! — медленно проговорил он. — Словно кто ножом мне по сердцу пилит. Так-то вот. — И потупил голову. И тут же стал собираться — встал, застегнул ремень и больше уже не хотел слушать никаких резонов.

Все же Ласло надумал, как помочь старику. Он сходил в «озорничную», достал из ящика стола, засыпанного битым стеклом и мусором, лист бумаги, конверт, написал сверху адрес: «Г-ну юнкер-сержанту Миклошу Сигети». В конверт он вложил записку, где в самых общих, вполне невинных выражениях просил помочь старому солдату.

— По набережной ступайте, — объяснял он игальцу. — Знаете, где Инженерный институт? Идите все прямо и придете. А там разыщите химическую лабораторию. Я тут написал на конверте. Сержант Миклош Сигети. Это мой хороший друг. Он вам обязательно поможет.

— Спасибо, — поблагодарил солдат, пряча письмо за обшлаг шинели. — И вам спасибо за доброту вашу, — повернувшись к Магде, добавил он, постоял и пошел к выходу.

Янош Шиманди — дамский парикмахер и командир отделения — сам того не заметил, как оказался вдруг начальником нилашистского штаба на улице Молнар. Дело в том, что все главари-нилашисты еще в первый день рождества вдруг испарились один за другим. Все свои обязанности, дела они перепоручили Шиманди: письма-доносы, секретные списки «магазинов с богатыми складами», перечень «квартир, где предположительно могли быть спрятаны богатства сбежавших евреев»… Дали и общие указания: «С арестованными не церемониться».

Как-то вечером Шиманди, по обыкновению, велел согнать в подвал всех арестованных. Набралось человек двести. Помещение убежища было ярко освещено сильными керосиновыми лампами. Вдоль стен — с автоматами на изготовку — расположились мрачные нилашисты. Для начала Шиманди произнес небольшую речь, как он выразился — «общесобразовательного содержания». В ней бывший парикмахер объяснил, что сифилис вызывается половым общением между евреями и христианами и что болезнь занесли в Европу крестоносцы, путавшиеся в Палестине с еврейками, а у тех, как известно, кровь гнилая. Затем Шиманди перешел к обстановке на фронтах, дополняя передачи «Дейчландзендера» слухами и собственными домыслами. Для концовки он припас «десерт». «Мы находимся в осажденном городе, — сообщил он. — Слышали вы когда-нибудь об осаде Парижа? Нет? Банда идиотов, что же вы тогда вообще знаете! Когда в тысяча восемьсот сорок восьмом году Бисмарк окружил Париж, там начался такой голод, что парижане пожрали всех крыс. Сто золотых платили за одну-единственную крысу. Это считалось лакомством… А вообще они даже деревья поели, такой был голод. Какой-то тип сошел с ума и съел семерых сыновей, собственных своих ребятишек… Об этом Виктор Гюго даже стихи написал. Вот это я понимаю — голод!.. А вы что думаете, вонючая жидовская банда? Думаете, продовольствие вам будем скармливать? Нет, сударики, у нас вам жиреть не придется! Одно вам может помочь… у вас отсюда один выход — Дунай… Прыгнете в воду, немножко поплаваете и к утру уже будете у ваших чумазых дружков-большевиков…

Шиманди хохотнул, и вдоль стен по кольцу нилашистов тоже пробежал смех.

…Как видите, я — не плохой человек. Даже путь вам указываю. Ну, кто хочет поплавать? Только не все сразу По очереди… В день по двадцать человек… Прошу записываться!

Шиманди спрыгнул со стола, с которого он держал свою речь, отстегнул револьвер и прогулялся среди арестованных, пугливо перед ним расступавшихся.

— Прошу! Ну, вот ты… хочешь? Или ты? — Дулом пистолета он подбрасывал вверх понуренные головы перепуганных людей. — Ты? Ты?..

Сжавшиеся в комок, мучительно жаждущие исчезнуть, раствориться в общей массе, несчастные узники шарахались от него в ужасе. Старые евреи, мелкие лавочники с проспекта Ракоци, вероятно, ничего в жизни и не видавшие, кроме узких своих лавчонок, стояли, уперши глаза в пол, и шептали, как заклинание: «Только не меня, только не меня!»

Молодые женщины, матери, такой дорогою ценой — слезами, улыбками, обручальными кольцами, женской честью — полгода спасавшие свою жизнь для тех, кто их ждал, потупив взор, искали теперь на кирпичном полу подвала ту самую соломинку, за которую они еще могли ухватиться и выжить. Мужчины и женщины, уставшие повторять о своей невиновности, никогда не занимавшиеся политикой и даже не евреи, угодившие сюда по никому не известной причине, — может, когда-нибудь поругались с дворником? — стояли, оцепенев, ничего не понимая в происходящем. И весь зал был как один общий горестный вздох… Какой-то лысый человек, сгорбленный, с мешками больного-сердечника под глазами и большим красным носом, упал на колени:

— Дорогой господин капитан, не троньте меня! Я же дядя Гутман… Тот самый дядя Гутман… меня ж весь город знает!..

Гутман и вправду был всем известный будапештский рассыльный, один из тех бедолаг, что целыми днями с утра до поздней ночи в зной, дождь и холод должны были торчать перед кафе «Аббазия». Сколько господ посылали его с цветами к своим возлюбленным, для скольких знаменитых писателей бегал он в редакцию за мизерными авансами в десять пенгё, сколько любовных секретных посланий переносил от Кёбани до Обуды за полвека своей службы!..

Животный страх овладел людьми, сковал их. Ночное кладбище, забытая могила не бывают такими безмолвными, как эти согнанные в подвал люди — бледные, замученные, затравленные…

Шиманди вдруг почувствовал на себе взгляд твердый, строгий и холодный, как плевок в лицо. Словно требуя у него, Шиманди, ответа, на него пристально смотрел бледный и худой юноша с белокурой шевелюрой. Рядом с ним стоял еще один, ростом пониже. Второй был черноволосый и только спереди шириною в два пальца пролегла серебристая прядь седины. Эти двое, — не то чтобы посторониться! — они даже не шелохнулись, когда Шиманди очутился перед ними. Эти двое были Ласло Денеш и Бела Пакаи.

— Ого! — сразу взыграв, воскликнул палач. — Да вы, кажется, не напустили в штаны, как все прочие?

— Нет, — отозвался высокий, белокурый. Он сказал это тихо, но все, кто стоял в толпе, содрогнулись от его тона.

— Или, может, вам жарко? — издевался садист и, уже распаляясь и приходя в ярость, ткнул револьвером под нос поочередно обоим. — Хотите чуточку ополоснуться в дунайской водичке? — изо всех сил взревел он. — А?

Парни стояли, не сдвинувшись с места, и все так же и упор, твердо и презрительно смотрели на своего палача.

— Взять и вас на купание?