Анна Леонидова - Прежде чем сдохнуть

• Название: Прежде чем сдохнуть
• Автор: Анна Леонидова
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2013

Действие происходит в 2039 году в Подмосковном пансионе для стариков, куда прибыли проживать "вторую молодость" пятеро 60-летних бывших москвичек. Каждой из них "повезло" донести до старости парочку неразрешенных эмоциональных проблем. Они понимают, что другого времени справиться с жизненными задачами, которые они всегда осознавали, но откладывали "на потом", на другие "более подходящие времена", не будет. Все нужно делать сейчас. И они предпринимают подчас довольно отчаянные попытки успеть все то, что не успели. Поскольку они полны панической решимости, то им как-то ничего уже больше не совестно. И почти не страшно.

Героини не были прежде знакомы. Но скоро женщины понимают, что их встреча в этом пансионе совсем не случайна. Они серьезно повлияли на судьбы друг друга.Они узнают правду о себе и собственном прошлом. Раскрывают свои и чужие тайны. Вообще, это текст - попытка представить, какими мы (я и мои ровесники) доживем до старости. За что нам будет стыдно, чем мы будем гордиться лет эдак через тридцать, и о чем жалеть. Попытка переоценить собственную жизнь уже сейчас, не дожидаясь, пока перед тобой распахнутся ворота "дома стариков". Это текст о творчестве, о страхах, любви, материнстве, бессилии и жажде жизни.

---

Мы проговорили с Ниной всю ночь, уже светало. Но у меня все еще оставалось множество вопросов к ней. Почему она так яростно била меня там, у сгоревшего магазина? Если она не лесбиянка, то почему она так пристально следит за Леночкой?

И еще: неужели она действительно верит, что если она перепишет свои глупые письма еще пару тысяч раз, то воскресит покойника? И что в тех странных бумагах, которые мне передала для Нины Наташка? И откуда вообще у Наташки эти бумаги?

Как они обе связаны?

Я поняла, что на последние три вопроса, пожалуй, смогу ответить и сама, если загляну в принесенный Наташкой конверт.

Надо было просто технично слиться от Нины так, чтобы она не потащилась за мною и не попыталась тут же забрать то, что ей предназначалось. Я стала говорить глуше и медленнее, интимнее. Делать долгие паузы с зевками. И вскоре Нина поддалась сонному настроению и на полуслове уснула в собственной кровати. На меня в этой ситуации сработало все: и то, что за окном уже светало, и то, что Нина потратила в эту ночь слишком много психической энергии, заново протащив себя через самые непростые эпизоды своей жизни. Так что я улучила момент, когда глаза Нины «на минуточку» закрылись, и тихо слиняла, бесшумно прикрыв за собою дверь.

По правде сказать, у меня у самой глаза уже слипались.

И как бы мне ни хотелось тут же просмотреть переданные мне Соколовой документы, стоило мне присесть с ее бумагами на кровать, как я сама моментально провалилась в сон.

:::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::

Проснулась я от стука в дверь, тут же услышала шелест слетающих с кровати бумаг, вспомнила все, что произошло накануне, и решила никому не открывать. Кто бы там ни был за дверью – Соколова, Юрка или даже Нина, я пока не готова разговаривать ни с одним из них. Я должна успеть прочитать рукопись прежде, чем Нина заберет ее. Я проверила свой холодильник – что ж, пара йогуртов, кофе и изюм вполне позволят мне продержаться до вечера и не выползать в столовую. Я поплотнее зашторила окна – чтобы снаружи нельзя было понять, в комнате я или нет, включила чайник и устроилась в постели с кипой бумаг.

Бумаги оказались именно тем, что я и ожидала – это был по–следний роман того самого мужика, которого надеялась оживить своими письмами Нинка. Я догадалась об этом, потому что тексту предшествовало посвящение. В нем говорилось, что эта книга была написана ради нее и как бы вместе с нею.

Так нервно, как этот текст, мне не давалась еще ни одна книга.

Потому что в ней проговаривалось слишком много такого, что не было проговорено между Ниной и ее Мастером в свое время. Все, что он не успел сказать ей, когда все шло так хорошо, теперь говорили друг другу его персонажи. Наверное, это была самая настоящая из его книг, хотя я и не читала других.

Но, думаю, настолько пронзительные тексты человек может выдыхать в этот мир лишь однажды. И дальше ему действительно остается только умереть. Книга вместила в себя столько нежности, горечи, чувства вины, восхищения, зависимости, благодарности, любви, что, мне казалось, он должен был задохнуться ими еще где‑то в середине работы над рукописью. Вся эта книга как будто бы была одним большим признанием в любви – объем признания был соразмерен самому чувству.

Это была та редкая книга, после которой ты уже не можешь оставаться прежней: тебе хочется кому‑то позвонить, в чем‑то признаться, попросить прощения, влюбиться, наконец.

Как только я перелистнула последнюю страницу, я поняла, что должна тут же, не мешкая передать рукопись Нине. Я не должна томить ее ожиданием ни одной лишней минуты. Она и так слишком долго ждала этого послания.

Нина открыла сразу, как будто бы она сидела под дверью весь день и ждала именно этого моего стука. Я не знала, с чего начать:

— Ты была права. Ты не напрасно все эти годы писала тысячи своих нелепых писем счастья. Я не знаю, как, но это сработало. Держи. Это его неизданная книга. Фактически он вдруг из ниоткуда вернулся к тебе, чтобы сказать, как много ты для него значила. Представляешь? По–моему, он и умер‑то от любви, а не…

— Что за глупость! Люди не умирают от любви! – перебила меня Нина. И чуть тише добавила. – Они умирают из‑за ее отсутствия.

Хотя она старалась держаться невозмутимо, бумага у нее в руках задрожала. Она зачем‑то близко–близко поднесла листы к глазам, хотя обычно держала газеты как все нормальные люди.

Я не удивлялась тому, что Нине оказалось достаточно прочитать всего лишь несколько слов, написанных человеком, которого она не видела четверть века, которого она уже давным–давно оплакала, как она утонула в эмоциях. Это я только в самой ранней юности думала, что чувства не живут долго, что они выветриваются как духи, а их место занимают новые. В 16 лет мне казалось, что в 26 я даже не вспомню имени мальчика, с которым танцевала на выпускном балу и ходила встречать рассвет.

Мне все взрослые говорили: «У тебя таких, как он, будет еще миллион, вот поступишь в институт и увидишь». И я им почему‑то верила. А потом оказалось, что в 26 лет я думала об этом мальчике, пожалуй, даже больше, чем в шестнадцать.

А в 56 – больше, чем в 26.

На самом деле эмоции, пожалуй, самое живучее, что есть в нас.

Человек всегда возвращается туда, где переживал самые сильные чувства. Чтобы пережить их вновь. И убийцы, крадущиеся на места своих былых преступлений, – лишь частный случай из этого общего правила. В репортаже из хосписа я читала про богача, в палате которого сидела охрана, а он знал, что умирает и жить ему осталось совсем–совсем недолго. Но он не плакал, не дергался. Он деловито писал завещания и раздавал указания, что делать с бизнесом, когда его не будет. Читал. Смотрел новости. А потом попросил принести ему в палату козленка – он вырос в деревне. Он погладил козленка и разрыдался. Спустя шестьдесят лет (!) один лишь запах козленка и ощущение его жесткой шерстки под пальцами окунули его во все те эмоции, которые, казалось бы, давно должны были выдохнуться и по–теряться на фоне сотен и тысяч других впечатлений остальной жизни. Но нет…

Поэтому я нисколько не удивилась тому, как Нина вцепилась в эти листки. Я оставила ее и тихо прикрыла за собой дверь.

Около моей комнаты топталась на карауле Натка.

— Ну что, ты убедилась, что эти бумаги стоят того, чтобы их передать по назначению? – спросила Соколова.

— Да. Это очень сильный и важный текст. Ты не представляешь, что с нею было, когда она начала читать рукопись.

— Как?! – побледнела Натка. – Ты уже отдала ей эти бумаги? Без меня? Сама? По какому праву? И когда ты успела?!

— Сегодня съездила и отдала.

— Но твоя машина весь день простояла на парковке.

— Я умею пользоваться еще и автобусом, – довольно быстро вывернулась я.

— Соня, этот текст должна была отдать ей я!

— Но почему именно ты?

— Надо издать эту книгу. И я не могу этого сделать, пока не встречусь с Шаламовой. И еще просто потому, что я очень хочу увидеть эту женщину. Соня, какая ты все‑таки злая и черствая.

Ты ведь давно поняла, как это для меня важно. И ты назло все сделала именно так, чтобы обломать меня. Ну и что тебе с этого? Радуешься?

— Я организую вам встречу, – я старалась сохранять достоинство и не свалиться в базарную склоку, хотя Наткины интонации и вынуждали. – Просто Нина должна была прочитать этот текст как можно скорее. Можно я задам тебе всего один во–прос? Если не хочешь – не отвечай.

— Попробуй, – кивнула Соколова.

— Кто из твоих детей – от Миши?

— Дочка, — вздохнула Наташка – видимо, она не могла думать о Мише и скандалить одновременно.

— У нее очень достойный отец. Ей повезло. Я еще зайду к тебе, но попозже. Ладно?

:::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::

Нина пришла ко мне, когда закончила чтение. Но выглядела она какой‑то недостаточно просветленной. То есть не настолько счастливой и умиротворенной, как я ожидала.

— Ты чего? Что за потухший взгляд? – заглянула я ей в глаза.

— Тебе не понравился текст? Ты считаешь, что он не справился без тебя?

— Это отличный текст, но он ужасен, – покачала головой Нина.

— Он невозможно неправильный.

— Да ну?! – я чуть не задохнулась от возмущения. Тетке посвятили такой шикарный роман, а она еще и нос воротит! – Эй, подруга, тебе не кажется, что ты слишком уж критична? Да ты строже самых суровых критиков!

— Я не сказала, что это плохой роман, – слабо отмахнулась Нина.

— Это очень талантливая книга. Но убийственная для меня.

— Да что же тебя так вывело из себя?

— Да он же убил меня!!! – выкрикнула Нина и расплакалась. – Он же убил героиню, в которой – я! Он не хотел меня живой.

Вот в чем ужас!

— Это же всего лишь текст! – я поразилась Нинкиной неадекватности.

— Тебе не понять, – только и ответила она, продолжая тихо плакать, и протянула мне рукопись. – Мне этого текста не надо.

Отдай его назад Соколовой.

— Так ты знала, что этот текст мне дала Натка?! – я подпрыгнула от неожиданности. – Ты все эти годы знала, что у нее лежит рукопись, написанная твоим Мишкой, и сидела–дожидалась, пока она сама добровольно тебе его отдаст?