Кейт Аткинсон - Музей моих тайн

• Название: Музей моих тайн
• Автор: Кейт Аткинсон
• Жанр: Современная проза
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-389-08560-2

Впервые на русском — дебютный роман прославленной Кейт Аткинсон, получивший престижную Уитбредовскую премию, обойдя «Прощальный вздох мавра» Салмана Рушди; ее цикл романов о частном детективе Джексоне Броуди («Преступления прошлого», «Поворот к лучшему», «Ждать ли добрых вестей?», «Чуть свет, с собакою вдвоем»), успевший полюбиться и российскому читателю, Стивен Кинг окрестил «главным детективным проектом десятилетия».

Когда Руби Леннокс появилась на свет, отец ее сидел в пивной «Гончая и заяц», рассказывая женщине в изумрудно-зеленом платье, что не женат. Теперь Руби живет в тени йоркского собора, в квартирке над родительским зоомагазином, и пытается разобраться в запутанной истории четырех поколений своей семьи. Куда пропала прабабушка Алиса после того, как ее сфотографировал заезжий французский фотограф мсье Арман? Почему в пять лет Руби, ничего ей не объяснив, отправили жить к тете, и явно не на каникулы? Отыскивая дорогу в лабиринте рождений и смертей, тайн и обманов, девочка твердит себе: «Меня зовут Руби. Я драгоценный рубин. Я капля крови. Я Руби Леннокс».

---

Но тут вышел Альберт и сказал: «Идемте же, а то опоздаем», и все трое двинулись в путь, и уже прошли половину проулка, и лишь тогда кто-то из сестер вспомнил про собранный для парней в дорогу обед. «Погодите!» — завопила Лилиан так громко, что в доме напротив открылось окно второго этажа, лязгнув рамой, и выглянула миссис Хардинг — поглядеть, отчего такой шум. Нелл помчалась обратно в кухню, схватила со стола старый вещевой мешок Тома и выбежала в проулок.

Этот обед послужил причиной обширных дискуссий между Лилиан и Нелл: сначала они собирались готовить провизию только на Альберта, потом сообразили, что Фрэнк одинокий и, наверно, возьмет себе плохую еду или вовсе никакой, а потом обе вспомнили про Джека и решили, что надо бы и его принять во внимание. Тут Лилиан засмеялась и сказала, что нужно притормозить, а то они наготовят провизии на всю футбольную команду. В конце концов они уложили в старый вещмешок Тома дюжину бутербродов с ветчиной, завернутых в чистое посудное полотенце, шесть яиц вкрутую (в скорлупе), большой кусок уэнслидейлского сыра, шмат имбирной коврижки, пакетик тоффи, три яблока и три бутылки джинджер-эля (хоть и знали, что на пикник привезут несколько ящиков пива). Излишне говорить, что всю эту щедрость держали в тайне от Рейчел.

Джек оторвался от приятелей и пошел назад по проулку. Подойдя к Нелл, он взял у нее вещмешок и сказал:

— Спасибо, Нелл, очень мило с вашей стороны, мы вспомним о вас с Лилиан, когда будем посиживать на набережной и все это есть. — Он улыбнулся мальчишеской, задорной улыбкой и добавил: — Может, ты как-нибудь выйдешь со мной погулять на следующей неделе, вечерком?

Нелл улыбнулась, кивнула, мысленно дала себе пинка — Джек, наверно, думает, что она глухонемая, потому что она при нем все время молчит, — и еле выдавила из себя с дрожащей нервной улыбочкой:

— Очень хорошо.

Она чуть не бегом вернулась к Лилиан, ожидавшей у ворот, и обе встали в рамке розового клематиса, глядя на троих удаляющихся мужчин. В конце мощенного булыжником проулка все трое повернулись и помахали. Солнце било им в спину, так что лиц было не разглядеть, но Лилиан представила себе их улыбки, и ей пришлось зажать рот рукой и смаргивать слезы, которые навернулись на глаза. Она думала о том, какие это прекрасные молодые люди и как она за них боится. Но сказала только:

— Надеюсь, они будут осторожны, если соберутся кататься на лодке.

Нелл ничего не сказала — она думала о том, как грустно было бы матери Перси, будь она сейчас здесь, при виде троих его товарищей, что едут веселиться в Скарборо. Ведь Перси уже не может с ними поехать.

* * *

Нелл не знала — может, она никогда по-настоящему не любила Перси, а может, просто забыла, каково было его любить. В любом случае теперь ей казалось, что она никогда в жизни ни к кому не испытывала таких чувств, как сейчас к Джеку. От одной мысли о нем ее бросало в жар, и она с новой силой осознавала, что живет на свете. Каждую ночь она молилась, чтобы ей хватило сил устоять перед ним до свадьбы.

Она продолжала навещать мать Перси, но перенесла свои визиты с пятницы на понедельник, потому что в пятницу вечером теперь гуляла с Джеком. Она не говорила миссис Сиврайт, что полюбила другого: ведь еще года не прошло, как Перси умер, и они продолжали беседовать о нем за бесконечными чашками чаю, но теперь — скорее о выдуманном человеке, чем о том, кто когда-то был плотью и кровью. И на снимок футбольной команды Нелл смотрела виновато: теперь ее взгляд проскальзывал по безжизненному лицу Перси и останавливался на дерзкой улыбке Джека.

На фронт первым пошел Альберт. Он сказал сестрам, что это будет «весело» и он «хоть мир повидает». «Повидаешь ты разве что кусок Бельгии», — саркастически сказал Джек, но Альберта уже ничто не могло сбить с пути, и они едва успели с ним попрощаться, как его уже отправили в Фулфордские казармы, где зачислили в Первый Йоркширский полк и преобразили из машиниста поезда в артиллериста. Но все же они все сфотографировались — это была идея Тома. «Всей семьей», — сказал он. Может, у него было предчувствие, что другого раза не будет. У Тома был друг, некий мистер Мэтток, страстный фотограф, он пришел как-то в солнечный день и расположил всю семью на заднем дворе: Рейчел, Лилиан и Нелл сидели на свежепочиненной скамье, Том стоял позади них, а Альберт присел на корточки посредине, на переднем плане, у ног Рейчел, совсем как Джек на той футбольной фотографии. Том сказал — очень жаль, что Лоуренса с ними нет, а Рейчел ответила: «Почем мы знаем, может, он умер». Если пристально вглядеться в фотографию, можно увидеть клематис — он вьется по верху стены, словно гирлянда.

Фрэнк завербовался в армию в тот день, когда Альберта везли через Ла-Манш. Фрэнк знал, что он трус, и боялся, что об этом догадаются другие люди, и поэтому решил пойти на фронт как можно скорее, пока никто не заметил. Он так боялся, что рука, подписывающая документы, дрожала, и сержант-вербовщик, смеясь, сказал:

— Надеюсь, когда придет пора стрелять во фрицев, у тебя рука потверже будет.

Джек стоял в очереди вместе с Фрэнком. Ему совершенно не хотелось идти воевать — про себя он считал войну бессмысленным делом, но не мог отпустить Фрэнка одного, так что пошел вместе с ним и подписал бумаги шикарным росчерком.

— Молодец, — сказал сержант.

Лилиан и Нелл пошли на вокзал провожать парней, но на увешанную гирляндами платформу набилось столько народу, что девушкам удалось увидеть Фрэнка лишь мельком, в последнюю минуту, — он махал рукой в пустоту из окна вагона, пока состав выезжал через широкие арочные, как у собора, своды вокзала. Нелл чуть не заплакала от разочарования — она так и не углядела Джека среди размахивающей флагами и нагруженной вещмешками толпы и радовалась только, что отдала ему счастливую кроличью лапку накануне вечером, во время нежного прощанья. Она тогда вцепилась ему в руку и заплакала, и Рейчел с отвращением буркнула:

— Прекрати шуметь, — и сунула ей в руку кроличью лапку. — На вот талисман для него.

Джек расхохотался и сказал:

— Их бы надо включить в стандартное снаряжение, а? — и запихнул лапку в карман куртки.

* * *

Они в жизни не получали столько писем, сколько сейчас от Альберта, бодрых писем о том, какие в полку отличные ребята и как им тут не дают скучать.

— Он пишет, что соскучился по домашней еде и что уже немного освоил военный язык, — читала Лилиан вслух для Рейчел, потому что Рейчел он не написал ни строчки, хоть она и рассказывала направо и налево, что ее «сын» ушел на фронт одним из первых в районе Гровз; Лилиан и Нелл этому очень удивлялись, потому что Рейчел недолюбливала всех своих приемных детей, но Альберта не любила сильнее всех.

Нелл, конечно, получала письма от Джека, не такие бодрые, как от Альберта, и не такие длинные; правду сказать, Джек был не ахти какой писатель и обычно ограничивался фразой «Я думаю о тебе, спасибо, что ты мне пишешь», крупным корявым почерком. Девушки даже от Фрэнка получали письма, что было вполне естественно. «Ему же вовсе некому больше писать, кроме нас», — сказала Нелл. Его письма были самые лучшие, потому что он рассказывал смешные маленькие подробности о своих однополчанах и их ежедневном распорядке, так что девушки даже иногда смеялись, разбирая его забавные угловатые каракули. Как ни странно, никто из троих — ни Фрэнк, ни Джек, ни Альберт — не писал собственно о войне; битвы и стычки словно происходили отдельно от них, сами собой.

— Битва за Ипр уже кончилась, и мы все очень рады, — загадочно выразился Альберт.

Нелл и Лилиан тратили много времени на ответные письма: каждый вечер они садились в гостиной, под лампой в абажуре с бисерной бахромой, и либо вязали одеяла для бельгийских беженцев, либо писали письма на особой, специально купленной сиреневой бумаге. У Лилиан появилось непонятное пристрастие к почтовым открыткам с меланхоличными сюжетами. Она покупала их целыми наборами (под названиями вроде «Прощальный поцелуй») и посылала без разбору всем троим солдатам, так что в итоге ни у кого из них не оказалось ни одного полного комплекта. А еще надо было слать посылки — с мятными леденцами, вязаными шерстяными шарфами и 101/2-пенсовыми жестянками антисептического порошка для ног, который покупали у Ковердейла на Парламент-стрит. А по воскресеньям они часто ходили пешком до самой Лимен-роуд, чтобы поглазеть на концентрационный лагерь для иностранцев. Лилиан очень жалела заключенных в лагере и потому брала с собой яблоки и швыряла их через забор. «Они точно такие же люди, как мы», — сочувственно говорила она. Нелл решила, что Лилиан, видимо, права, поскольку одним из заключенных в лагере был Макс Брешнер, их мясник с Хаксби-роуд. Странно было, что они носят яблоки врагам, которые пытаются убить их собственного брата, но Макс Брешнер, которому было все шестьдесят и который не мог пройти нескольких шагов без одышки, не очень-то походил на врага.