Стивен Бакстер - Лучшая зарубежная научная фантастика

• Название: Лучшая зарубежная научная фантастика
• Автор: Стивен Бакстер
• Издательство: Фантастика
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-91878-096-1

Тридцать рассказов, представленных в ежегодной коллекции Гарднера Дозуа, несомненно, порадуют поклонников научной фантастики. Вот уже более трех десятилетий эти антологии собирают лучшие образцы жанра по всему англоязычному миру, и мы в свою очередь рады предложить вниманию читателей произведения как признанных мастеров, так и новые яркие таланты. Встречайте: Стивен Бакстер, Паоло Бачигалупи, Элизабет Бир, Джеймс Камбиас, Алиетт де Бодар, Грег Иган, Чарльз Коулмен Финли, Джеймс Алан Гарднер, Доминик Грин, Дэрил Грегори, Гвинет Джонс, Тед Косматка, Мэри Робинетт Коул, Нэнси Кресс, Джей Лейк, Пол Макоули, Йен Макдональд, Морин Макхью, Сара Монетт, Гарт Никс, Ханну Райаниеми, Роберт Рид, Аластер Рейнольдс, Мэри Розенблюм, Кристин Кэтрин Раш, Джефф Райман, Карл Шредер, Горд Селлар и Майкл Суэнвик.

Большинство представленных здесь произведений удостоились престижных литературных наград, включая знаменитые «Хьюго» и «Небьюла». Премией «Хьюго» были отмечены и заслуги составителя, Гарднера Дозуа, неоднократно признанного лучшим редактором года.

---

ЛЕСТЕР ЯНГ И БЛЮЗ «ЛУНЫ ЮПИТЕРА»

(Пер. Евгения Зайцева)

Когда в свою первую ночь на Земле после полетов на жабьих кораблях Птаха завернул к Минтону,[94] он был трезв как стеклышко, имел новехонький саксофон и голову, до отказа забитую совершенно безумной музыкой. Он даже успел где-то разжиться отличным костюмом и превосходным «Конн-альто».[95] Как сейчас помню, это было в сорок восьмом, когда все мы — не исключая и меня — просто с ума сходили с Конна и Кинга, и только самые начинающие лабухи гудели на трубах от Селмера.

Но не пиджак с накладными плечами и не инструмент вызывали удивление; наш приятель был абсолютно чист. И, поверьте, я ни капли не преувеличиваю: от него теперь не несло ни травкой, ни выпивкой, ни даже жареной курятиной. Проклятье, его ж и прозвали-то Птахой — или, иначе, Курицей — как раз из-за того, что этот продукт он готов был поглощать в любых количествах. Это был какой-то совсем другой Чарли Паркер.[96] Возникало такое чувство, будто он вдруг подался в аскеты. Теперь он прямо держал спину и не бубнил, разговаривая с вами. И в глазах его больше не было прежнего затравленного, вечно испуганного выражения.

По правде сказать, я даже не узнал его, когда он завалился к Минтону. Было уже почти три часа ночи, регулярный джем-сешн шел полным ходом, и сейчас на сцене лабали парни из Филли.[97] Ну, вы знаете, ребята, одетые как деревенские негры воскресным утром и обожающие исполнять весь этот прадедушкин филадельфийский свинг. Музыка мягкая и приятная, хотя и устаревшая задолго до 1948-го. Но даже в Нью-Йорке, столице бибопа[98] и единственном месте, где жабы набирали джазовых исполнителей, в те времена еще хватало старичья, одетого в «зуты»,[99] пошитые еще лет пять назад, и пытающегося играть Колмана Хокинса, Джонни Ходжеса и Лестера Янга,[100] весьма популярных в былые времена. Сторонники бибопа составляли довольно мощное течение, но старикашки продолжали относиться к нам с пренебрежением, называя то, что мы играли, «музыкой для китайцев» и мурой.

Так вот Птаха, который, напомню, был абсолютно трезв, вдруг начал исполнять нечто такое, чего я лично никогда прежде не слышал. И я вам скажу, что когда он поднялся на сцену и поднес саксофон к губам, раздалась такая мелодия… проще говоря, мы там все чуть с ума не посходили. В те времена мы все были кем-то вроде безумных ученых от звука. Когда мы гурьбой отправлялись в сортир и кто-нибудь испускал газы, любой из нас тут же безошибочно узнавал ноту этого звука. И тогда все дружно и единовременно провозглашали ее, покатываясь со смеху.

— Ми-бемоль, Джек. Ты только что пропердел ми-бемоль.

И в тот вечер каждая третья мелодия начиналась с ми-бемоль.

Но вот мотивы, которые наигрывал Птаха, проклятье — я никогда не слышал, чтобы кто-то так складывал ноты. А ритмы были настолько сложными, что даже мне приходилось изо всех сил напрягать слух, чтобы уловить все их оттенки. Он исполнил стремительный свинг из тридцати семи нот, равномерно разбросанных по четырехдольным тактам. Таким психам, как мы, это понравилось, и тогда он начал включать в мотив все эти половинные подстройки, четверть тона, мультифонию и тому подобные безумства. И, несмотря на все это, он свинговал.

Все просто с катушек послетали, до того было здорово. А Птаха только усмехнулся, что твой король, и произнес с тем высокомерным британским акцентом, которым порой любил щегольнуть:

— Дамы и господа, вы только что услышали музыку будущего. Дебютное исполнение состоялось на кольцах Сатурна, и если вам что-то не понравилось, можете прямо сейчас подняться сюда и поцеловать меня в царственный черный зад.

Стариканам в «зутах», конечно же, не понравилось, но перечить никто не осмеливался. Все хорошо помнили по тем временам, когда Птаха еще не успел отправиться в свое путешествие по солнечной системе, что он никому и никогда не спускал обиды.

Честно скажу, все это меня малость пугало, но мне только сильнее хотелось побывать на корабле жаб и выяснить, какую же музыку играют там, наверху. О том, что эти существа порой вербуют лабухов, слышали все, но на этом мои познания и заканчивались. Так уж вышло, что на тот момент я не был лично знаком с Чарли Паркером и понимал: он не станет мне ничего рассказывать. С другой стороны, этой ночью на барабанах сидел Макс Роуч,[101] с которым мы уже пару раз пересекались в клубе у Минтона, поэтому я решил поговорить с ним.

Макс успел полетать с жабами за год или два до того. Что ж, он бросил на меня такой взгляд, точно заранее знал, чего я желаю и о чем собираюсь расспрашивать, но все равно позволил присоединиться к нему за столиком. Я поспешил заявить, что хочу побывать на одном из кораблей и что мне надо узнать, как это сделать.

— Это такая же аудитория, как и в любом другом месте, — произнес Макс, пожимая плечами. — Кто угадает, что им понравится? Вопрос не по адресу.

— Но ты же побывал там…

— Угу, — кивнул он, но не сказал более ни слова.

— Так какую музыку для них играл ты?

— Пойми, парень, тебе просто стоит продолжать играть, что играешь, — привычно тихим, спокойным голосом ответил Макс. Это и в самом деле был один из самых классных и задушевных музыкантов всех времен и народов. — Порой они нанимают даже лабухов, играющих действительно замшелый свинг; вроде того, что в старые деньки исполняли «Duke's» или Билли Экстин. Черт, да иногда они и вовсе заказывают что-нибудь наподобие погребальных песен Нового Орлеана или подбирают музыканта, подделывающегося под Джелли Ролла Мортона. И с той же легкостью могут обратить внимание на людей, играющих по-настоящему классный бибоп. Невозможно предугадать, что им понравится. Но в любом случае ты ничего не забыл на их кораблях. От этого у людей крыша протекает.

Он простучал барабанными палочками ритм по столешнице и завершил его легким касанием моего стакана с бурбоном. Бзынь.

Теперь-то я понимаю, но тогда мне показалось, что он просто пытается отшить меня. Я предположил, что количество мест ограничено, и Макс вешает мне лапшу на уши, чтобы приберечь билетик для более знакомых ему людей.

— О чем это ты? — спросил я. — Ты посмотри на Птаху! Вспомни, каким он был, когда улетал? Да он же выглядел, как будто вот-вот сдохнет от передозировки,[102] а сейчас — ты же сам видишь!

Оглянувшись, я заметил, что Паркер сидит за одним столиком с Дизом, Майлзом, Монком, Артом Блейки и Толстухой Наварро, а еще рядом с ними расположились белокожие девицы из тех, что вечно вились у Минтона. Вся компания хихикала точно старушки на лавочке. По-видимому, кто-то только что сказал что-то смешное. Птаха сбросил лишний вес и был подтянут, свеж и лучился здоровьем, чего и в помине не было, когда он улетая из Камарильи. Этому музыканту впереди предстояла еще долгая жизнь.

— Парень, Птаха всегда был особенным, — сказал Макс. — Такая уж порода. К тому же, его там подлатали. Они настолько нуждались в нем, что просто разобрали на части, а потом перебрали по новой. А многие лабухи… — Он помолчал, словно не мог подобрать нужные слова, и в его взгляде внезапно проявилось затравленное выражение, которым раньше славился Птаха. Глаза Роуча словно пытались увидеть, что у меня внутри. — Пойми, большинство никогда не возвращается домой. То что там творится… ты даже представить себе не можешь.

Пока мы говорили, в комнате стало довольно тихо, и по голосу Макса я понял, что тот исповедуется мне. Он и в самом деле не любил вспоминать о жабьих кораблях и не собирался никому их рекламировать. Оглядевшись, мы оба поняли, что взгляды всех собравшихся устремлены на двери клуба, где возвышалась огромная, толстозадая жаба, рассматривавшая нас в ответ.

Немногие музыканты тех дней помнили, как выглядят эти существа. Прошло не мало лет с тех пор, как они последний раз высаживались лично, а их портреты не передают и половины правды. Представьте себе здоровенную лягушку, натянутую на человеческий скелет. Разве что глаз больше, и руки выглядят странно. У них нет пальцев, только нечто наподобие щупалец на конце этих чертовых лап, а еще они перемещаются на двух ногах. Так вот эта жаба была толстой и носила «зут», скроенный специально под его фигуру, а с ним — шляпу и весь остальной прикид, от чего у меня реально чуть крыша не поехала. Он заявился в компании еще трех или четырех белых мажоров, усевшихся за спешно расчищенный для них столик.

Эта жаба курила длинные, черные сигареты по четыре-пять штук зараз, вставив их в длинные мундштуки. И все его гребанные глаза постоянно скользили по залу, точно говоря: «ну и где, нахрен, музыка?». Теперь, получив возможность взглянуть на него поближе, я увидел, что и кожа, и черты лица, и даже костюм существа немного расплываются, будто на неудачно проявленной фотографии. Жаба очередной раз выпустила дым и огляделась.