Александр Григоренко - Ильгет. Три имени судьбы

• Название: Ильгет. Три имени судьбы
• Автор: Александр Григоренко
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-904155-34-6

Новый захватывающий роман Александра Григоренко «Ильгет. Три имени судьбы» о человеке, у которого «стрелой в ране» застряла загадка его жизни. Тщедушный приемыш, потерявший брата-близнеца, по воле «бесплотных» проходит путь от раба своего отчима до вождя чужого племени. Вновь становится рабом — монголов, огненной лавой затопивших могучую реку Енисей, — но обретает свою правду: великое благо — жить без страха.

---

Каждый из них понимал, что украденная лодка уже могла пройти здесь. И тот, кто украл ее, мог остановиться в любом месте длинного петлистого берега.

Но бессловесное чувство подсказывало, что беглец должен выбрать именно тот путь, на котором его ждут. Все они, особенно сыновья широкого человека, верили, что беглец тоскует по простору, и потому будет что есть сил идти вниз по течению, к устью, где Сытая река пропадает в бескрайнем теле Йонесси. Мысль о том, что есть неизмеримо более краткий путь — переправиться на другой берег и уйти в тайгу, полагаясь на ходкие молодые ноги, — вовсе прошла мимо их носов, потому что на том берегу начинаются земли людей Нга…

Злоба Ябто на сыновей прошла, хотя он старался скрыть это, глядел волком и говорил резко. В том, что произошло сегодня ночью, сыновья виноваты меньше всего, и, понимая это, широкий человек задыхался от осознания позора больше, чем от бега, слишком быстрого и длительного для его тяжелого тела. Но боль — и так случалось всегда — обостряла разум Ябто.

— Здесь не надо его ждать, спустимся ниже, — сказал он, и все трое двинулись дальше.

Сыновья понимали, что задумал отец: чтобы опередить лодку, надо запастись расстоянием. К тому же в этом месте между берегами слишком много воды, и беглецу будет легче уйти от стрелы, но самое худшее — на широкой реке почти невозможно достать подстреленную добычу. А достать ее надо во что бы то ни стало — ибо только тогда уйдет горе, пришедшее в стойбище на исходе нынешней ночи.

Совсем недалеко было то место, где река сужалась, вода становилась быстрее и, если убить беглеца на подходе, можно прорваться сквозь течение и настичь лодку. У сыновей широкого человека несомненно хватит на это сил.

Там, где берега сходились ближе всего, отец приказал делать засаду. На расстоянии трех десятков шагов друг от друга они спрятались в зарослях тальника. Первым должен был стрелять Ябто. Сыновьям предстояло добить врага, если отец ранит его, — о том, что он может промахнуться, никто не думал. Широкий человек приказал как следует спрятаться, опасаясь, что беглец в лодке обнаружит засаду и тут же уйдет на другой берег. Он был умен, этот широкий человек… Но Ябто понимал: в том, что он делает, немного разума и много веры, что обрушивший на его голову позор, покорно идет на приготовленную ему гибель.

Он вспоминал беглеца, который, почти так же, как его сыновья, был обязан ему тем, что живет и ходит по тайге. Он думал о нем, он уже не надеялся — знал, что все станет именно так, по его нынешней вере…

И вера широкого человека получила награду.

Вдалеке показалась лодка. Увидев ее, один из сыновей взвизгнул по-собачьи — Ябто пожалел, что забыл в стойбище плеть… Лодка шла на удивление ровно, хотя гребца не было видно.

— Он упал, он прячется! — закричал один из сыновей, тот, который первым выдал себя, забыв про засаду. — Я видел, сам видел! Отец, стреляй!

— Заморыш! Ублюдок! — закричал второй.

Широкий человек пустил стрелу — свистящее черное перо взвилось над рекой и застыло в середине лодки. Следом полетели другие стрелы и замирали рядом со стрелой Ябто.

Лодку повело, развернуло бортом, закрутило и понесло к берегу, будто кто-то ею правил и теперь бросил весло. Удача шла в руки широкому человеку. Он застонал сладко, когда увидел, как оба сына, бросив оружие на берегу, кинулись в воду и овладели лодкой.

Ябто бежал к ним изо всех сил…

Вдоль всего днища лежала полусгнившая лесина, утыканная черноперыми стрелами широкого человека и его сыновей.

Больше в лодке ничего не было.

Ябто, не отрываясь, молча, смотрел на добычу и, наконец, промолвил:

— Вернусь — убью старика.

* * *

Той ночью исчезло оружие — роговой лук, колчан с тремя десятками стрел, пальма, кожаная рубаха, обшитая пластинами светлого железа, и нож с белой рукояткой из кости земляного оленя.

Сыновья были правы: этот человек совершил кражу под утро, когда, скрывшуюся за скалой полную луну, еще не сменило солнце. Этот человек одолел охрану колокольчиков и ушел незамеченным. Он был слишком мал для такой увесистой добычи, но он унес все, не забыв даже самих колокольчиков, привязанных к пальме и луку. Он предвидел мысли своих преследователей.

Этим человеком был я.

Лодка понадобилась мне только для того, чтобы перебраться на другой берег реки напротив стойбища. Тем утром я прятался за камнями и смотрел, как сыновья широкого человека бледными насекомыми бегают от отцовской плети.

Это было неразумно — мне следовало понимать, что я совершил непоправимое, — беречь время и уходить как можно дальше. Но я был молод, и мне так хотелось и, наверное, ради этого зрелища я решился на такое. Я с трудом удерживал себя от другого совсем уж безрассудного поступка — вскочить, закричать, скинуть парку, спустить штаны и показать зад.

Меня грела мстительная мысль: Ябто мечется и щедр на злобу, но худшее для него впереди. Пройдет немного времени, и весть о его неслыханном позоре поползет по стойбищам. Люди знают: позволивший ничтожному мальчику украсть свое оружие есть пустой человек.

* * *

Все трое вернулись на заходе солнца, волоча за собой лодку. Пока Ябто с сыновьями ловили ветер, люди в его доме отошли от утреннего оцепенения, и жизнь вернулась в обычное русло. Еда была готова и ждала мужчин, дымы привычно курились над верхушками чумов. Отец, не подавая вида, что вернулся с утренним позором, сел вместе с сыновьями в большом родительском чуме, и все трое набросились на мясо.

Широкий человек рвал оленину короткими сильными зубами, и даже тени печали не было на его лице — казалось, он просто радовался тому, что прошло то проклятое утро и проклятый день клонится к закату. К тому же уныние никогда не поглощало широкого человека дольше, чем на часть дня, — домашние знали об этом, поэтому не удивлялись, но и не говорили лишнего.

Когда Ябто, наевшись, вытер руки об волосы и, облегчая живот, отвалился на шкуры, лежавшие за его спиной, мать все же сказала глупое — спросила: «Где он сейчас, не знаешь?»

Сыновья замерли, но отец, продолжая лежать на спине и глядя куда-то в дымовое отверстие, ответил мирно:

— В тайге, где же ему быть. Набегается — вернется. Лишь бы не потерял пальму. Совсем новая.

Мать вздохнула и снова сказала глупое:

— Как он все это таскает за собой — такой маленький…

Но широкий человек опять пропустил слова жены мимо ушей, полежал еще немного, довольно рыгнул и рывком выпрямился.

— Идите к себе, — велел он сыновьям, и, повернувшись к жене, добавил: — Ложись сама, я скоро приду.

Он вышел из чума, с блаженным вздохом потянулся и пошел на край стойбища, где жил Кукла Человека. Широкий человек едва поместился в чуме, чуть ли не вдвое меньшем, чем его собственный. Старик сидел у очага, сидел ровно, как вбитый в землю кол. Глаза его были закрыты.

— Спишь, дедушка? — громко спросил Ябто.

— Нет, — тут же ответил старик. — Я давно не сплю. Много лет.

— Дивно, — деланно удивился широкий человек. — А мне все кажется, что ты постоянно спишь. Голоса не подаешь, глаза людям не показываешь. Почему? Не хочешь смотреть на то, что творится на свете?

— Все, что творится на свете, уже было со мной.

Здесь, при свете очага, Ябто вдруг увидел, что Кукла Человека прозрачен, как опавший осенний лист, сохранивший лишь тонкую частую сетку прожилок, на которых когда-то держалась плоть.

— Племянница твоя говорит, будто ты можешь видеть то, что будет. Это правда? — спросил он наконец.

— Хочешь пророчества?

— Хочу… если, конечно, жена не обманывает.

— Дурочка она, а ты слушаешь, — сказал Кукла Человека. — Зачем мне рассказывать будущее, когда ты сам его расскажешь. Никогда не показывался в моем чуме, а тут — пришел. Не иначе хочешь рассказать мне…

Ябто рассмеялся.

— Твоя правда, — и, уняв смех, продолжил: — Помирать тебе надо, дедушка. Теперь уж точно пора. Надоел ты мне.

— Сегодня надоел? — спросил старик, не открывая глаз. Морщины на его сомкнутых губах, нависших над провалом беззубого рта, задвигались, выдавая усмешку. Увидев ее, широкий человек отбросил добродушие, как надоевшую и уже не нужную ношу.

— Почему этот заморыш ушел? — прошипел Ябто. — Почему он ушел нынешней ночью? Ты все рассказал ему?

Сетка на губах старика двигалась, как живая, и это приводило широкого человека в бешенство, которое он пока старался сдерживать.

— Сегодня утром ты хотел прибить меня, — сказал Кукла Человека. — Почему не прибил?

— Если бы ты не открывал свой вонючий рот…

Но тот продолжал, не слушая гостя:

— Щелкнул бы своей палкой с ремнем, и не нужно было бы вести сейчас этот разговор. Ты глуп, Ябто, потому что врал своим рабам, что они сыновья. Рабы — отдельно, сыновья — отдельно. Рано или поздно каждый из них узнал бы, кто он есть на самом деле. В общем-то, они уже знают. Ёрш ничему не научил тебя?