Т. Гедберг - Варрава

• Название: Варрава
• Автор: Т. Гедберг
• Издательство: Новая книга
• Жанр: Историческая проза
• ISBN: 5—8474—0204—X, ISBN 5—8474—0218—X

Книга посвящена главному событию всемирной истории — пришествию Иисуса Христа, возникновению христианства, гонениям на первых учеников Спасителя.

Перенося читателя к началу нашей эры, произведения Т. Гедберга, М. Корелли и Ф. Фаррара показывают Римскую империю и Иудею, в недрах которых зарождалось новое учение, изменившее судьбы мира.

---

Он говорил горячо, с порывистыми жестами, и все время его невинные, ясные глаза были устремлены на Иуду.

Последний слушал внимательно, и когда Фома умолк, он спросил далее, преисполненный все той же тревожной, мучительной потребности исследовать тайники его души:

— И ты все-таки Его ученик?

Фома бросил на него умоляющий взгляд.

— Да, ты находишь, что это нехорошо? Я этого боялся! Порой я так думаю сам, думаю, что должен был бы оставить Его и не красть счастия, которого я недостоин. Но я не могу Его оставить, — клянусь Богом, не могу! О, несчастный я человек! — зачем я так создан? — отчего не могу я верить, когда хочу верить? Но все это чудесное, все то, чего я не могу понять, оно терзает меня, — преследует меня, — отнимает у меня всякое спокойствие и мир. Я стараюсь заставить себя сказать: это правда, но что-то внутри меня отвечает: нет, — не поверю, пока не увижу этого собственными глазами! Много странного видел я, и все же каждый раз сызнова сомневаюсь. Тогда мне думается подчас, что мое место не здесь, что лучше было бы для меня сделаться снова тем, чем я был прежде — самым простым рыбаком, — потому что это дело я понимаю, и здесь мне не в чем сомневаться.

Он посмотрел в сторону с грустной улыбкой. Когда он опять повернулся лицом к Иуде, оно, однако ж, просветлело.

— Но иногда что-то говорит мне, что, быть может, я все-таки не совсем недостоин, — да ведь и Он тоже не отринул меня! — продолжал он тихим голосом.

Иуда со смущением взглянул на него.

— Он знает это? — нерешительно спросил он.

— Да, — отвечал Фома, не глядя уже на него и весь уйдя в свои думы. — Он знает все. И Он не негодует на меня, — можешь ли ты это понять. Я видел, как Он гневался на других за их сомнения и неверие, и слышал, как Он карал их речами, в трепет приводившими меня. Но на меня Он не гневается, нет, — это удивительно — на меня нет!

Он шел некоторое время молча и затем продолжал:

— Я спросил Его однажды, почему Он не гневается на меня, и умолял Его не давать мне пощады. Тогда Он только улыбнулся и ответил: «Ты дитя, Фома, а для детей у меня нет гнева!» И потом прибавил: «Ты мне дорог, Фома, своим сомнением, подобно тому, как Иоанн дорог мне своей верой». — Я не понимаю этого, но Он так сказал. Так как же могу я оставить его!

Он умолк; Иуда тоже не возобновил разговора. Он думал: «Почему сказал он это мне, именно мне, и почему я ничего не имею ему сказать? Да и что мог бы я сказать ему, как мог бы объяснить ему то, что меня угнетает? Я и сам ведь этого не знаю».

«Уж не сомневаюсь ли я, подобно ему?» — спросил он себя с тревогой. Но какой-то голос внутри его ответил: «Нет, я не сомневаюсь, — я верю, что Он Христос, Божий сын!»

Не решаясь признаться себе в этом, он боялся найти нечто общее между мыслями Фомы и своими собственными; но ом ничего такого не нашел; слова его собеседника ничего в нем не всколыхнули. И, тем не менее, ему казалось, что при всех своих сомнениях и самообвинениях Фома счастливее его.

В молчании нагнали они остальных.

Вечернее солнце разливало жгучий зной и бросало прямо им в лицо свои косые лучи. Но теперь они приблизились к берегу, и ландшафт стал менее голым и унылым; кое-где маленькая купа деревьев отбрасывала тень на землю. Под одну из таких куп они и сели отдохнуть.

Некоторое время все оставались безмолвны. Иисус был задумчив, и по всему было видно, что Он занят тяжелыми, скорбными мыслями. Вдруг Он обратился к Симону и спросил:

— Петр, о чем ты думаешь?

Симон поднял голову и отвечал, нисколько, по-видимому, не удивленный, ибо порой случалось, что Учитель ставил им совсем неожиданные вопросы:

— Я думаю о том, почему Ты вчера в пустыне удалился от нас.

Иисус кивнул, как бы подтверждая его слово, взглянул на учеников и сказал:

— Еще немного, и Я буду, быть может, еще дальше от вас, чем вчера.

Петр посмотрел на Него с испугом и сомнением, а Иоанн воскликнул:

— Что хочешь Ты сказать, Господи? Зачем Тебе быть далеко от нас? Не думай этого! Где будешь Ты, там буду и я!

Иисус печально покачал головой и снова взглянул на Симона.

— Неужели вы думаете, что Сын Человеческий спасется от рода, у которого в обычае побивать камнями своих пророков? Они искали убить Иоанна и хорошо знают, что Меня им больше следует бояться. Или думаете, что Я меньше Иоанна?

Ученики смотрели на Него испуганно и вопросительно. Но Иоанн снова воскликнул:

— Господи, Ты хочешь сказать…

Тогда Иисус посмотрел на них каким-то особенным, блестящим взглядом и с усилием произнес:

— Что Я должен умереть!

Ученики сидели бледные и безмолвные. Но, наконец, Симон подошел к Иисусу и сказал с укоризной:

— Настав и и к, что это за речи? Это Ты о первосвященниках говоришь, что они Тебя умертвят! Какое Тебе до них дело? Зачем Тебе попадаться им на глаза? Останься с нами! Здесь никто Тебе не сделает зла, а, если кто вздумает угрожать Тебе, мы Тебя защитим!

Тогда Иисус обернулся и устремил на Симона взгляд, которого тот никогда после того не мог забыть.

— Отойди от Меня, сатана! — тихо сказал Он. Симон отступил назад; и все стояли пораженные изумлением.

Но Иисус повернулся в другую сторону и продолжал Свой путь. Они последовали за ним на некотором расстоянии, бледные и недоумевающие.

Иуда слышал все это, но точно во сне; значение слов не внедрилось ему в душу. Он снова взглянул на Фому, все так же шедшего рядом с мим. Тот тоже был бледен и серьезен, но с лица его исчезло прежнее измученное выражение; оно носило теперь отпечаток мужества и отваги и что-то похожее на сияние радости.

Завистливое чувство кольнуло Иуду, и он снова подумал: «Да, он счастливее меня!»

XIII

Но в Генисаретской стране весна стояла в полном расцвете и улыбалась возвращавшимся из пустыни людям, как бы желая изгнать все заботы из их сердец. Тогда Иисус снова сделался светел и кроток, и постепенно в душе учеников потускнело воспоминание о том, что произошло в пустыне.

Только Мария Магдалина ходила все время печальная и хмурая, точно предвестница надвигающегося несчастия, и ученики думали, что ею снова овладели злые духи; некоторые рассказывали, что были очевидцами бурных приступов странного ее недуга, бреда души, над которым никто не имел власти, кроме одного Иисуса. Близ Него она еще казалась спокойной, почти счастливой; но бывали времена, когда она как будто страшилась Его влияния на нее и держалась вдали от Него, бродя одиноко в горах.

Но за это время те из учеников, которые назывались апостолами, сомкнулись теснее, чем раньше, соединенные между собой и с Иисусом чувством общей ответственности и общей задачи. Все, кроме одного Иуды. Правда, с внешней стороны он принадлежал к их кружку, и, хотя так и не успел приобрести в полной мере их доверия, но все же они привыкли считать его своим и уважали его, как одного из избранников Учителя. Но даже и такие их отношения вскоре нарушились, и они стали питать тайное неудовольствие на Иисуса за то, что он ввел в их маленькую общину этого пришельца. Что ему было здесь нужно? Какие причины были у Учителя для того, чтобы выдвигать его? Когда выказал он какое-нибудь особенное усердие, когда пожертвовал чем-нибудь для их дела? — спрашивали они себя. Даже Фома отстранился от него, после того как Иуда вновь его оттолкнул, и сделал это с тайным удовлетворением, в котором не хотел себе признаться. Ибо и он чувствовал себя теперь включенным в круг, соединявший апостолов, и его стыд и гордость, внутренняя застенчивость, отдалявшая его прежде от них, все больше и больше стала терять свою остроту и постепенно сгладилась совсем.

Со времени их недолгого пребывания в пустыне, — вот с каких пор стало все больше и больше развиваться это отношение между Иудой и прочими апостолами. Он как будто не страдал больше от него и ничего не делал, чтоб его изменить. Молчаливый и замкнутый, ходил он среди учеников, с жестким, застывшим выражением в лице, точно нося маску.

Взор его не искал больше Марию Магдалину: если случай сталкивал его с нею, он спешил уйти прочь и отворачивался, если Иисус останавливал на нем внимательный взгляд. С тех пор, как они возвратились в Капернаум, Учитель ни разу не разговаривал с ним, порой весь как будто искал к этому предлога, но Иуда пугливо от этого уклонялся.

Он чувствовал, что Иисус один только видит, какая, под застывшей внешностью, смута и борьба в его душе.

Однажды вечером Иуда вышел из Капернаума и стал бродить без дели вокруг города. И вот он внезапно очутился на той же дороге, по которой впервые пришел в Капернаум. Он простоял несколько времени, не зная, повернуть ли ему обратно или продолжать путь, но решился затем на последнее. Медленными шагами двинулся он дальше, к той возвышенности, с которой ему тогда открылась синяя гладь Генисарета, обрамленная зелеными откосами и окрашенными цветом воды скалистыми берегами. Он вспомнил полный предчувствий страх, внушенный ему этим видом, и кивнул себе сумрачно, как бы в подтверждение своей мысли, но не поднял глаз и пошел дальше с поникшей головой.