Алексей Зотов - Главный соперник Наполеона. Великий генерал Моро

• Название: Главный соперник Наполеона. Великий генерал Моро
• Автор: Алексей Зотов
• Издательство: Вече
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-9533-5877-4

Соперники Наполеона — тема, редко встречающаяся в современной отечественной литературе, посвященной французскому императору. Великая французская революция породила целую плеяду выдающихся полководцев, таких как Ожеро, Клебер, Дезе, Массена, Бонапарт, Моро, Гош, Жубер, Журдан, Ней, Мюрат, Пишегрю, Ланн, Даву, Бернадот и многих других. Это были звезды первой величины полководческого искусства, оставившие заметный след в летописи побед Республики.

Особняком в этом ряду талантливейших воинов стоит имя генерала Моро. Современники сравнивали военный гений Моро с гением Бонапарта и считали, что именно в этой области Моро был равен и даже превосходил Наполеона. Победа Моро при Гогенлиндене на время затмила одну из самых блестящих побед Наполеона — Маренго. Этот успех Моро историки ставили в один ряд с Аустерлицем и Йеной. Во время государственного переворота 18 брюмера Моро поддержал Наполеона, однако позднее был вовлечен в заговор против правительства, арестован, судим и выслан из страны. По этому поводу Наполеон писал на о. Св. Елены: «Мне ставили в вину его изгнание; так или иначе — нас было двое, а нужен был только один».

Трудной судьбе этого талантливого полководца, нашедшего свой последний приют в Санкт-Петербурге, посвящена эта книга.

---

Часы пробили полночь, когда Буве де Лозье и верховный судья подписали этот весьма одиозный документ, продиктованный судебному приставу.

Часом позже Бонапарт уже читал эти строки.

— Что! Моро? — удивленно сказал он Реалю. — Единственный человек, который меня тревожил и у которого были все шансы против меня, так неуклюже «вляпался»!

Вот что пишет Мадам де Ремюза в своих мемуарах по этому поводу: «В эпоху, о которой я говорю, Моро был сильно раздражен против Бонапарта. Не сомневались в том, что он тайно виделся с Пишегрю, по крайней мере, он хранил молчание относительно заговора; некоторые роялисты, арестованные в эту эпоху, обвиняли его только в том, что он проявил ту нерешительность благоразумия, которая ожидает успеха, чтобы действовать открыто. Моро, как говорили, был человек слабый и посредственный вне сражений; я думаю, что его репутация не вполне ему соответствовала. “Существуют люди, — говорил Бонапарт, — которые не умеют носить свою славу; роль Монка великолепно шла Моро; на его месте я бы действовал так же, как и он, но более искусно”. В конце концов, я привожу свои сомнения не для того, чтобы оправдывать Бонапарта. Каков бы ни был характер Моро, его слава действительно существовала, ее надо было уважать, надо было извинять старого товарища по оружию, недовольного и раздраженного, и доброе согласие могло бы только быть результатом политического расчета Бонапарта, какой он видел в Августе Корнеле, и это было самым лучшим из того, что можно было сделать. Но Бонапарт имел, как я не сомневаюсь, убеждение в том, что он называл моральной изменой Моро. Он думал, что этого достаточно для законов и правосудия, потому что Бонапарт отказывался видеть вещи в их истинном свете, если они ему мешали; его слегка уверили, что улики найдутся, чтобы узаконить обвинение. Он считал, что обязан это сделать… он чувствовал, что наиболее печальным для него было то, если бы этот интересный обвиняемый был объявлен невиновным. А он, оказавшись в положении скомпрометированного, не мог остановиться…»

* * *

В то же утро, а это было уже 15 февраля 1804 года, Моро возвращался из своей загородной резиденции Гробуа, где отмечал свой 41-й день рождения, в Париж. Подъезжая к мосту Шарентон, его карета была окружена взводом консульских жандармов, которыми командовал шеф эскадрона Анри.

— Вы генерал Моро?

— Да, это я.

— У меня приказ доставить вас в тюрьму Тампль.

— Что ж, исполняйте, — ответил генерал, бросив холодный взгляд на врученный ему документ.

Через два дня мадам де Ремюза была во дворце первого консула. Она нашла Бонапарта, сидящего у камина в комнате Жозефины и державшего на коленях маленького Наполеона (сына Гортензии и Луи Бонапарта).

— Знаете ли вы, что я только что сделал? — спросил он и на ее отрицательный ответ сказал:

— Я издал приказ арестовать Моро.

«Я, очевидно, сделала какое-то движение, — пишет далее де Ремюза. — “А, вот вы удивлены… — продолжал он, — это наделает много шума, не правда ли? Скажут, что я ревную к Моро, что это месть, и тысячу тому подобных пустяков. Я — ревновать к Моро! Ах, Боже мой! Он обязан мне большей частью своей славы; ведь я оставил ему прекрасную армию и сохранил в Италии только рекрутов; я желал поддерживать только добрые отношения с ним. Конечно, я его не боялся; во-первых, я никого не боюсь, а Моро меньше, чем кого бы то ни было. Двадцать раз я помешал ему скомпрометировать себя; я предупредил его, что нас поссорят. Он это чувствовал, как и я, но он слаб и честолюбив, женщины управляют им, партии влияют на него; у меня нет никакой ненависти, никакого желания мести. Я долго думал, прежде чем арестовать Моро; я мог бы закрыть глаза, дать ему время бежать, но тогда сказали бы, что я не решился отдать его под суд. У меня есть достаточно доказательств для его осуждения. Он виноват, я составляю правительство; все это должно пройти просто”».

Однако, несмотря на это заявление, арестовывая Моро, Бонапарт чувствовал себя неловко, более того — он нервничал. Свидельством тому — воспоминания Луи-Констана Вери, камердинера Наполеона: «Первый консул послал меня проследить, не обнаруживая себя, как пройдет арест, и сразу же вернуться, доложив ему лично. Я повиновался. Арест прошел спокойно. Кроме жандармов и полицейских я никого не видел. Вернувшись во дворец, я сразу же прошел к Наполеону: он нервно ходил по кабинету из угла в угол. Я рассказал обо всем, что видел. Он ничего не ответил, т.к. уже все знал… я удалился…»

* * *

Итак, Моро арестован. Карета в сопровождении жандармов продолжила свой путь в Париж. Был почти полдень, когда она остановилась у ворот знаменитой парижской тюрьмы. Она располагалась в бывшем монастыре ордена тамплиеров, основанном в XII веке неподалеку от современной площади Республики. Старый охранник отворил ворота, карета въехала во двор, где и остановилась. Прибыл начальник тюрьмы, гражданин Фоконье, человек лет 50—55, лицо которого не выражало суровости. Он уважительно приветствовал Моро и попросил его следовать за ним, в канцелярию суда. Там, пока экипаж и эскорт покидали Тампль, происходило оформление арестованного. Служитель записал во внушительного вида регистрационную книгу имя, фамилию и приметы Моро, затем перешли к измерению его роста: 1 м 75 см. Далее, в сопровождении Фоконье и двух охранников, Моро вышел из канцелярии через дверь, ведущую в сад. Он увидел перед собой высокую старинную квадратную башню, каждый угол которой украшала маленькая смотровая башенка. Это была главная башня Тампля — знаменитой тюрьмы, из которой король Людовик XVI был отправлен на гильотину. Она возвышалась в центре прямоугольной ограды, состоящей из рядов лип, которые отделяли сад от дворца. Пройдя эту живую ограду, вошли в башню, поднялись по ступенькам наверх. Открылась тяжелая дверь одиночной камеры и тут же закрылась. Скрипнул ключ в массивном замке, и Моро мгновенно оказался изолированным от всего остального мира. Он осмотрел камеру, затем плюхнулся на единственный стул, стоящий рядом с узкой кроватью, и задумался.

Он думал о своей маленькой супруге, которая ждет его с нетерпением дома, на улице Анжу, рядом с красиво сервированным столом. Какими же будут ее чувства, когда она узнает, что ее муж, которого она так любит и восхищается, заключен в тюрьму? Он думал о своем сыне — трехлетнем мальчике, который ничего не поймет и не будет страдать. Он думал о своих братьях, сестрах и друзьях, своих слугах и крестьянах, оставленных в Гробуа. Он думал о своих сослуживцах — офицерах и солдатах Северной и Рейнской армий. Его арест — разве это не оскорбление их славы?

Принесли еду. Он не стал есть. Медленно текло время. Очень медленно. В пять часов вечера принесли еще поесть. Короткий зимний день подходил к концу. Темная камера приняла очертания могилы. Не раздеваясь, Моро лег на кровать. Он ждал, что скоро его поведут на допрос.

Он задремал.

Около десяти часов вечера два охранника, бряцая ключами и держа в руках фонари, пришли за ним и повели в помещение для допросов. Моро последовал за ними, прошел через ряды молодых деревьев, затем сквозь сад и наконец вошел во дворец. Здесь его ждал Ренье, одетый в длинную сутану, на пурпуре которой отражался свет свечей, освещавших зал. Чувствовался резкий контраст в великолепном одеянии судьи и подсудимого, одетого в простое платье синего цвета. Верховному судье помогал гражданин Локре — секретарь государственного совета. Оба, сидевшие за большим дубовым столом, приветствовали Моро кивком головы. Ренье указал ему на стул в центре зала и в присутствии двух охранников, которые стояли на часах у двери, приступил к допросу.

— Ваша фамилия, имя, возраст, род занятий?

— Моро, Жан-Виктор, 41 год, генерал.

— Известно ли вам, что Жорж Кадудаль находится в Париже?

— Я слышал. Об этом говорят в свете.

— Знаете ли вы, что Кадудаль прибыл в Париж во главе банды разбойников, чтобы ликвидировать главу государства?

— Нет.

— Известно ли вам, что Пишегрю также находится в Париже?

— Нет.

— Были ли у вас контакты с Пишегрю, когда тот находился в Лондоне?

— Нет.

— Были ли вы связаны с Пишегрю раньше, с которым затем поссорились?

— Я был связан с ним в то время, когда служил под его командованием в Северной армии.

— Просили ли вы кого-либо вести переговоры относительно вашего примирения с Пишегрю?

— Нет.

— Известен ли вам генерал Лажоле?

— Он служил под моим командованием.

— Часто ли вы виделись с ним в течение XI и XII года?

— Он был у меня два или три раза.

— Знали ли вы о том, что Лажоле недавно был в Лондоне?

— Нет.

— Не говорил ли вам Лажоле о некоем поручении, возложенном на него?

— Нет. Он только попросил, чтобы я дал ему рекомендации о восстановлении на службе в армии.

— Вы никогда не просили аббата Давида о каком-либо поручении к Пишегрю?