Анатолий Иванов - Вечный зов

• Название: Вечный зов
• Автор: Анатолий Иванов
• Жанр: Разное

Роман «Вечный зов» посвящен истории семьи Савельевых, выходцев из далекого сибирского села, обладателей сильных безудержных характеров.

Жизнь героев разворачивается на фоне исторических событий в России, охватывающих период с 1902 по 1960 годы. На их долю выпали три войны, революция, становление нового строя… И все же они позволяют себе любить страстно и глубоко, а ненавидеть до последнего вздоха.

---

А потом Яков Алейников стал меняться. Он стал молчаливее, скрытнее, в райкоме появлялся хмурый, небритый. Кружилин как-то не уловил, когда, собственно, началась в нём эта перемена. Попервоначалу Поликарп Матвеевич думал, что Яков просто чертовски устаёт да и годы идут, вот и не выдерживают нервы чудовищного напряжения. В райкоме он появлялся всё реже и реже.

— Может, тебе, Яков, капитально отдохнуть, а? — сказал как-то Кружилин. — На курорт куда съездил бы.

— Наотдыхаемся… на том свете, ежели сейчас поводья отпустить, — мрачно ответил тот.

У Алейникова появился новый метод работы. Выслеживая какого-нибудь затаившегося врага Советской власти, Яков сперва создавал вокруг него пустоту, по первому подозрению хватая каждого, кто, по его мнению, мог как-то с этим человеком общаться. Тюремные камеры при НКВД были всегда переполнены. Зато потом, когда тот, за кем он охотился, неизбежно попадал в его сети, Алейников тщательно проводил расследование, пачками выпуская людей на волю.

— Ты эти штучки брось-ка, Алейников, — потребовал Кружилин, узнав о таком методе. — Невиновных сажать — за это знаешь ли… Ты не царской охранкой командуешь…

Позже Кружилин расплатился за эти слова. Правда, довольно своеобразно. В одну из поездок в Новосибирск по делам района его вдруг пригласили в краевое Управление НКВД и продержали там почти трое суток. Ночи он проводил на потёртом кожаном диване в одном из кабинетов, а днём с ним «беседовал» молоденький оперуполномоченный по фамилии Тищенко, без конца выясняя, где он, Кружилин, родился, чем занимался в юности, кто его родители, в каких местах воевал в гражданскую, кто были его боевые товарищи и т. д.

Это случилось где-то в середине 1936 года. Поначалу Кружилин недоумевал: чего же от него хотят? Потом не на шутку возмутился:

— Чёрт знает что такое?! Что вы ходите вокруг да около? Что вам нужно, говорите прямо.

— Скажем… — кивал головой оперуполномоченный. — Значит, и Фёдор Савельев был у вас в отряде?

— Да, был. Он командовал эскадроном. Лучший командир эскадрона был в полку.

— Так. А его брат Иван в прошлом году осуждён за вредительство. Знаете?

— Да, знаю. Хотя — не верю…

— То есть как не верите? Советским чекистам не верите? — пытаясь изобразить строгость на своём безусом лице, спрашивал Тищенко.

— Вы меня не пугайте. Не верю в то, что Иван Савельев вредитель.

— Ну, а факты? Ведь было же следствие…

— Да, факты… — устало проговорил Кружилин. — Потерялись две лошади, помню. Иван Савельев в банде Кафтанова был…

— Да, да, в банде Кафтанова… — повторил Тищенко, прошёлся по кабинету, явно с удовольствием прислушиваясь к скрипу новых сапог. — Тут ведь всё очень странно. Этот Иван Савельев в прошлом бандит. Его брат Фёдор — лихой партизан, но он женат на дочери Кафтанова.

— Дочь Кафтанова, Анна, тоже партизанила в моём отряде. Иван Савельев, бандит, в конце концов застрелил атамана банды Кафтанова. За участие в банде был осуждён, отсидел. Но в нём проснулся человек, он в последнее время…

— Давайте по порядку, — прервал Кружилина оперуполномоченный. — Анна, говорите вы, партизанила. А может быть, она… попросту шпионкой была в вашем отряде?

— Это исключено. Она порвала с отцом, с семьёй. Она очень любила Фёдора Савельева, моего командира эскадрона…

— И из-за любви пошла с красными? — улыбнулся Тищенко.

— Что же… Любовь — дело серьёзное.

— Когда дело касается классовых идей, то любовь… Впрочем, хватит на сегодня, — сказал вдруг оперуполномоченный, собирая бумаги. — Вы пока отдыхайте тут. Завтра продолжим. Поесть вам принесут. Туалет за этой дверью.

— То есть как — тут?.. Как — завтра?!

Но оперуполномоченный, не отвечая, вышел, щёлкнул английский замок в двери. Телефона не было, кабинет на четвёртом этаже. Да и не прыгать же в окно, если бы кабинет был и на первом.

Придавив гнев и возмущение, Поликарп Матвеевич сел на диван и попытался хладнокровно сообразить: в какое же положение он попал и что, собственно, от него хотят? На арест не похоже, но и на свободу тоже. Да и за что его арестовывать? Дикость какая-то. Иван Савельев… Ну Иван… Нет, нет, не может Иван, не должен был… Тут какое-то недоразумение. А что, если… Ведь в самом деле, вели же следствие. Но Фёдор Савельев, Анна, жена его?.. Нет, нет, это исключено, чушь какая-то. А что, если не чушь? В последнее время раскрыта масса вредительских групп по всей стране. Что, если я… если меня вокруг пальца обводили все — и Фёдор, и Анна эта?.. Да нет же, нет, какая она шпионка?

Всё перепуталось, всё перемешалось в голове Кружилина. Слишком неожиданно всё это обрушилось на него, слишком в неожиданном положении он оказался.

Ночь он провёл без сна.

Утром явился с папкой под мышкой Тищенко.

— Я прошу… Я требую: сообщите обо всём секретарю крайкома партии! — почти закричал Кружилин.

— О чём? — спокойно переспросил безусый чекист.

— О том, что вы меня здесь держите!

— Доложим, — отозвался тот, сдувая с рукава гимнастёрки соринку. — Если надо будет — доложим.

Он сказал это таким равнодушным, бесцветным голосом, что Поликарп Матвеевич взорвался яростью:

— То есть как — если будет надо?! Что вы за комедию устраиваете?!

— Вы не волнуйтесь, Поликарп Матвеевич. Если не виноваты, вам нечего волноваться.

— Да в чём, чёрт побери, вы меня обвиняете?!

— Собственно, ни в чём серьёзном. Нам надо было уточнить кое-что об Иване Савельеве, о Фёдоре, о его жене Анне.

— Кроме того, что сказал, я ничего о них добавить не могу. Вам достаточно? Я могу быть свободен?

— Конечно, мы вас отпустим, — усмехнулся Тищенко.

— Вы меня ещё не посадили, чтоб отпускать! И не посадите!

— Успокойтесь, Поликарп Матвеевич, — опять сказал Тищенко. — Хорошо, о братьях Савельевых поговорили. А сейчас…

— А сейчас я требую прекратить балаган! Немедленно! Ведите меня к вашему начальнику, в конце концов!

— Он, к сожалению, в командировке.

— Н-ну… ладно, — почти шёпотом, в изнеможении, произнёс Кружилин. — За всю эту комедию вы ответите.

— Хорошо, ответим. — Тищенко снова сдул какую-то пылинку с рукава новенькой, тщательно отглаженной гимнастёрки. — А сейчас объясните мне, пожалуйста, — и в его голосе зазвучал, правда ещё не очень натренированно, металлический оттенок, — объясните, почему, на каком основании вы органы внутренних дел называете царской охранкой?

Кружилин секунду-другую тупо смотрел на этого молодого человека в форме, который напоминал чистенького, новенького оловянного солдатика, только что вынутого из коробки.

— Слушай, сынок… — сказал он как-то печально.

— Не рано ли в папаши записываетесь?

— Мне сорок шесть, сорок седьмой пошёл. Так вот, сынок… Ты ещё и под стол-то пешком не мог ходить, а я уже в Австрии воевал. Меня газами чуть не задушили, потом, вплоть до двадцатого, я партизанил… Я в партии большевиков с тысяча девятьсот седьмого года.

— Я, я, я… удивительно вы скромный человек.

И тут Поликарп Матвеевич не выдержал. Побледнев, он трахнул кулаком по столу.

— Мальчишка! Да я вот этими руками, насколько хватало сил, дрался за Советскую власть. Поэтому позволь уж мне не скромничать. А ты хочешь мне своими гнилыми нитками пришить антисоветчину? Во враги этой власти записать? Не выйдет!

— Почему же? — Тищенко пожал плечами, — Если надо, может и получиться.

Сказал и поглядел на Кружилина: какой эффект произведёт это словечко «надо»? Но, к его удивлению, Кружилин не спеша повернулся, пошёл к дивану, покачивая плечами, сел, спокойно закурил.

— Это что же, таким вот способом вы и другим дела шьёте?

— А вам не кажется, что это клевета на сталинских чекистов? За такую клевету можно о-очень долго рассчитываться.

— А знаете что? — промолвил Кружилин. — Подите-ка вы к чёрту.

— То есть как? — опешил Тищенко, привстал. И только потом, задыхаясь, прокричал: — Как вы… смеете?! Встать!

— А так и смею. Я больше не желаю с тобой разговаривать. — И отвернулся к стене.

Оперуполномоченный нервно сгрёб со стола бумаги, вжикая новыми сапогами, вылетел из кабинета.

Остаток дня Поликарпа Матвеевича никто не беспокоил. Хорошо хоть, что в углу, на тумбочке, стоял графин с водой.

Никто не беспокоил его и на третий день, до обеда. А часа в два дверь распахнулась, вошёл, почти вбежал, Яков Алейников.

— Поликарп Матвеевич! Ну, дельцы они тоже! Случайно узнаю в управлении, что они тут тебя… «Вы что, говорю, с ума сошли?! Как вы могли даже подумать что о Кружилине? А мы, говорю, секретаря райкома потеряли…» Поехали, я тоже домой.

— Неумно, Алейников, — тихо и раздельно проговорил Кружилин.

Яков умолк на полуслове, вскинул и опустил брови. По его туго обтянутым скулам прокатились и исчезли желваки, натянув кожу, кажется, ещё сильнее, до предела.