Наталья Скороход - Леонид Андреев

• Название: Леонид Андреев
• Автор: Наталья Скороход
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-235-03518-8

Книга о знаменитом и вызывающем отчаянные споры современников писателе Серебряного века Леониде Андрееве написана драматургом и искусствоведом Натальей Скороход на основе вдумчивого изучения произведений героя, его эпистолярного наследия, воспоминаний современников. Автору удалось талантливо и по-новому воссоздать драму жизни человека, который ощущал противоречия своей переломной эпохи как собственную болезнь. История этой болезни, отраженная в книгах Андреева, поучительна и в то же время современна — несомненно, ее с интересом прочтут все, кто увлекается русской литературой.

знак информационной продукции 16+

---

Для биографа некоторый интерес представляет первая часть этого литературного опуса — молодой автор явно со знанием дела описывает мысли и чувства героев, пребывающих «в холоде»: «Ужинать нельзя, и без ужина обойдемся. Уж меньше, чем за пятнадцать копеек ничего не купишь. Ну, вчера не ужинал — пятнадцать копеек, сегодня не буду — тридцать, да еще на чем-нибудь сэкономлю, и можно будет купить книгу» — ясно, что гордый, но бедный Лавров испытывает те же муки, что и автор — Л. П. — под такими инициалами (Леонид Пацковский) будущий писатель впервые выступил в печати. А вот зарисовки персонажей, живущих «в золоте», сделаны явно «по представлению» — без пристального знакомства с «предметом», а потому эта часть рассказа — общее место. Короче говоря, андреевское письмо еще не только не обрело силу — в этом текстике вообще не проглядывается будущий автор «Иуды…» и «Тьмы».

Однако весной 1892 года, получив за публикацию гонорар в 20 рублей, Андреев, вероятно, уже призадумался над выгодами подобного способа «добычи» средств к существованию. Но, увы, за первым литературным опытом не скоро последует второй: вся жизнь Леонида в Петербурге состояла из судорожных «бросков» от одного занятия к другому, от полного отчаяния — к горячей надежде.

Университет не то чтобы разочаровал Андреева, но — не будучи в состоянии занять достойное его «герцогства» место среди «надевших студенческую форму и обросших бородами гимназистов», он и вовсе потерял интерес к лекциям. «Ведь я великий человек — иначе чем объяснить то, что меня никто не понимает? Ведь это удел всех великих»[56], — звучащие почти пародийно дневниковые самоутешения передают горькие мысли «бывшего герцога», так и не сумевшего «покорить» столицу империи. Но, кроме того, здесь — тоже в несколько пародийном ключе — звучат отголоски нового «умственного увлечения» Леонида — ницшеанства. «Если жизнь не удается тебе, если ядовитый червь пожирает твое сердце, знай, что удастся смерть» — самоубийца Сергей Петрович — герой будущего рассказа Андреева с помощью знающего немецкий язык товарища постигает «Так говорит Заратустра» Ницше. В 1892 году, как справедливо уточнял впоследствии Андреев, «…в России о Ницше знали только немногие, ни газеты, ни журналы ни слова не говорили о нем». Среди «серьезных людей», посещавших Веру Гедройц, был Виктор Александрович Вейншток, впоследствии как политзаключенный прошедший и тюрьмы, и ссылки, и сумасшедший дом, а в 1891 году — первый переводчик «Генеалогии морали» Фридриха Ницше на русский язык. Возможно, от него Андреев впервые услышал о Ницше? Так или иначе, стремительно восходящая звезда этого философа не оставила равнодушным и Андреева — Ницше оказался одним из немногих проштудированных им в петербургский период авторов. «Он не знал и не думал, кто такой Ницше… Он видел перед собою только мысли, облеченные в строгую мистическую форму готических букв…» Идеи философа о трагическом одиночестве и «бесчеловечности сверхчеловека», безусловно, импонировали Андрееву.

Но — в отличие от студента-ницшеанца Сергея Петровича, ставшего «пламенно верующим юным жрецом» у алтаря «нового божества» — у бедного студента Андреева на основательное погружение в серьезные книги и длительные размышления над ними оставалось не так-то много времени: его раздирали реальные противоречия жизни. Очевидно, желая вырваться из цепких лапок непокорной Зинаиды, Андреев бросается в другие романы: вернувшись на Рождество в Орел, он влюбляется в гимназистку Женечку Хлуденеву — приемную дочь начальника Орловско-Витебской железной дороги. «Как она хороша! Как бы желал я хоть на минутку прильнуть губами к ее не ведавшему ничьих поцелуев личику, к ее маленькой ручке!»[57] — записывает он в дневнике, но буквально на следующей странице клянется, что эта любовь ничуть не уничтожает его любовь к Зиночке… Мучительные отношения с этой женщиной во многом определяли жизнь Андреева в эту зиму и весну. Надо заметить, что к безденежью, неприятностям в личной жизни, отсутствию осознанной цели, философскому пессимизму, душевному и духовному одиночеству присовокуплялось и безобразное пьянство, приступы которого становились все чаще, а последствия — все мрачнее.

Зимой в Орле, пытаясь ухаживать за Евгенией Хлуденевой, он частенько являлся к девушке пьяным, а потому, как рассказывала его двоюродная сестра Соня Панова, не имел у Женечки ровно никакого успеха. «На одном вечере маскировались … на нем был китайский костюм с необычайно смешной маской. Отправились к знакомым, и там была эта девушка. Она все время над ним шутила. Он в маске объяснялся ей в любви, а она хохотала. Все это так и передано в рассказе»[58]. Действительно, в «Смехе» Андреев даже не изменил имя Хлуденевой, девушка, явившаяся в этот маскарад «богиней ночи и, вся загадочная, словно мглой, одетая черным кружевом, сверкающая бриллиантами звезд, была красива, как забытый сон далекого детства»… Слушая страстные речи мрачного Китайца, она замолкала на секунду: «Я видел… как все гибкое тело безвольно клонилось ко мне. И я увидел, увидел, наконец, как милая, жалкая улыбка раскрыла ее уста, и, дрогнув, поднялись ресницы. Медленно, боязливо, с бесконечным доверием повернула она ко мне головку, и… Такого смеха я еще не слыхал — взгляните… на себя. Сзади в зеркало… О, какой вы!..»

Вернувшись в столицу из Орла, Андреев совершает вторую попытку самоубийства. «Приехал я сюда битком набитый мрачными мыслями и намереньями. Денег, а с ними надежд на будущее не было никаких. Пьяная безобразная жизнь в Орле отразилась на душевном состоянии. Раскаяние, упреки совести, а с другой стороны мнимая или действительная невозможность изменить свое поведение, остановиться на наклонной плоскости — делали положение безвыходным. <…> Здесь в Петербурге начались неприятности с З.». «Неприятности» с Зинаидой заключались, как видно из дневника, в том, что «меня отделяет от нее расстояние 2 мин. ходьбы — и она не зашла. Не хочет — потому что не любит!». Тут же следует патетическая приписка: «Весь мир в ней, ее любви!»[59] Автор книги «Молодые годы Леонида Андреева» Николай Николаевич Фатов прямо указывает на неверность Зинаиды, опираясь на рассказ Сони Пановой[60]. Это предположение кажется мне вполне правдоподобным, а реакция Леонида — достаточно логичной: уход возлюбленной как будто поставил жирный крест на его петербургских амбициях: ни одна из вершин, покорять которые он отправился в столицу, оказалась «не по зубам» бедному студенту: «Выход был один — самоубийство»[61]. В качестве орудия «апостол самоуничтожения» на этот раз выбрал финский нож, и 15 февраля 1892 года, напившись «до бессознательности» на студенческой вечеринке, пырнул себя в грудь. История умалчивает о том, кто удержал самоубийцу от второго удара, остановил кровотечение и отвез раненого в больницу Святой Марии Магдалины на 1-ю линию Васильевского острова. Не видим мы также (но, кстати, можем себе прекрасно представить) и испуганное лицо Зинаиды, хлопоты княжны Гедройц и снисходительные улыбки ее «серьезных гостей». Так, желая возвыситься до ницшеанского сверхчеловека, наш бедный студент стал лишь объектом снисходительных насмешек… И здесь Андреева ожидал провал.

Мне, однако, эта отчаянная суицидная попытка представляется предельно серьезной, а причины — полная потеря контроля над собственной жизнью — весьма и весьма основательными. Позже он ярко и страшно опишет последний день молодого — и что важно — состоявшегося самоубийцы в рассказе «В тумане»: «Уже темнело, и погас странный, желтоватый отблеск; окутанная туманом, неслышно вырастала долгая осенняя ночь. …Непостижимый ужас был в этом немом и грозном натиске, — ужас и страшная сила, будто весь чуждый, непонятный и злой мир безмолвно и бешено ломился в тонкие двери». Павел, юноша из благополучной семьи, чувствует, как «воспоминания врезались в его душу, как острый нож в живое мясо». Заразившийся «нехорошей болезнью» от проститутки юноша ощущает отверженность от всего, что раньше составляло его мир: отец, сестренка, книги, домашний уют. В конце рассказа «торопливо и сосредоточенно Павел отбросил с груди липкие лохмотья рубашки и ударил себя ножом в бок, против сердца. Несколько секунд он стоял еще на ногах и большими блестящими глазами смотрел на судорожно вздувавшуюся дверь. Потом он согнулся, присел на корточки, как для чехарды, и повалился…».

Да, сегодня мы можем только порадоваться, что в подобном случае самому Леониду не хватило сосредоточенности и терпения Павла и он — слава богу — остался жив. Хотя этот-то удар в конечном итоге привел его к серьезному заболеванию сердца, а именно из-за этого недуга писатель Леонид Андреев ушел из жизни непростительно рано.

Но тогда, весной 1892 года, это был полный крах: петербургская эпопея Леонида, преломившись в «сцене самоубийства», стремительно приближалась к развязке. Любопытно, что в самом конце первого студенческого года студент Андреев неожиданно почувствовал вкус к занятиям: случайно получив на первом экзамене «отлично», он «решил все экзамены держать на пять, чтобы получить стипендию, которая даст мне то постоянное обеспечение, в котором я так нуждаюсь», — письменно клянется он Любочке. Надо сказать, что умственные способности да и память у Андреева были отличные, а если уж возникало страстное желание что-нибудь выучить или постичь — можно было надеяться на успех. Три полученные «пятерки» стократно усилили его веру в себя и свою звезду. Увы! На предпоследнем экзамене по «философии права» измотанный бессонными ночами зубрежки Леонид получил «хорошо». Стипендия, как выразился он сам, «ухнула». Эта, последняя, неудача — оказалась непреодолимой, утешения и обещание денежной помощи от «неверной» Зинаиды на сей раз не помогли, и очень скоро Андреев примет решение покинуть Петербург.