Павел Кодочигов - Все радости жизни

• Название: Все радости жизни
• Автор: Павел Кодочигов
• Издательство: Средне-Уральское книжное издательство
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1981

Это повесть о реально существующем человеке — адвокате Александре Максимовиче Камаеве, чья необыкновенная, трагическая, но в то же время прекрасная судьба является примером мужества, силы духа, любви к делу, к людям, к жизни.

Адресуется юношеству.

---

— Скажите, кто раньше ушел с фермы, вы или Белозеров?

— По-моему, он. Ему еще на конный надо было идти.

— Когда выпивали Серегин и Глотовы, Белозеров был на ферме?

— Не помню… Вообще-то должен быть, но кто его знает…

И еще один вопрос задал Камаев Савельевой. Она была очень важным для защиты свидетелем — подтверждала алиби Белозерова, — но давала показания и против него. Камаев решил убедить и судей, и всех присутствующих в том, что Савельевой можно верить. Он спросил ее, ездил ли подсудимый на тракторах.

— Да, — честно ответила Савельева. — На Т-20 ездил, и не раз, Серегин же и заставлял, а на Т-40, на котором задавили женщину, я лично не видела.

Не отказалась от своих показаний и Глотова, даже не попыталась сгладить некоторые противоречия. Решила, видимо, стоять на своем до конца.

У прокурора к Глотовой вопросов было немного, но один очень важный, и Камаев записал ответ на него: «Я сразу же говорила, что ехал Белозеров. Меня задержали на месте до приезда работников ГАИ, и я им сказала о Белозерове».

Миронов устроил перекрестный допрос подсудимому, Глотовой и Савельевой и спросил, есть ли вопросы к Глотовой у адвоката.

— Разрешите? — приподнялся Камаев. — Глотова допрошена подробно, но мне хотелось уточнить кое-какие «мелочи». Последнее слово он выделил для Миронова.

— Хорошо, уточняйте, — разрешил судья, и в его голосе Камаев уловил улыбку — понял его Миронов, будет слушать внимательно.

— Свидетель Глотова, вы подтверждаете свои показания о том, что перед уходом на ферму выпили всего-то «сто грамм» с соседкой-бабушкой?

— Да…

— Вы редко пьете?

— Почему? Как все, по праздникам и так, когда что случается.

— То есть довольно часто?

— А кто сейчас не пьет? У кого денег нет и кому не подают, — бойко ответила Глотова.

— Савельева показала, что в то утро вы еле держались на ногах.

— Савельева врет из-за того, что мы часто с ней ругались.

— Товарищ председательствующий, разрешите вопрос к Савельевой?

— Пожалуйста.

— Савельева, были у вас ссоры с Глотовой?

— Она путает меня со своей золовкой.

— Тише, тише! Я удалю из зала тех, кто пришел сюда повеселиться, — предупредил судья, — Савельева, вы утверждаете, что никогда не ссорились с Глотовой?

— Нет, почему же? По работе ругались, так там с кем не сцепишься из-за того же силоса. Но зла у меня на нее не было.

— А сейчас?

— А сейчас как я к ней могу относиться, если она зазря парня топит.

— Продолжайте, адвокат.

— Глотова, вспомните, где и с кем вы встречали свой день рождения?

— Ну, на ферме, выпили немного с Серегиным, — после небольшой паузы ответила Глотова.

— На ферме, с Серегиным. А почему не дома?

— Дома вечером гуляли.

— А днем или утром, так сказать, предварительно?

— Ну так.

— И в каком месте?

— В насосной, — нехотя призналась Глотова.

— На вопрос прокурора вы ответили, что работникам ГАИ сразу показали на Белозерова. Почему вы не назвали его фамилию, когда вас вытаскивали из трактора. Вспомните, что вы кричали тогда?

— …Что тракторист убежал…

— Тракторист убежал. Хорошо. Но ведь вы утверждаете, что ехали с Белозеровым. А он скотник. Как вас понимать?

Глотова нервно теребила платок.

— Свидетель, отвечайте на вопрос адвоката, — потребовал судья.

— Не знаю, почему так сказала… Видно, себя не помнила.

Зал осуждающе загудел.

— Попрошу соблюдать тишину! — пресек возмущенный ропот Миронов.

— Вы сказали, Глотова, что не пошли утром на ферму из-за того, что ждали гостей. Они приехали? — продолжал допрос Камаев.

— Не-е-т, — не понимая, куда клонит адвокат, протянула Глотова.

— Ваш муж говорит, что вы были больны. Кому верить?

— А что он знает, муж?

— Он не знал, что вы ждете гостей?!

Свидетель, мешкая, вытирала с лица пот.

— Отвечайте же, Глотова! — снова вмешался судья.

— Может, и не знал, а может, просто соврал — не хотел о гостях говорить и сказал, что я заболела.

— В какое время вы пришли на ферму?

— Около одиннадцати…

Движение в зале.

— Нет, позднее, в двенадцатом.

— Вы видели там Савельеву?

— Нет.

— Почему же? Она была на ферме.

— Может, и так, но я ее не видела.

— За что вас обсуждали на собрании?

— За пьянку! — с вызовом ответила Глотова.

— За пьянку на ферме с мужем и Серегиным двадцать восьмого апреля?

Глотова молчала.

— Вы показывали, что просили у Белозерова лошадь, чтобы привезти силос. Вы были в состоянии нагрузить его?

Глотова молчала.

Камаев был удовлетворен. Два важнейших свидетеля допрошены, и если одна из них, Глотова, давала путаные показания и вызвала недоверие не только у слушателей — возмущенный ропот неоднократно проносился по залу, — но и у суда, то другая, Савельева, не погрешила и на йоту.

4.

Белозеровы возвращались домой пешком.

— Не будем ждать автобуса, — сказала Анна Никифоровна. — И так голова пудовая, да еще бензин нюхать. На своих двоих доберемся, на воле-то вон как благостно.

Анна Никифоровна бывала в судах и прежде, да и в тот злополучный день ездила в Богданович послушать интересное дело. Его отложили, и она хотела вернуться домой, но соседка уговорила остаться на другой процесс. Эх, знать бы, где падать и куда соломку подкладывать! Обернулась бы сразу — все по-другому могло выйти. Привела бы свадьбу к Серегину: смотрите, люди добрые, смотрите на него и на моего Вовку, узнавайте, кто бежал от трактора. Лохмы свои Серегин еще не успел изничтожить, одежа на нем та же была и обувка. Признали бы его, не отвертелся! И по следам можно было все установить: пустить ученую собаку или приложить сапоги Серегина. Грязь была, следы остаться должны и знаткими быть. Думая так, Анна Никифоровна и до другого дошла: опростоволосилась она, тетеря старая, ой как опростоволосилась! Могла кривду на правду и вечером вывести — Вовку показать людям догадалась, а сводить их к Серегину на ум не пришло. Успокоилась, что сына не признали! От запоздалой догадки этой в жар ее бросило, будто плеснул кто рядом ковш холодной воды в раскаленную докрасна банную печурку.

— Что наделала-то я! — простонала Анна Никифоровна и остановилась.

— Ты что, мам? — спросил сын.

— Та-а-к… Вспомнила одну поговорку: «У бабы волос длинен, а ум короток». Знаешь такую?

— Слыхал.

— Ну, раз слыхал, то пойдем дальше.

Не призналась в своей оплошке. Что после драки кулаками махать и на Вовку лишнее наваливать? Тонкий еще, гибкий.

Убедилась ноне, что на судах хорошо быть, когда они тебя прямо не касаются. А если сердце в кулак зажато, если допрос каждого свидетеля душу переворачивает, тогда совсем другое дело.

Адвокат сказал, дня три суд продлится, и снова ничем не обнадежил: «Рано предсказывать, Анна Никифоровна, потерпите». А терпеть-то каково? Ладно, устою, неожиданно решила Анна Никифоровна, хоть три, хоть все пять дней эта мука будет, и мешок каждый день стану в суд таскать: если первый раз взяла, то надо до конца — так велит примета!

— Мама, — неожиданно заговорил сын, — свидетели будут показывать, что тракторист во двор Казаковых забежал. Помнишь, когда читали дело, там есть об этом.

— Ну?

— И они говорят, что дом этот на правой стороне переулка, а Серегина — на левой, наискосок, и если бы он перебегал к своему дому, они видели бы. Я вчера ходил и смотрел с того места. Оттуда только головы видны, если кто по улице Свободы проходит. А если еще дальше к речке спуститься, так тебя и совсем заметить нельзя. Переулок же на горе, мама!

— Знаю.

— Так скажи об этом Александру Максимовичу.

— Говорила, — думая о своем, вздохнула Анна Никифоровна.

— А он?

— Сказал, что это ему известно.

— Он же слепой!

— Ну и что? Съездил, поди, и ему все обсказали, Я ему много что рассказывала, но он больше нас с тобой ведает. Люди правильно говорили — усердный он, Александр Максимович-то, и защитит он тебя, обязательно защитит.

Успокаивала сына и жалела: молчит он, молчит, а думки тоже вокруг одного вьются. Да и как иначе? А чья, ее или его, ноша тяжелее, попробуй разберись. Ее, поди, все-таки. Материнскому сердцу всегда больнее достается, а годы такие, что малую беду и ту на рысях не проскочишь, большая же — того и гляди под корень срубит. И правда, не свалиться бы, тьфу-тьфу, не ко времени.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1.

Вечером, едва поужинав, Александр Максимович сел за стол — хотел отобрать главное после первого дня процесса, но не пошло что-то дело. Помаялся, помаялся и, чтобы отвлечься, достал баян, однако и на нем поиграл недолго. Позвонил сыну и расспросил о внуках, потом «гонял слонов» по квартире, несколько раз устраивался поудобнее то в кресле, то на диване, посидев немного, вставал и снова бродил из комнаты в комнату. Так вот бездельничая, к великой своей радости, укрепился в невиновности Белозерова: убедили в этом показания Савельевой и даже Глотовой, да и все поведение подсудимого, его искреннее возмущение неправдой. Незаметно и план на завтрашний день составился, когда, пожалуй, чаша весов и перетянет на одну из сторон. А ежели так, здраво рассудил Александр Максимович, надо пораньше в кровать завалиться и выспаться как следует…