Станислав Михайлов - Жемчужина

• Название: Жемчужина
• Автор: Станислав Михайлов
• Жанр: Научная Фантастика

Продолжение романа «Эра воды».

Действие, в основном, на древнем Марсе. Главные герои те же.

Технологическая НФ в антураже покорения Солнечной системы: с элементами мистики, личным героизмом и нетривиально развернувшейся любовной историей.

Это роман о Поле Джефферсоне.

История парня из недалекого будущего: молодого ученого, судьбою заброшенного на Ганимед.

Мир к тому времени насытился и отошел от материально-денежных мотиваций; основным стимулом развития стало научное любопытство.

Люди приступили к исследованию и преобразованию планет Солнечной системы, создавая на них земные условия для жизни. Ганимед — крупнейший из Галилеевых спутников Юпитера — был одним из первых пробных камней в этой игре. И он же оказался яблоком раздора между двумя социальными группами: преобразователями и натуралистами.

---

Знание легенд не спасло Зоакар. Бедняжка недолго прожила после дня нашей злосчастной встречи, как и ее семья. Дающий приют проклятому — обречен. Слуги святош убили всех, кто касался меня или разговаривал со мной, ведь проклятье может захватить любого. Кроме наследников. Да и те умели убивать издалека.

Они уже убили меня, загнав в пустыню…

Убили бы.

Пусть поверят, что я плетусь на восток. Что я дурак, пытающийся доползти до моря, надеющийся на что угодно, лишь бы избежать смерти от их рук. Пусть.

Местные святоши упустили из виду, что имеют дело с учеником Дсебы. Или просто не знали этого. Что ж, и не узнают.

Загребая ногами и пошатываясь, я брел на восток — ждал, пока на небо не выскочит Вестник. Он всплыл невысоко над горизонтом и улыбнулся полным лицом, рассеивая ночную тьму. В его лучах скалы отбрасывали густые тени, в каждой из которых мне мерещилось невидимое страшное нечто, пытавшееся вернуться из детских кошмаров. Но несложно отстранить восприятие от переживания, это осваивают еще на первой ступени посвящения.

Не отвлекаясь на страх и усталость, спокойно и обстоятельно я выбрал место под нависшей каменной стеной. Выкопав яму порядочной глубины, укрепил откос собранными вокруг камнями и сложил из них же невысокую насыпь, поверх и сбоку от которой с помощью одежды натаскал песок. Если посмотреть сверху — естественное продолжение барханчика, наметенного под скалой.

Во мраке парящие шпионы видят намного хуже и, конечно же, не отлетают далеко от края пустыни. Они постараются перехватить меня, если, воспользовавшись темнотой, я попытаюсь пробраться назад. Мои копания под восточной стороной скалы останутся для них незамеченными.

Едва живой от изнеможения, я позволил себе чуть отдышаться, хлебнул из бурдюка и, отойдя от ямы, побрел дальше на восток, оставляя глубокий след. Отдалившись достаточно, я несколько раз вильнул вправо-влево и упал, картинно распластавшись, чтобы получился четкий отпечаток. Затем сел, снял с тебя верхнюю одежду, заботливо набил ее песком и выложил в драматической позе: рука вытянута в сторону невидимого моря, а ноги поджаты, будто я до последнего мгновения полз, борясь за жизнь.

Точно по собственному следу в лучах заходящего Вестника, я вернулся к яме, забрался в нее и отдышался. Теперь можно не торопиться. Вернее, теперь торопиться нельзя. Нужно подготовить тело, как учил Дсеба. Нужно выпить мелкими глотками остатки воды, она не продержится столько дней в бурдюке. А я должен продержаться. Я засыплюсь, замкну поры на коже, замедлю сердце и дыхание до едва уловимого. Песок прогревается только снаружи, внутри он прохладный. К тому же, большую часть светлого времени я буду в тени. И я должен верно рассчитать, вернуться не раньше, чем минуют тринадевять и два по три дней, но и не слишком поздно, чтобы не потерять слишком много сил. Ведь целую ночь потом топать назад, к Крепости Костей, а оттуда еще до ближайшего источника воды и пищи, какого-нибудь скудного горного ягодника, стремясь никому не попасться на глаза…

Шансы на спасение призрачны, но не сдаваться же?

Парящие скоро отстанут, они не будут опускаться до земли, а с высоты не смогут отличить чучело от трупа.

Я ссыпал на себя заранее заготовленный песок и переключил внимание вовнутрь тела.

Когда над пустыней встало солнце, ничто не выдавало моего убежища летающим шпионам, и если бы даже они умели улавливать мысли, не поймали бы ни одной.

* * *

Уйти из бренного мира не так сложно, как вернуться.

Никогда раньше не закапывался под землю, обходясь лежаком, да и срок замедления жизни в моих опытах не превышал трех дней. В этом состоянии для минимального дыхания хватит воздуха, проникающего между песчинками, но ничего нельзя поделать с тем, что после пробуждения его потребуется намного больше, а мышцы еще не будут готовы к движению, и я рискую превратиться в погребенного заживо и задохнуться. Чтобы избежать такой незавидной судьбы, я заранее собрал подобие трубы из камней и выложил ее внутреннюю поверхность тканью из остатков одежды. Лицо себе также прикрыл тряпкой, и надеялся, что этого окажется достаточно, что песок не забьет ни мой рот, ни мое импровизированное вентиляционное устройство.

Почти так и получилось.

Видения, сопровождавшие замедленное состояние жизни, отпустили меня, не оставив в памяти ничего, кроме теней.

Дни прошли как одно мгновение.

Усилием воли я вызвал дрожь, разогревая затекшие мускулы, расширил кровеносные сосуды, ускорил сердце почти до нормального ритма и погнал кровь по жилам. Так учил Дсеба, и я несколько раз практиковал этот прием, позволяющий быстро растормошить тело. Убедившись, что рот свободен, я осторожно вдохнул, постепенно расправляя диафрагму и придавленные легкие.

Когда в скрещенные на груди руки вернулась подвижность, я решил раскапываться и осознал, что совершенно не представляю, как это сделать, лежа на спине. Слой песка надо мной оказался неожиданно толстым — хорошо, что он был абсолютно сухим и не успел как следует слежаться — видимо, надуло недавно. Потихоньку ворочаясь и придерживая одной рукой тряпку на лице, мне удалось развернуться, подтянуть под себя ноги и только тогда, наконец, выбраться из заточения.

Выходное отверстие моей вентиляции за эти дни почти занесло, но труба не забилась, и воздуха в ней оказалось достаточно. Не зря я соорудил заградительную насыпь, хотя думал больше не о защите от ветра, а о маскировке.

Воля пахнула в лицо слабеющим предзакатным зноем.

Отряхнувшись, я высвободил обрывки одежды, кое-как обмотался ими и уселся спиной к скале, прищурив глаза. Голова сильно кружилась, страшно хотелось пить, голод терзал меня. Я отстранился от ощущений, как учил Дсеба, оставил их на границе кожи, чтобы следить за ними, но не переживать их.

Солнце садилось в горы где-то позади, невидимое для меня. Бледный Вестник, прикрытый полумаской, готовился скрыться за гребнем соседней скалы, кроваво-красной в огне заката. Ночь будет темна. Верному спутнику требуется четвертая часть полного дня, чтобы обежать Жемчужину кругом. Только перед рассветом он выскочит на небо, как раз, чтобы осветить мне подход к горам. Или показать меня врагам. Если я ошибся во времени, и наследники еще ждут… Если по какой-то причине кто-нибудь еще караулит границу пустыни… Об этом лучше не думать, все равно нет сил ни бороться, ни прятаться, ни бежать — только упрямо ковылять и ковылять до предгорий и дальше по тропе, пока не попадется ручеек или какая-нибудь дикая древесная дыня.

Концентрация лопнула, как перезрелая кора дерева йови, и ощущения хлынули внутрь меня. Судорожно, до боли в горле, сглотнул; резью отозвались потрескавшиеся губы. Дыня, так похожая на бегущего по небу Вестника…

«Фобос», — чужой голос прохрипел в ушах слово, похожее на ругательство.

«Пить! Пить!» — вторили ему голоса пустыни.

Не дожидаясь темноты, я выполз из-под скалы, с трудом поднялся и, шатаясь, пошел за солнцем. Вытеснив ощущения обратно на границу осознания.

«Я — твой наследник, солнце! А ты — мой парящий. Дай мне воды, приведи ко мне тучу дождя! Дай руку, я уцеплюсь за нее…» — мысленно бормотал я. То бредил рассудок. Ноги же, заплетаясь и увязая по щиколотку, упрямо, как заведенные, тащили меня назад из коричневых песков, к утесу Крепости Костей, на запад.

Когда рассвело, я уже карабкался по склону рядом с бывшей заставой баальбетов, нежно-розовой в первых лучах солнца. Мелко дробленый плитняк сползал со звонким постукиванием и шелестом глиняных черепков, споро выметаемых из дома суеверной хозяйкой — от беды. Вцепившись в эту примету, я укрепил дух, чтобы сделать еще хотя бы несколько шагов.

Миновав поворот к заставе, выбрался на старую дорогу, ту самую, по которой меня гнали в пустыню неотступные слуги святош. Выбрался и упал, ибо дальше идти сил не осталось. Не то даже, чтобы идти, а помыслить идти, шевельнуть рукой или ногой, повернуть голову. Смешно погибнуть здесь, ввиду Крепости Костей, почти спасшись, проломившись через немыслимые преграды, выставленные мне судьбой с момента изгнания. Но и смеяться, и даже только усмехнуться — не получилось. Сознание шустрым юрцом скользнуло в темную, заманчивую щель небытия, погасло в ней, как гаснут угли, брошенные на жертвенной чаше.

Пустыня все-таки не выпустила меня — ухватилась голодными зубами за пятку…

* * *

«Чертов Марс!» — я очнулся, сплевывая несуществующий песок.

Кожа по всему телу зудела, будто натертая крупной каменной солью.

Ночь. За распахнутым окном собирается гроза. Тяжелые тучи, подсвеченные снизу городскими огнями, размашисто наползают с востока, закрывая черное звездное небо.

С востока, со стороны моря Гем…

Нет здесь моря Гем! Это — Земля, Земля!